- От меня ждут ужасов и рассказов о зверствах, а у меня их нет, понимаете? Поэтому не пишите крикливых фраз…
Высокий старик, он провожал меня в коридоре, присел на табуретку - устал от разговора. Николай Иванович Лилеев, русский человек. С такой обычной русской судьбой: плен, лагерь, мирная жизнь в советской стране, бедная - в нынешней. И с такой редкой русской душой: ни на что не жалуется и никого ни в чём не винит. «Главное моё везение в том, что свой жизненный путь я прошёл среди вполне приличных людей».
Вальтер и Лейда Рооз, хозяева русского раба Коли в эстонском плену, и семья фермеров Лаукс в немецком - одни из них. Спустя полвека удивительный русский старик отправился на поиски людей, которым служил…
«Везунчик ты мой!»
- Война застала меня на острове Сааремаа, в отдельном батальоне связи. Почтальон-библиотекарь, я даже винтовки не держал… Немцы захватили нас и повезли в телячьих вагонах, на навозе, держали впроголодь, а у меня совершенно атрофировалось чувство голода! Некоторые охлаждали мочу и пили из касок, а я почти не страдал…
«Везунчик ты мой!» - Людмила Сергеевна целует седую голову мужа. Когда она студенткой впервые увидела его, решила, это новый преподаватель: в институт Лилеев поступил в 35 лет, вернувшись из сталинских лагерей, а уходил из дома перед войной - в 10-м классе…
Мы разговариваем на набережной Фонтанки, в бывшей людской графини Карловой, ныне - четырёхкомнатной петербургской квартире. На столе в банке с клюквенным вареньем - узкая, «съеденная» по краям столетняя серебряная ложечка с монограммой «АК». «Крестильная ложечка» мамы Николая Ивановича - Анны Кокуевой. До революции у её матери, сестры знаменитого энтомолога царских времён, была гостиница в центре Ярославля - после, бросив всё, бабушка бежала в Ленинград и работала скромной библиотекаршей. В доме по выходным говорили по-немецки и по-французски. Потом это не раз спасало жизнь её внуку Коленьке... По папиной линии у Лилеева - священники в нескольких поколениях, последний расстрелян в 37-м. Отец - профессор, «пионер глинозёмного производства», в людской графини Карловой долго хранился его слиток первого советского алюминия... Слепок эпохи - в одной петербургской квартире.
«Вы советский человек?!»
- Нас загнали в синагогу, и наутро эстонские крестьяне пришли за нами, как на ярмарку. Меня выбрал Вальтер Рооз, агроном.
На агронома Коля пахал, косил, запрягал… С ним ел и жил под его крышей. Батрака с большими буквами SU (Советский Союз), нашитыми на спине, Рооз посадил за один стол со своей семьёй. Лейда Рооз принесла пленнику домотканый костюм. Детям - Мари, Эви и Антсу - на ночь Коля читал сказки. Намастачился по-эстонски.
Прошёл год, и их погнали на Рейн, в шахты. На немецкой земле Коля был переводчиком. «Если не знал языка, с тобой обращались как с рабочей скотиной, а если мог говорить, был уже человек». Вдоль «восьмого горизонта» - 800 метров под землёй - он таскал за слесарем-немцем сумку с инструментами. Слесарь в обед делил с русским рабом свой бутерброд. «Шахтёры, которые помогают пленным, не нуждаются в лишнем пайке», - висело объявление при входе в шахту. Но под землёй никто не видел, что делал слесарь со своим личным пайком. На земле Лилеев переводил. «Врал, выкручивался, сочинял…» Переводил так, чтобы хоть кому-то из пленных от этого было легче. Выдавал здоровых за больных. Был обвинён в пособничестве побегу. «Ужасная работа, тяжёлая - так врать…» Открылись на ногах цинготные язвы, вываливались зубы - вставлял обратно, как-то держались. «Нет, не страшно, можно терпеть».
Последние полгода Коля Лилеев провёл у немецких крестьян в деревне Нохерн, знаменитой своей скалой Лорелеи на обрыве над Рейном. Ходил к скале погрустить: в детстве бабушка читала Гейне в подлиннике... Бабушка погибла в блокаду - он этого пока не знал. На семью Лауксов Коля опять батрачил: пахал на коровах, спал с ними же. Обедал снова с семьёй хозяев. «Ели 7 раз в день. Перед едой - молитва. Утром - бутерброд с яблочным вином, в обед - фруктовый компот, на ужин - картошка или макароны…» В немецкой семье тоже было трое детей: Фрида, Эльза и Артур. Катал их на жеребцах. Когда американцы заняли Нохерн, сцапали младшего Лаукса, 13-летнего Артура: «По глупости взял папино охотничье ружьё». Русский пошёл к американцам и выпросил у них немецкого мальчика. Перед американцами по Нохерну прошли эсесовцы - заметали следы. Колю Лауксы спрятали в леднике. «Иначе б меня расстреляли». Он собрал узелок, пожал руку хозяину и пошёл на восток.
«Вы советский человек? Вы хотя бы представляете, что вас ждёт в СССР?!» - спрашивали Колю. «Я русский человек. И я иду домой». Его взяли, чуть-чуть не доходя до нашей границы. Следователь задёрнул шторы, сделал погромче радио: «Думал, бить будут, но нет, спасибо, не били. Конечно, не знал, что мне грозит: мне было всего 24, наивный, кроме плена, я ничего ещё в жизни не видел…» Дали 10 лет лагерей. «Нет, я не отчаялся - просто был та-ак удивлён…»
В Печоре оказалось страшнее, чем у немцев. До лагеря по этапу добрался еле живым: 45 кг живого веса. К маме и папе в Ленинграде пришли люди в чёрном: «Отдайте вещи сына». Мама с папой были счастливы: узнали, что сын, оказывается, жив. И сидит. «Поставили брёвна из реки таскать - сил не хватило, поставили истопником - не справился, чуть завтрак всему бараку не сорвал, оставили дежурным монтёром в мебельном цехе...»
Через 9 лет он вернулся - досрочное освобождение заработал ударным трудом. В Ленинграде за это время не изменились даже номера трамваев, часы работы городских бань, которые помнил наизусть с довоенных лет... Поступил в институт. Женился. Решил найти эстонцев Роозов.
«Они спасли мне жизнь!»
В 60-х на своём «Москвиче» с молодой женой Николай Иванович, преподаватель ленинградского техникума, доехал до деревни Лоотвина и нашёл новый дом своих эстонских хозяев. После войны Вальтер и Лейда Рооз с тремя детьми были высланы в Сибирь, откуда смогли вернуться только в 1949-м. Колю признали сразу. Обрадовались. Стали дружить домами. Лилеевы были у Роозов в гостях уже раз 20. Ездили к Антсу, который был крохой, когда Коля читал фермерским детям сказки, на 50-летие. Потом на 60-летие. Лейду хоронили тоже вместе, в 1999-м. На похороны Вальтера Николая Ивановича вызвали телеграммой.
Немцев Лауксов он нашёл в 1998-м, спустя 53 года. Из Нохерна пришёл ответ от Фриды: «А помните, как вы любили сидеть на дровяном ящике возле печки?.. И как мы все вам благодарны за спасение Артура!» Николай Иванович взял Людмилу Сергеевну, сел на автобус (самолёт - дорого) и поехал в Германию. «Они же спасли мне жизнь!» Лауксы-старшие уже умерли, у их детей Лилеевы прожили месяц, в доме Артура, в котором тот устроил гостиницу: этот жёлтый дом попадает на каждую открытку с изображением старинной деревни Нохерн, что близ неизменной скалы Лорелеи. Из новостей за эти 53 года: «В кирху больше не ходят, едят только 3 раза в день, отопление - автономное, молоко - покупное».
В Германии Николая Ивановича Лилеева пригласили прийти в «Бюро свидетелей времени». Пришёл. Засвидетельствовал. Всем приличным людям, которые встретились на его жизненном пути, сказал спасибо. У него 2 дочери, 5 внуков и 2 правнука. В марте собирается к Антсу на 70 лет.
Смотрите также:
- «Голод, пожары и мёртвые». Воспоминания детей Сталинграда о ноябре 1942 →
- «Даже вспоминать больно...» Три судьбы, искореженные войной →
- Ирэн Булатова: Сила духа против силы оружия →