Умер Юрий Лужков, и Москва взорвалась воспоминаниями и оценками. Воспоминания хорошие. Оценки — разные.
Лужкова похоронили на Новодевичьем кладбище. Думаю, скоро там появится и памятник. Жаль, что нет скульптора Неизвестного! Уж он бы преподнёс нам Юрия Михайловича таким, каким мы его, возможно, и не воображали. А что? Несмотря на всю свою открытость, на обилие публикаций о нём, он оставил после себя и немало вопросов. Ну, например, действительно ли Лужков хотел стать Президентом РФ? Был ли он отцом московской коррупции или боролся с ней? Преобразил ли он Москву за время своего 18-летнего правления или (будучи доктором химических наук) «нахимичил» с архитектурным обликом столицы? Есть вопрос о том, остался ли Лужков «простым советским человеком» или сумел подстроиться под новую эпоху.
Лужковская Москва
Так или иначе в истории Москвы останется такое понятие, как «лужковская Москва». Это не только восстановленные храм Христа Спасителя, Казанский собор и Иверские ворота, парк Победы на Поклонной горе, реставрация Большого театра и Гостиного Двора и т. д. При Лужкове была начата программа сноса хрущёвок и строительство (хотя и запоздалое) Третьего транспортного кольца, реконструкция МКАД. Вместе с тем Лужкова ругают (и заслуженно) за вялое развитие метрополитена, сокращение трамвайных путей, за «дурной вкус» некоторых новостроек. Нужно признать, что высоким эстетическим вкусом Юрий Михайлович не обладал. Похоже, сказывалось и происхождение — из рабоче-крестьянской семьи, и детство, проведённое в захолустном Конотопе, и сугубо техническое образование.
Человек — это стиль
Со своей кепочкой, старомодным пиджачком и яркой жестикуляцией Лужков намеренно «косил» под простого и улыбчивого парня. На самом деле Юрий Михайлович был непрост, смекалист, умел отстаивать свои интересы. Это показное простодушие помогало ему сохранять доверительные отношения со многими на политической арене. Легендой стал и хозяйственный темперамент мэра, который помог ему в 1990-е гг. превратить унылую советско-бюрократическую Москву в динамично развивающийся буржуазный город. Москвичи вспоминают и о социальной политике Лужкова. При нём была развёрнута программа «Социальная ипотека», начали выделяться кредиты на строительство жилья. Пошли «лужковские» доплаты к пенсиям, был повышен прожиточный минимум пенсионеров.
Именно в силу социальной политики многие москвичи принимали Лужкова за демократа: «раз заботится о людях — значит, демократ». Легенде о «демократизме» Лужкова способствовал и стиль его общения с москвичами. Юрий Михайлович любил пройтись по Москве, побалагурить с жителями. А московские медовые ярмарки с дешёвым мёдом? А уличная торговля? Разве это не признаки демократии?
А был ли он демократом?
Но назвать Юрия Михайловича демократом значило бы погрешить против истины. Кстати, сам Лужков никогда демократом и не притворялся. Он неоднократно выступал с инициативой вернуть памятник Дзержинскому на Лубянскую площадь, предлагал, чтобы в День Победы в Москве вывешивали портреты Сталина. Но в то же время советовал Ельцину вынести «мумию Ленина» из Мавзолея и даже собственноручно составил проект указа. Ельцин не решился.
Разрослось при Лужкове и московское чиновничество, достаточно быстро обнаружившее склонность к защите своих бизнес-интересов. Торговля земельными участками, выдача разрешений на строительство стали важными инструментами обогащения. Критики лужковского стиля говорят и о том, что именно при нём в столице была опробована авторитарная «вертикаль власти», которая позднее стала системой управления всей России.
Быть или не быть?
Хотел ли Лужков стать президентом? Его окружение подталкивало его к этому. На посиделках в узком кругу, которые проходили в особняке Церетели, захмелевшие гости нередко поднимали бокалы «за нашего президента». И многозначительно оборачивались в сторону Лужкова. Сам Юрий Михайлович театрально отмахивался: «Ну, опять лишнего взяли, несут чепуху». В Кремле о таких разговорах знали. Ельцина это не столько пугало, сколько раздражало. Раздражало ещё и потому, что популярность самого Бориса Николаевича падала, а у Лужкова — росла. И в марте 1994 г. это вылилось в открытый скандал, свидетелем которого мне (как пресс-секретарю Ельцина) случилось быть.
Шло торжественное открытие Малой сцены Малого театра на Ордынке. Это было одно из детищ мэра. На мероприятие пригласили весь цвет московской интеллигенции. Приехал и Ельцин. Когда он вошёл в зал, раздались скромные хлопки. Когда же вслед за ним появился Лужков, публика разразилась оглушительными аплодисментами. Ельцин был обижен, но вида не подал. А вот на отведённое ему по протоколу рядом с Лужковым место демонстративно не сел. Дальше — больше. Начались выступления театральных знаменитостей. Лужкова славословили без меры. После второго или третьего выступления Ельцин поднялся и, ни с кем не прощаясь, вышел из зала. В прессе об этом эпизоде не было сказано ни слова. Возобладала политическая целесообразность: Ельцин нуждался в поддержке москвичей и Лужкова. Скандал был замят.
Несколько слов хотелось бы сказать о Лужкове и в свете российской дипломатии. Внешней политикой он особенно не интересовался. Понимал, что это прерогатива президента. Но, вспоминая сегодня Юрия Михайловича, надо напомнить, что именно он первым поставил вопрос о принадлежности Севастополя России. В декабре 1996 г. по его инициативе СФ признал Севастополь частью России. Фактически это было первым пробным шагом к последующему возвращению всего Крыма.
* * *
Рассуждать о месте Юрия Михайловича в истории России большого смысла нет. Его влияние на события в стране ограничено достаточно коротким историческим сроком — 18 лет во главе Москвы. Но очевидно, что в нём отобразились и противоречия и надежды одного из самых непростых периодов нашей истории: перехода от СССР к новой России. Таким ярким и сложным он и останется в нашей памяти.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции