Полковник разведки Михаил Любимов:
— Как ни парадоксально, со своим однокурсником (правда, с другого, Восточного факультета) по Институту международных отношений Леонидом Владимировичем Шебаршиным я познакомился лишь в августе 1991 года, уже будучи в отставке. Прогремел путч, и вскоре на меня насел мой «взглядовский» сын Александр с просьбой помочь ему посетить здание нашей разведки и сделать о ней программу. Я связался с одним из оставшихся друзей в разведке и буквально через день получил приглашение прибыть на встречу с шефом разведки Шебаршиным. Несколько ошеломленный видом легкомысленных попугаев в клетке, веселящихся в приемной (явный отход от стандартов бывшего начальника Владимира Крючкова), я предстал перед Леонидом Владимировичем. Через некоторое время Первый канал уже показывал и здание, и его обитателей.
Я начинаю с этого эпизода отнюдь не случайно. Впоследствии, когда мы уже ближе общались с Шебаршиным, он неоднократно отмечал, что после путча жизнь внешней разведки висела на волоске, и важна была любая ее популяризация в СМИ. Меня это тогда поразило — как так? Возможен ли такой абсурд? Кому может прийти в голову уничтожение глаз и ушей правительства? Однажды он пояснил, что некоторые уральские шалуны из окружения Ельцина, ослепленные свалившейся, словно с неба, властью готовы были на любые меры ради горячей дружбы с Западом и получения желанных займов. Тогда внутри нового руководства шла подспудная борьба между прозападной линией Козырева и национальной линией Примакова. Отнюдь не просто так начальник СВР при Ельцине генерал Вячеслав Трубников недавно публично назвал тот период «эйфорией». Вскоре Шебаршин подал в отставку — поступок уникальный для нашей политической истории. Он был человеком чести — почти забытого свойства русского офицерства. Четко выполнял указания Михаила Горбачева, с которыми далеко не всегда был согласен. Картинное замирение Бориса Ельцина с США на трибуне американского Конгресса казалось ему чудовищным унижением и политической ошибкой.
Шебаршин родился в семье сапожника, потом торгового работника, члена партии с 1931 года, прошедшего войну от звонка до звонка и закончившего ее в звании старшины. Семья жила скученно и бедно, детство и юность прошли в московской Марьиной роще, известной своей преступностью. В 1952 году способный парень без труда поступил в институт востоковедения, вскоре влившийся в МГИМО. В наше время, говорят, это невозможно без «мохнатой руки», но я могу засвидетельствовать: на нашем курсе учились сплошь провинциалы и ребята из бедных семей, лишь несколько человек имело папаш из МИДа. Специализировался по Индии, с языком урду. По окончании института направлен в наше посольство в Пакистане по линии МИДа, в 1962 году был призван во внешнюю разведку КГБ, работал в центральном аппарате, в 1971 году выехал в Индию в качестве заместителя резидента, а потом резидента. Резидентура КГБ в Индии всегда считалась успешной боевой точкой, там мы имели хорошие вербовки американцев. По возвращении из Индии через два года отправился главой резидентуры в Иране, пережил там бурную исламскую революцию, когда наше посольство находилось в осаде. Там в резидентуре случилась беда: один сотрудник оказался предателем, связавшись с английской разведкой. Вернувшись на родину в 1983 году, Шебаршин был назначен заместителем начальника информационно-аналитической службы разведки, там его эрудиция и интеллектуальные способности не остались незамеченными.
В 1987 году стал заместителем начальника разведки, постоянно вылетал в Афганистан, встречался с афганскими лидерами. Через два года заменил Крючкова на посту начальника разведки. Шебаршин никогда не считался фаворитом Крючкова, у него были свои любимчики — В. Грушко и Г. Титов, он их и вытянул в зампреды КГБ. Шебаршин, видно, понравился ему своим незаурядным и нестандартным мышлением, порядочностью, неприятием интриг и наговоров. Да и внешность впечатлительная: высокий, обаятельный брюнет, умные, чуть насмешливые глаза. Независимость характера сменщика — для начальства всегда проблема. Но у Крючкова имелись огромные опыт и поддержка.
Шебаршин с самого начала поддержал перестройку, однако скептически относился к «общечеловеческим ценностям» и всему демагогическому соусу, который сопровождал реформы. Но офицеры разведки, как и армия, не спорят, а выполняют приказы. Позднее Шебаршин поддерживал департизацию разведки, ее превращение в самостоятельное ведомство. У него вызывала антипатию реализация перестройки в странах Восточной Европы, особенно в ГДР, грубое списание Горбачевым Хоннекера в ГДР, как и Наджибуллы в Афганистане, суматошный и коррупционный вывод Западной группы войск из ГДР. Воцарение Ельцина и команды он категорически не принял. Будучи государственником и офицером по духу, в оппозиционеры себя не записал, создал частную фирму по вопросам безопасности и занялся литературой.
Он обожал книги, у него дома поражала обширная библиотека, часть ее он выставил у своей входной двери на лестнице, дабы все жаждущие знаний могли ею пользоваться. Его эрудиция простиралась далеко за пределы русской словесности и литературы Индии (его специализация). Очень любил «Белую гвардию» Михаила Булгакова и «Лето Господне» Ивана Шмелева, особо почитал забытого ныне мемуариста и философа Андрея Болотова. Творчество Леонида Владимировича невелико по размерам, но исключительно по концентрации мысли, это мемуары, афоризмы и исповедальная повесть. Характерно, что на мои неоднократные вопросы, почему он прекратил писать, Шебаршин отвечал: «Я уже сказал всё! Можно накатать за свою долгую жизнь тридцать томов, а мыслей там с гулькин нос». Живым пером (в отличие от большинства мемуаров, где выпячены личные заслуги и высокие знакомства) написаны «Рука Москвы» — это одна из лучших книг, описывающих злосчастный путч и мутный период перехода власти от Горбачева к Ельцину.
Его «Афоризмы» или «Хроника безвременья» уникальны, до сих пор в мировой истории не существовало шефа разведки с едким, афористичным мышлением: «В демократическом обществе правда и ложь имеют одинаковые права. Сиамские близнецы — организованная преступность и дезорганизованная власть. Те политики, которые не меняют своих взглядов, выбрасываются на свалку вместе со взглядами. Революции совершаются громогласно, а продаются потихоньку. Только по близорукости мы не видим в организованной преступности нового социально-экономического порядка. Через телевидение духовную пищу народу дают не только пережеванной, но и переваренной. Исторические оптимисты довели страну до такого состояния, которое пессимистам не снилось в кошмарных снах. У народа отнимают прошлое, чтобы лишить его будущего. Демократия — способ защиты сытого человека, но не насыщения голодного. Честный чиновник берет, что дают, а нечестный вымогает. Стали думать, прежде чем говорить, и косноязычие осложнилось скудомыслием. Авторитет власти измеряется масштабом вреда, который она может причинить обществу. Поиски смысла жизни неизменно приводят к бессмыслице. Без политического прогнозирования невозможны серьезные просчеты. Если факт не сдаётся, его уничтожают. На переправе не меняют лошадей, но стоило бы поменять кучера. Только в политике трагедия может разыгрываться шутами. Всякая мысль, положенная на бумагу, становится плоской. Человеку нужно очень немногое для счастья и ещё меньше — для несчастья. С возрастом исчезают тайные пороки и отчётливее проявляются явные. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, но можно дважды сесть в одну и ту же лужу. Цинизм — последнее прибежище идеалиста. Если трезво взглянуть на жизнь, то хочется напиться. Любое бессмысленное занятие может стать смыслом жизни. Телевидение — средство общения мошенников с простаками. Жить ещё можно, но уже противно. Идиот так же неисчерпаем, как и гений. Деньги не пахнут — воняют их обладатели. Меняется мода на штаны, а задница вечна и неизменна. Власть укоряет журналистов не за то, что они врут, а за то, что пишут не ту правду. Сколько пузырей было надуто воздухом свободы! Река времен впадает в болото. Излишняя умеренность опаснее неумеренного излишества. Щи, съеденные однажды, съедены навсегда. Деньги не пахнут, но последний рубль пахнет могилой. В нашей жизни случайно все, кроме смерти. Всю жизнь берег себя для чего-то большого. Дожил до обширного инфаркта. Самое острое орудие лжи — правда». Ну какой еще в мире начальник разведки мог написать такое?! Даже звезда жанра маркиз Ларошфуко бледнеет на фоне выходца из захолустной Марьиной рощи!
От многих ускользнула исповедь генерала, воплощенная в небольшой книге «И жизни мелочные сны», отнюдь не традиционной для конспиративных «видимых бойцов невидимого фронта» (дефиниция Шебаршина). Дачный домик, лужа у крыльца, «струйки воды, срывающиеся с крыши, постукивали по подоконнику, в темноте что-то постанывало, тихонько-тихонько и жалобно». Домовой? Тени? Мыши? Генерал или Старик (так и попахивает Хемингуэем и Маркесом) топит печку, размышляет о жизни и славе, пьет крепкий дарджилингский чай. Власть упорхнула из рук, исчезло много друзей, остались старость и одиночество. «Утром он проснулся в слезах и не мог вспомнить причины». Главная героиня этой темы, наверное, собачка Ксю-Ша, невольно вспоминается бунинское «Хорошо бы собаку купить!». Но Старик-Генерал не был бы начальником разведки, если бы в свою грустную исповедь не вплел бы разноцветным пунктиром воспоминания прежних дней. Порой в этих пассажах звучит ирония: «Бумаги писались лаконично. Получи Служба Генерала достоверные данные о приближающемся конце света, она и их изложила бы не более чем на трех листах. Это правило — не более трех страниц — ввел еще Андропов, хорошо знавший умственные способности высших сфер». Язвительны упреки в адрес Горбачева, ну а Ельцин... Шебаршин не скрывает, что он сам «морочил головы десяткам своих сослуживцев и единомышленников» по проблемам прибалтийских республик, говоря, что «новые законы сделают пребывание республик в составе Советского Союза неотразимо для них привлекательным». Такие признания подкупают своей беспощадной искренностью, последней у Старика в избытке, и он даже вспоминает, как на охоте собственноручно задушил уточку-подранка. Рассказывает о своем бедном детстве в Марьиной Роще и о своем становлении как коммуниста и советского человека. Интересно, что «простые люди» в Марьиной Роще относились к Сталину безразлично, а его отец, честный работяга, член ВКП(б) с 1931 года, прошедший всю войну, как-то еретически молвил о Вожде Народов: «Этот армяшка еще натворит бед!» (ничуть не хуже, чем Бисмарк о Марксе: «От этого бухгалтера еще наплачется вся Европа!»). О многом рассказано с беспощадностью к себе и к своему народу. Так, Генерал в 1989 году узнал: в мрачном 37-м году 4 млн (!) соотечественников обратились в «компетентные органы» с поклепами на такое же или даже большее число других соплеменников. Писатель далек от менторского тона и не уверен в своих суждениях. «Жизнь Старика складывалась в общих чертах таким образом, что он не верил ни в Бога, ни в черта, посмеивался над экстрасенсами и парапсихологами...». Бело-желтая глазунья, приготовленная на дачной электропечке, бутылка водки, сомнения и сомнения. «Седая голова мотнулась и опустилась на стол, попыталась приподняться и не смогла». К концу книги автор спохватывается: а не слишком ли он рванул на груди генеральский мундир? Но уже поздно, всё уже сказано.
Книга Шебаршина написана плотно, в прерывистой, напряженной тональности, и, главное, она по-человечески искренна и беспощадна к самому автору. Оказывается, что шефы разведки тоже люди, обладают острым умом и ранимой совестью, пишут на превосходном русском языке. Последние годы Леонида Владимировича Шебаршина складывались трагически. Умерла дочка, разбил паралич жену Нину, которая вскоре скончалась. Новая работа и новый строй были не по душе. Последний раз мы виделись с ним в стилизованном под СССР ресторане «Петрович», с нами был наш общий друг генерал Леонид Макаров. Выпивали, хохотали, жизнь была прекрасна! Садясь в такси, запомнил Шебаршина, веселого и доброжелательного, приветливо махавшего вслед рукой. Через два месяца — ужасная весть. Медленный паралич, полная слепота, выстрел из наградного пистолета. Смерть настоящего офицера, не желавшего сдаваться врагу. Удел героев на все времена.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции