В Красноярске прошло очередное судебное заседание по делу врача Алевтины Хориняк. Её обвиняют в подделке документов (ч. 2 ст. 327 УК РФ) и незаконном обороте сильнодействующих веществ с целью сбыта (ч. 3 ст. 234 УК РФ).
По версии следствия, врач выписала своему знакомому Виктору Сечину, страдающему серьёзной формой рака, сильнодействующее обезболивающее «Трамадол» ещё в 2009 году. Мужчина не являлся её пациентом. Препарата по льготе, как всегда, не оказалось, а затяжные майские праздники могли обернуться для тяжелобольного невыносимыми муками. По словам врача, у мужчины была тяжёлая форма рака, его мучили сильные боли, а его лечащий врач не выписал рецепт, сославшись на то, что квоты на бесплатное получение лекарства закончились. Хориняк сжалилась и пошла на риск, чтобы облегчить страдания пациента. В 2011 в отношении врача возбуждено уголовное дело. Доктора обвинили в подделке документов и незаконном обороте сильнодействующих средств. В 2013 начался суд.
Суд первой инстанции вынес обвинительный приговор и обязал врача заплатить штраф. Однако Красноярский краевой суд отменил вынесенный приговор и отправил дело на пересмотр. Всё началось заново.
6 октября суд должен был поставить точку в этом деле, должны были состояться прения сторон, и затем — оглашение приговора. Однако по ходатайству представителя гособвинения заседание было перенесено на 15 октября, затем на 17 октября, и снова — перенос. Теперь — на 21-е. Прокуратура попросила дополнительное время для подготовки к прениям.
О маленьком деле, но большом прецеденте и о том, как её история повлияла на работу других медиков, Хориняк рассказала АиФ.ru.
Прогнозы
Я никогда не имела дела с судебными органами, но, общаясь с первым судом, со вторым, третьим, могу ожидать уже всё, что угодно: оправдания или ухудшения моего состояния. Один раз я уже ошибалась с прогнозами, когда шла на заседание и надеялась, что меня оправдают, радовалась в душе. Я видела журналистов, людей, которые меня поддерживают, а моё дело вдруг классифицируют по тяжким уголовным статьям.
Если бы меня осудили за преступление средней тяжести, то срок давности уже бы истёк и я была бы невиновна, поскольку со дня выписки рецепта прошло уже пять лет. Я ведь читаю уголовный кодекс — приходится.
Но поскольку мне приписали тяжкое преступление, то надо ждать десять лет, пока с меня не снимут все обвинения. Может, в суде решат и до 10 лет тянуть, я уже ничему не удивляюсь.
Виктор Сечин
Он был инвалид детства, страшное врождённое заболевание: у него не было костной ткани, не было мышц, и он не мог лежать, потому что сразу задыхался. Он всегда сидел. Все свои 56 лет он просидел в подушках. А когда заболел раком, у него образовались страшные пролежни, потому что мышц нет, кровообращение нарушено. Это было тяжёлое зрелище. И, несмотря на всё это, чудо свершалось, иногда нам удавалось какие-то пролежни залечить.
Я и Лидия (Табаринцева — вторая подсудимая) ходили к нему по несколько раз в неделю, полностью помогали матери за ним ухаживать. Мать его была слаба, она не могла осуществлять надлежащий уход, сейчас ей будет 82 года. Тем более, что жили они в частном доме, мы с Лидией покупали для них дрова, уголь, помогали им, как могли.
«Не думала, что врача могут обвинить»
Если бы я знала тогда, когда выписывала рецепт, что со мной такое случится, я бы всё равно поступила так, как поступила. Ведь я никогда не думала, что врача могут обвинить в таких страшных преступлениях только за то, что он оказал помощь больному, который нуждался в этом.
Меня возмутило интервью Гапонова (Сергей Гапонов — руководитель красноярского Госнаркоконтроля — прим. АиФ), который сказал: «Она совершила преступление и будет отвечать по закону».
Я бы очень хотела понять, по какому закону я должна ответить и какое преступление я совершила? Получается, в нашей стране уже Конституция никаким гарантом прав и свобод не является? Там ведь написано, что больной имеет право на снятие боли любыми доступными методами. И не оказать помощь больному — значит подвергнуть его пыткам, потому что хроническая постоянная боль просто вычёркивает человека из жизни.
«Родился в России — умрёшь в муках»
Опять прокуратуре что-то непонятно. На последний суд 6 октября пригласили по просьбе гособвинителя главного специалиста из аптекоуправления, чтобы выяснить, был ли выписан препарат по федеральной льготе. Хотя в деле есть бумага от заведующей аптекой, в которой говорится, что с мая по 20 числа апреля вообще не было поступлений «Трамадола» по федеральной льготе.
Вряд ли сторона гособвинения мотает мне нервы, не такой уж я значимый человек, чтобы что-то подобное в мою сторону делать. Просто, я думаю, они не хотят отказываться от своих обвинений в тяжких уголовных преступлениях. Я уже три года страдаю.
Кто-то сказал: «Родился в России — умрёшь в муках». У нас больные умирают в муках, потому что они никому не нужны, остаются один на один с врачами. А врачи умирают от всех этих преследований, не каждый выдержит три года бесконечных судебных заседаний и допросов. Меня только несколько полковников по особо важным делам допрашивали по три – четыре часа и больше.
Сколько на все эти следственные дела затрачено времени и сил? Экономиста попросить, чтобы он сосчитал, сколько государство затратило денег на разбирательства со мной, на дознавательства, на все эти следственные дела?.. В результате мне вменили тяжкое уголовное преступление. Получается, сами себе подписали эти статьи и теперь не знают, что с ними делать.
О деятельности Госнаркоконтроля
Госнаркоконтроль сидит в аптеках, берёт рецепты, которые на учёте, остаются в аптеках до пяти лет, потом идёт в поликлинику, требует, чтобы врачи поднимали карты пациентов. Больного представители этого ведомства не видят, и они не могут определить, показан ему препарат или нет. Это вообще не их сфера деятельности.
Очень просто представителям Госнаркоконтроля сидеть в аптеке, проверять рецепты и потом врачей привлекать к уголовной ответственности.
И в нашей поликлинике есть несколько врачей, которые привлечены к уголовной ответственности, то есть мой случай не единичный. Есть даже люди, которым дали 2 года условно за выписку рецепта на такой препарат, как «Ретаболил», даже не за «Трамадол», как у меня. Это препарат, который способствует наращиванию мышечной массы, необходимый тяжёлым больным, у которых мышечная масса тает при каких-то хронических заболеваниях.
«Это не наркотик»
В 2009-м году Виктор Сечин был единственным больным на весь Октябрьский район Красноярска, получающим пластырь «Дюрогезик» по федеральной льготе. Это препарат дорогой, и его тогда не везде можно было найти. Но сейчас, слава Богу, мои больные получают «Дюрогезик». «Дюрогезик» — это не жизнь от укола до укола, а нормальная, достойная жизнь, препарат медленно поступает в организм, у больного светлая голова, он может общаться, у него нет никаких тяжёлых последствий. Это даже не морфий, которого хватает на 4 часа, и потом больной опять кричит: «Дайте ещё!».
А «Трамадол» принимают, если недостаточна доза «Дюрогезика», он просто идёт в помощь, если нет адекватного обезболивания, нет нормальной жизни у пациента. До 2008 года этот препарат подлежал только количественному учёту, то есть в аптеке учитывалось, сколько его получено и сколько отпущено. Это не был никакой наркотик, не психотропный препарат. В ноябре 2008 года мы, врачи, подписали документ о том, что ознакомлены с данной информацией.
Потом ситуация изменилась, и в 2011 году нас начали проверять за 2009 год по поводу «Трамадола». А сейчас «Трамадол» вообще не поступает в аптеки по федеральной льготе.
В моём деле есть бумага, которая доказывает, что по федеральной льготе с апреля по май в аптеку не было поступления «Трамадола» по федеральной льготе. То есть, когда нужно было выписывать рецепт, его не было. И я выписала платно рецепт, а врач, если выписывает платно федеральному льготнику, должен потом за это отвечать. Получается, лучше не выписывать, и пусть человек умирает?.. Такая ситуация сложилась потому, что большие медицинские чиновники не видят больных, не отвечают за них. Если бы они видели их состояние, посмотрели бы в глаза их родственникам, всё было бы иначе.
Ещё про медицинские препараты. В нашей стране никто даже понятия не имеет, что такое морфин в таблетках продлённого действия. Он дорогой, но медицинские чиновники заказали его ещё в 2012-м году — всего 40 упаковок — и не выкупили ни одной.
О паллиати́вной поомощи
В России нет паллиативной помощи, несмотря на то, что ещё в 60-е годы все международные конвенции были приняты, опубликованы различные указы, постановления... О чём тут можно говорить?..
Медицина как сфера обслуживания
Мы — медицинские работники — перешли в сферу обслуживания. Раньше мы были — врачи, занимались именно врачевательством, это было большое искусство. Считалось, действительно, настоящий врач — от Бога, врач — не просто профессия, это состояние души. Не так, как сейчас бывает: «Я пришла на работу, отсидела с 8 утра до 8 вечера и ушла». Был совершенно другой подход к людям.
А сейчас мы — просто сфера обслуживания. Высокие наши начальники получают очень высокие зарплаты, сидят в своих креслах как небожители, не замечая, что происходит вокруг, как эти врачи с онкологическими больными копошатся, как муравьи. Что мы там делаем внизу, никому не интересно. А у нас ведь каждый врач держится за своё место. Если он уволится, куда он пойдёт? Частные клиники заполнены, а надо кормить семью.
Госнаркоконтроль проверял меня три раза, в июле, августе и сентябре, каждый мой рецепт. Врачи сейчас опасаются выписывать рецепты, они являются заложниками руководителей, которые делали заявки, например, на 5 тысяч пластырей, а получили только 600. Сейчас, слава Богу, мы выписываем эти пластыри. Мне стыдно подходить к постели больного, когда я не могу оказать ему помощь.
Очередное заседание
15 октября у меня был день рождения, мне исполнилось 72 года, а 21 октября состоится суд по моему делу. Может, судьба преподнесёт мне подарок, и меня оправдают, я всю жизнь буду помнить и благодарить Господа.
Сейчас дело очень медленно движется в суде, здесь особый мир. По одной статье мне грозит наказание — от двух до четырёх лет колонии, по второй — от четырёх до шести лет.
«Я благодарна Господу за то, что он использовал меня в качестве сосуда»
Я благодарна Господу за то, что он использовал меня в качестве сосуда, через который что-то, возможно, поменяется в нашей стране. Уже что-то зашевелилось, изменилось в лучшую сторону в смысле адекватного обезболивания онкобольных пациентов.
Вспоминаю трагическую историю контр-адмирала Вячеслава Афанасенко, который застрелился от нестерпимых болей, у него была последняя стадия рака и он не смог получить обезболивающее. В своей предсмертной записке он прямо написал о том, что в своей смерти никого не винит, кроме министерства здравоохранения и правительства.
Все суды по моему делу — это ведь процесс не против меня, а процесс против бюрократии, когда больные не могут получить необходимые им для жизни препараты.