Правду о кронштадтском восстании знают немногие, хотя сам факт того, что мятеж против большевиков подняла их же преторианская гвардия — матросы Балтфлота, должен был бы привлечь внимание. В конце концов, это же были те самые люди, что до этого брали Зимний дворец и арестовывали Временное правительство, затем с оружием в руках устанавливали большевистскую власть в Москве и разгоняли Учредительное собрание, а потом в качестве комиссаров проводили линию партии на всех фронтах гражданской войны. До 1921 года Лев Троцкий называл кронштадтских моряков «гордостью и славой русской революции».
То, что правду о кронштадтском мятеже скрывали в советские времена, понятно, однако она не очень востребована и Новой Россией. Во всяком случае, лет восемь назад, когда был в Кронштадте, ни в одном местном музее не нашёл даже упоминания о мятеже. Странно.
У нас так долго клеймили позором Страну Советов, что забыли о том, что изначально ничего дурного в самих Советах не было — это всего лишь одна из форм народовластия. И что Советы сами стали одной из первых жертв большевизма. Кронштадт тому подтверждение.
Ещё в мае 1917 года, то есть задолго до Октября, Кронштадтский совет, которым тогда совместно руководили большевики, левые эсеры и анархисты, отказался подчиняться Временному правительству и взял всю власть в свои руки, а все основные решения этой своеобразной республики принимались на Якорной площади. В те бурные времена собрания проходили ежедневно, так что исполнительная власть отчитывалась перед народом за каждый свой шаг. Один из участников тех событий, анархист Ефим Ярчук, называл всё происходившее на Якорной площади «свободным университетом», где училось всё население, а учителями были наиболее популярные ораторы, причём от всех партий. В свою очередь, лидер местных большевиков Иван Флеровский с гордостью называл общегородские собрания «кронштадтским вече», прямо указывая на схожесть этой формы правления с той, что была когда-то в древности в Великом Новгороде.
Любопытно, что, как и новгородцы, жители Кронштадта превыше всего ценили местное самоуправление. Напротив, общенациональные властные надстройки вызывали либо равнодушие, либо подозрение. Их позиция была такой: «Вся власть местным Советам!» (Власть должна быть ближе к человеку, следовательно, самая главная власть — не столичная, а местная.) Демократические органы власти в Кронштадте были на каждом шагу: на корабле, на артиллерийской батарее, на каждой улице и в каждом доме. Открыто решались все вопросы: от политических до бытовых. В трудные и голодные годы Гражданской войны жители крепости вместе возделывали каждый клочок плодородной земли, вместе доставали топливо, которого постоянно не хватало.
Зная всё это, можно понять, почему Кронштадтский совет расходился с ЦК ВКП (б) по многим вопросам. Кронштадт был многопартийным, а Ленин целенаправленно вёл дело к диктатуре одной партии. Кронштадт проповедовал приоритет местной власти, а Ленин выстраивал жёсткую властную вертикаль, отводя местным Советам роль послушных исполнителей воли всесильного центра. Подозреваю, что тогдашнему Кронштадту вряд ли бы понравилась и нынешняя вертикаль власти.
К 1921 году поводов для недовольства у моряков накопилось немало. В Кронштадте, как и в других городах, царил голод. Вместе с тем среди моряков — вчерашних крестьян — росло раздражение действиями продотрядов, которые отбирали в деревнях не только излишки, но и последнее (письма из дома шли отчаянные). Наконец, самым главным раздражителем для Кронштадта было то, что Советы — символ народовластия, под знаменем которых они делали революцию и воевали на Гражданской войне, постепенно теряли свою роль.
В начале 1921 года Балтийский флот начал разваливаться. Лозунг «Долой комиссарократию!» звучал в это время почти на каждом собрании моряков. В этот же период начался и их массовый исход из большевистской партии. Согласно принятой позже официальной версии, всё это было запланированной «чисткой партийных рядов», хотя на самом деле это именно моряки «очищались от партии».
В феврале негодование достигло критической точки. В это же время в Петрограде вспыхнули забастовки. Делегация моряков, направленная в город, увидела заводы, окружённые войсками. Выслушав сообщение делегации, Кронштадт принял резолюцию из 15 пунктов, которая и стала политическим манифестом восставших. Первый пункт требовал немедленного проведения подлинно свободных выборов в Советы, поскольку действующие органы власти не отражают воли народа. Кронштадт потребовал также немедленного освобождения из тюрем всех политических заключённых, принадлежащих к левым партиям и задержанных по обвинению в участии в рабочем или крестьянском движении. Предлагалось создать специальную комиссию, которая провела бы ревизию в тюрьмах и концентрационных лагерях. Как видим, плюрализм кронштадтцев ограничивался левым политическим флангом, но и это категорически не устраивало большевиков.
Впечатляет и следующий пункт требований: упразднить все политические отделы в государственных учреждениях, поскольку ни одна из партий не должна иметь каких-то привилегий в своей идеологической работе, а тем более, опираться при этом на государственную финансовую поддержку. Здесь же был пункт, требовавший упразднить политические отделы коммунистов в армии, а также убрать красную гвардию с заводов.
При этом следует заметить, что кронштадтцы вовсе не выступали за «Советы без коммунистов», как это до сих пор нередко звучит в рассказах о восстании. Это лишь байка, запущенная эмигрантами, которые хотели видеть в мятеже нечто большее, чем было на самом деле. Протест вызывали лишь действия руководства компартии. Изгнание большевиков из Советов противоречило бы установке восставших на «плюрализм левых сил». Кронштадт требовал иного — отказа от диктатуры одной партии.
Первая реакция ленинцев на волнения в Кронштадте оказалась предсказуемой: тут же было заявлено, что «заговор» организован и возглавляется белогвардейцами и иностранными державами. В официальном сообщении говорилось: «На митинге была принята черносотенно-эсеровская резолюция». Всё это было ложью. Ни к «чёрной сотне», ни к белой гвардии, ни к иностранным державам события в Кронштадте не имели ни малейшего отношения. В ответ на клевету моряки обнародовали список руководителей революционного комитета из 15 человек. Там было несколько моряков и рабочих, телефонист, медик, директор школы, водолаз, охранник ремонтных доков, но не было ни одного белого офицера или иностранного агента. Заявления большевиков кронштадтцы прокомментировали с иронией: если наше восстание подготовлено Парижем, то Луна сделана в Берлине!
Нелепость первых сообщений была столь очевидной, что поправлять ситуацию пришлось лично Ленину. На проходившем в это время Х съезде партии вождю пришлось признать, что восставшие одинаково не любят как большевиков, так и белогвардейцев. Вот это было уже правдой. Более того, Ленин признал, что кронштадтский мятеж свидетельствует о том, что между партией и народом возникла пропасть. И это было правдой. Дальше последовал, однако, не вполне понятный для обычного человека, но абсолютно логичный с точки зрения Ленина вывод: восстание Кронштадта «страшнее Деникина, Юденича и Колчака вместе взятых» и должно быть немедленно ликвидировано. Прямо со съезда делегаты направились подавлять последний очаг народовластия в Советской России.
Помощь делегатов действительно лишней не была. В тылу большевиков оставалась охваченная рабочими волнениями «колыбель революции». 10 марта Тухачевский сообщает Ленину: «Если бы дело сводилось к восстанию матросов, то было бы проще, но ведь осложняется оно хуже всего тем, что рабочие в Петрограде определённо не надёжны. Сейчас я не могу взять из города бригады курсантов, так как иначе город с плохо настроенными рабочими было бы некому сдерживать».
Ради подавления советской власти большевики были готовы на всё. Происходило настоящее братоубийство, тысячи моряков бежали по льду к финской границе. Советы в Кронштадте были разогнаны, вместо них всеми делами стали управлять военный комендант и «революционная тройка». Среди матросов была проведена грандиозная чистка: 15 тысяч неблагонадёжных рассредоточили небольшими группами на Черноморском флоте и на Каспии, отправили на Дальний Восток и в Среднюю Азию. Мятежные корабли получили новые имена. Так, «Петропавловск» стал «Маратом», а «Севастополь» — «Парижской коммуной». Наконец, чтобы поставить последнюю точку в деле о «кронштадтском вече», победители наказали и Якорную площадь, переименовав её в площадь Революции.
То, что в отношениях партии и народа происходит нечто неладное, поняли наиболее вдумчивые из большевиков. Недаром многих из них не удовлетворил анализ кронштадтских событий, данный Лениным на съезде. Приведу выступление Александры Коллонтай: «Я бы сказала прямо, что, несмотря на всё наше личное отношение к Владимиру Ильичу, мы не можем не сказать, что его доклад мало кого удовлетворил… Мы ждали, что в партийной среде Владимир Ильич откроет, покажет всю суть, скажет, какие меры ЦК принимает, чтобы эти события не повторились. Владимир Ильич обошёл вопрос о Кронштадте и вопрос о Питере, и о Москве».
Впрочем, Коллонтай требовала от Ленина невозможного. Ей хотелось получить ответ на вопрос, как совместить несовместимое: народовластие и диктатуру пролетариата.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции