30 июля 1605 года в Москве прошла коронация «Государя, Царя и Великого Князя всея Руси» Дмитрия Ивановича. То, что по устоявшейся версии этот человек считается самозванцем, на самом деле ничего не доказывает. Мало ли общепринятых версий в нашей истории, которые большинством почитаются за правду, хотя на самом деле являются мифом, а на заднем плане существуют и другие версии. Причём нередко имеющие куда большее право на жизнь. История не из точных наук — не всё здесь можно просчитать и доказать с помощью логарифмической линейки.
На роль коронованного в тот день человека история предлагает целый список кандидатур: тут и истинный сын Ивана Грозного, чудом спасшийся в Угличе, и беглый монах Гришка Отрепьев — наиболее распространённая на сегодня версия, и незаконный сын бывшего польского короля Стефана Батория, и некий загадочный валах (румын), и даже крещёный еврей Богданка. Причём, все версии сомнительны.
Классик отечественной истории Николай Костомаров называл человека, севшего в ту смутную пору на русский престол, осторожно: не Лжедмитрием, а «названым Дмитрием». И был прав, поскольку, как он справедливо пишет: «Есть много разноречивых сведений в источниках того времени, но нельзя остановиться ни на одном из них с полной уверенностью». Поэтому ниже речь не о том, кем на самом деле был «названый Дмитрий» (здесь можно лишь повторить старые спекуляции), а о самой этой личности, на которую наслоилось немало копоти. Для добротной реставрации старого портрета места не хватит, поэтому попробуем снять хотя бы пару мутных слоёв.
Едва ли не главный миф, будто самозванца (для простоты будем его именовать, как всем привычно) посадили на престол поляки. То, что поляки пытались разыграть эту карту, — правда. То, что самозванец очень многое обещал полякам за помощь (отдать немалую часть русской земли и насадить на Руси католицизм), тоже верно. Однако, как увидим ниже, сев на русский престол, новый монарх своих благодетелей, мягко говоря, надул, не выполнив из обещанного ничего.
К тому же самозванец проявил себя отличным имиджмейкером. Приказав привезти из Курска икону Божьей матери, он заявил, что отдаёт себя в её руки. На доводы сомневающихся, что он на самом деле Гришка Отрепьев, самозванец тут же отреагировал, показав народу самого Отрепьева. Кто это был на самом деле, разумеется, сегодня не скажет уже никто. А дальше снежный ком стремительно покатился к Москве: посланцы от Рязани с хлебом и солью, радостная Тула. В Серпухове на берегу Оки «Дмитрия Ивановича» ожидал уже роскошный царский шатёр и кремлёвская челядь во главе с поваром, а уже в самой Москве самозванца с образами и хоругвями встречало духовенство.
Последние сомнения в народе рассеялись после встречи самозванца с бывшей царицей (матерью царевича Дмитрия), в ту пору уже монахиней Марфой. За встречей наблюдали тысячи внимательных глаз. Слезы и объятья воссоединившейся семьи всем показались подлинными. Не могла же мать не узнать своего сына!
Так что поляки, прибывшие в Москву вместе с самозванцем, среди которых были и иезуиты, играли лишь роль надсмотрщиков и отчасти советчиков. Как писал, например, граф Дмитрий Толстой: «При нём находились два иезуита, Николай Черницкий и Андрей Лавицкий, но он употреблял их для дипломатических сношений, а вовсе не для распространения в России римско-католической веры».
Впрочем, даже иезуиты за самозванцем не досмотрели. Это уже о следующем мифе — католической атаке на православие в эпоху самозванца. То, что Ватикан и Варшава связывали со своим «протеже» огромные надежды, факт. Правда и то, что поляки нередко глумились над православной верой. Однако сам самозванец не делал абсолютно ничего для распространения на Руси католицизма, чем приводил в ярость и отчаяние Варшаву и Ватикан. Переписка самозванца с Папой Римским была предельно вежливой, однако вы в ней не найдёте ни малейших свидетельств того, что самозванец собирался окатоличить Русь.
История не знает, кто его так воспитал, но известно, что сам самозванец к религиозному вопросу относился равнодушно. Можно, вероятно, сказать, что он был своего рода «стихийным экуменистом», то есть терпимо относился ко всякой христианской вере. В его дворцовой страже легко уживались представители разных национальностей, стран и религий. Самозванец одинаково жаловал и поляков-папистов, и немцев-протестантов, и православных князей.
Даже во время свадьбы с Мариной Мнишек, не пожелавшей, несмотря на русские традиции, при вступлении в брак с «царём» принять православие, Дмитрий (Лжедмитрий) сумел ловко проскользнуть между православием и католицизмом. Как свидетельствуют очевидцы, самозванец вышел из затруднительного положения, устроив перед церковным венчанием особый чин обручения во дворце, а затем в Успенском соборе совершил невиданный прежде на Руси обряд коронования царицы с миропомазанием, что и должно было заменить акт присоединения Марины к православию. За коронованием последовала обедня, а за обедней свадебный обряд, причём оба, и жених, и невеста, уклонились от причастия, и таким образом невеста оказалась не воссоединённой с православной церковью. Простые русские люди всей этой запутанной махинации, естественно, не поняли.
Вольные манеры самозванца, нарушавшего многие старые русские обычаи, конечно же, обращали на себя внимание, но народ относился к новому монарху снисходительно, всё списывая на то, что тот слишком долго прожил в чужих краях. А в целом этот царь народу даже нравился. Он был добр, весел, не боялся напрямую говорить с людьми, терпеть не мог доносов. В чём-то помогал бедным и крестьянам. Во время его краткого правления помещики теряли право на крестьян, если не кормили их во время голода.
Другое дело — поляки. История пребывания поляков в Москве полна издевательств незваных гостей над хозяевами дома. Причём это зафиксировано не только русскими источниками. Свидетель событий поляк Стадницкий откровенно пишет: «Москвичам сильно надоело распутство поляков, которые стали обращаться с ними как со своими подданными, нападали на них, ссорились с ними, оскорбляли, били, напившись допьяна, обижали женщин и девушек». Только сотрудники польского посольства, хорошо знавшие русский характер, понимали, чем всё это может кончиться, а потому не раз пытались предупредить своих соотечественников, да и самого самозванца о возможном народном взрыве. Не помогло.
17 мая 1606 года горожане, подстрекаемые людьми Шуйского, который давно мечтал о престоле, начали в центре Москвы погром. Как пишет Карамзин, самозванец пытался убежать из дворца по лесам, подготовленным к иллюминации, но не удержался и упал. Если бы попал в руки толпы, то, вероятно, мог бы и спастись: народ был настроен не против него, а против поляков. Но попал в руки людей Шуйского. Как говорят, его долго избивали, требуя, чтобы он признал своё самозванство, однако так ничего и не добились. Самозванец до конца твердил, что он истинный Дмитрий. В конце-концов, его убили, а народу было сказано, что «злодей повинился».
Кем на самом деле был этот человек, так и осталось тайной. Но, судя по многим свидетельствам, сам он действительно искренне верил в то, что был Дмитрием Ивановичем, законным наследником престола.
Колокол Пожарского. Как в Москве покончили со Смутой. Читайте в статье>>