«Мальтийский период» в жизни России — забытые страницы нашей истории. Одно упоминание о том, что крест католического рыцарского ордена когда-то украшал шею православного орла на российском гербе, повергает многих в недоумение. Поэтому годовщина провозглашения Павла I Великим магистром Мальтийского ордена (29 ноября (10 декабря по новому стилю) 1798) — удачный повод вспомнить о тех временах.
Колоритная личность Павла, с детства воспитанного на рыцарских романах, сыграла в этой истории, конечно, первостепенную роль, но стоит всё же заметить, что интерес к мальтийцам проявлял ещё Пётр I, который увидел в рыцарях потенциальных союзников в борьбе с турками. Да и познания мальтийцев в военном и морском деле ему импонировали. А католицизм, напротив, царя ничуть не смущал. Не исключено, что предприимчивый государь даже добрался бы на Мальту во время своей европейской поездки, но стрелецкий бунт спутал многие его планы. Вместо него на остров в 1698 году отправился боярин Борис Шереметьев, который и стал первым русским кавалером Мальтийского ордена. Приём царскому послу мальтийцы оказали самый тёплый. Как говорится в хрониках, в честь гостя то и дело палили пушки, а на обедах он сидел на почётном епископском месте, аж «на двух подушках».
Несмотря на столь тёплый приём, конкретных результатов поездка Шереметьева поначалу не принесла, но не по вине мальтийцев. Просто к моменту возвращения посла домой сама идея создания антитурецкой коалиции потеряла актуальность, начиналась другая, не южная, а уже Северная война. Тем не менее путь на Мальту был проложен. И Россия им неоднократно пользовалась. Сначала посылая туда русских для обучения морскому делу. А позже — используя остров для ремонта российских судов.
Эпизодические сношения с орденом по разным поводам имели и Елизавета Петровна, и Пётр III, и Екатерина II. В 1792 году Екатерина писала Великому магистру: «Если орден чувствует наклонность ко мне, то это не напрасно. Никто на свете не ставит так высоко и не любит более страстно, чем я, доблестных и благочестивых рыцарей. Каждый мальтийский рыцарь всегда был объектом поклонения, поэтому, если я могу быть чем-то полезной ордену, я сделаю это от всего моего сердца». Письмо тёплое, но объективность требует признать, что любезностей в этом письме больше, чем правды. Осторожность предписывали Екатерине события в революционной Франции. Императрица не видела резона помогать рыцарям, крупно поссорившимся с революционерами. Как дипломатично написал поэт и князь Пётр Вяземский: «Политические выгоды, которые можно было извлечь из покровительства ордену, представлялись, вероятно, слишком затруднительными».
В отличие от прагматичной матери, Павел I сразу же после своего воцарения решительно двинулся по тропинке, протоптанной Шереметьевым. Увидев это, крестоносцы бросились навстречу Павлу с ещё большей скоростью. Правда, мотивы сближения у партнёров были разными. Павел искал в ордене духовную опору, пытаясь идеологию рыцарства противопоставить революционным идеям. Орден, потерявший за десять лет две трети своих владений и доходов, искал в императоре поддержки политической, а главное — материальной. Павел в духе присущего ему экуменизма пытался нащупать пути сближения православия и католической веры. Орден, или, точнее, Ватикан, который за ним стоял, хотел поглощения православия католицизмом. Таким образом, краткость этого необычного «романа» между Россией и орденом — сначала бурная и горячая встреча, а затем прохладное расставание — была предопределена изначально.
В подписанном совместном документе Павел «подтверждает и ратифицирует за себя и преемников своих на вечные времена… заведение помянутого ордена в своих владениях». Орден получил в России все те же привилегии, что имел и в других странах. Орден и Ватикан действовали в России рука об руку, поскольку всё дело вели два брата — Джулио и Лоренцо Литта. Первый из них почти всю свою жизнь посвятил России. До того как стать послом ордена, он уже побывал на русской службе, за военные заслуги был произведён в контр-адмиралы и женился на племяннице Потёмкина. Он и умер в России в 1840 году, будучи членом Государственного Совета. В России его называли несколько экстравагантно Юлием Помпеевичем. Второй брат был сначала папским нунцием при польском дворе, а затем послом Ватикана в России.
Тем не менее, несмотря на все усилия братьев Литта, с самого момента подписания конвенции этот документ стал яблоком раздора. Часть рыцарей и влиятельных лиц в Ватикане документ поддержала, учитывая материальные и политические выгоды, но другая часть указывала на очевидную абсурдность существования в рамках католического ордена приорства под руководством православных. Эта противоестественность сглаживалась лишь благодаря неординарной фигуре Павла I, его удивительной способности гармонично существовать в рамках его экуменических воззрений на каком-то совершенно неопределённом нейтральном поле между двумя издавна противоборствующими конфессиями.
Дополнительную путаницу в спорное дело внесли и последующие события. Сначала 7 августа 1797 года Великий магистр ордена Фердинанд фон Гомпеш ратифицировал конвенцию и в знак признательности объявил Павла протектором ордена. А 12 июня 1798 года Бонапарт по пути в Египет без боя взял Мальту. Великий магистр, не сумевший организовать сопротивление, оказался дискредитированным, а потому Павел, как протектор ордена, собрал мальтийцев на суд чести. Основным докладчиком по делу Гомпеша выступил всё тот же Юлий Помпеевич, который и сообщил высокому собранию мнение римского первосвященника: гроссмейстерский жезл следует передать в другие руки. Новым гроссмейстером избрали Павла. 29 ноября 1798 года православный император торжественно возложил на себя знаки католического сана: белый мальтийский крест, рыцарскую мантию и корону.
Специальной прокламацией российскому Сенату было велено в императорский титул включить и звание Великого магистра. Единственное, что позволил монарх Сенату, это выбрать соответствующее место в титуле «по его благоусмотрению». Первоначально звание Великого магистра оказалось в самом верху длинного списка, но затем, крепко подумав, Сенат решился всё же переместить его вниз. Таким образом, в те времена официальный императорский титул начинался привычными для русского слуха словами «Мы, Павел Первый, Император и Самодержец Всероссийский…», а заканчивался удивительным текстом «…Великий магистр Державного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского и прочая, и прочая, и прочая». Мальтийский крест официально включили в российский государственный герб и государственную печать. А главной наградой для русских военных на время стал католический Мальтийский крест. Его удостоился и Суворов.
Весь этот абсурд, официально одобренный Петербургом, вызвал, понятное дело, в католическом и православном мире неимоверное смятение. Как на это отреагировало православное духовенство, думаю, объяснять не стоит. Но и Ватикан был ошарашен не менее. То, что он выступил за смещение Гомпеша, вовсе не означало автоматического согласия папы на избрание новым гроссмейстером православного Павла. Да и рыцарем женатый Павел просто никак не мог быть по уставу ордена. Иначе говоря, при всей предрасположенности Пия к Павлу I и при всём желании Ватикана влиять на события в России, признать православного императора гроссмейстером католического ордена понтифик, разумеется, не мог. (Среди прочих мотивов немалую роль играла, безусловно, личная признательность папы к Павлу I, предложившему ему убежище в России в марте 1798 года, после оккупации Наполеоном северных итальянских княжеств.) Учитывая деликатность ситуации, Ватикан начал маневрировать, не говоря по сути вопроса, несмотря на постоянные требования Павла, ни твёрдого да, ни категорического нет.
Исторический казус, когда гроссмейстером католического ордена стал православный монарх, завершился лишь со смертью Павла. Думается, что известие о кончине русского императора в Ватикане встретили со смешанным чувством искреннего огорчения и естественного облегчения. Римский первосвященник потерял надёжного, но беспокойного партнёра. 9 февраля 1803 года папа дал наконец своё официальное согласие на отставку Гомпеша и на избрание Великим магистром Жана-Батиста Томмази.
Иначе говоря, де-юре Павел I так и не был признан Ватиканом гроссмейстером ордена. А следующий государь — Александр I — тут же снял с российского орла явно лишнее украшение.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции