— В связи с подписанием мира между молодой Советской республикой и Германией 3 марта 1918 года принято вспоминать фразу Владимира Ленина: «Несомненно, мир, который мы вынуждены заключать сейчас, — мир похабный». Или просто говорить о «похабном мире».
Кажется, об этом знают все, кто не прогуливал хотя бы половину уроков истории в школе. Ну а дальше начинается та сама «история», которая есть «политика, опрокинутая в прошлое» по меткому замечанию историка Михаила Николаевича Покровского. Немедленно всплывает миф о «германофильстве» Ленина и вообще — партии большевиков. Или просто: о последовательной отработке ВКП(б) немецкого «гранта», который якобы был получен на организацию и проведение Октябрьской революции. В наше время эта максима находит самый широкий отклик из-за некритичного принятия современных аналогий с многочисленными «цветными», «твиттерными» и прочими «революциями по всему миру», которые, в самом деле, несут явные следы участия иностранного капитала. Но любая аналогия ложна. И эта не является исключением.
Первое. «Германский след» и вообще — шпиономания в начале ХХ века применялись далеко не только к большевикам и Ленину. Это была настоящая болезнь. Результатом стали и скандальные обвинения царицы Александры Фёдоровны Романовой, в девичестве Виктории Алисе Елене Луизе Беатрисе Гессен-Дармштадтской. Понятно, немка! Этажом ниже кричали о предательстве генерала Павла Карловича фон Ренненкампфа. Ещё ниже — по ложному обвинению в шпионаже был повешен полковник Сергей Николаевич Мясоедов. А в самом низу, практически в подвале — по всей европейской России прокатились немецкие погромы. Обвинения, брошенные Ленину из-за его хрестоматийного проезда из Швейцарии в пломбированном вагоне, упали на хорошо удобренную почву, отдаваясь эхом по сей день. Однако даже комиссия Временного правительства не смогла найти никаких доказательств. Ничего не продемонстрировала миру и разведка Третьего Рейха в годы Второй мировой войны, а уж документы о связи Ленина с кайзеровским Генеральным штабом были бы невероятным подарком для ведомства доктора Гёббельса. Документы Сиссона о «предательстве Ленина» были многократно исследованы и признаны неловкой фальшивкой еще в 1950-60 гг. В настоящее время ни один серьёзный историк не рассматривает версию о связях ВКП(б) с немцами как нечто заслуживающее внимания.
Второе. Мир в Бресте-Литовском был, без сомнений, тяжёлым и «похабным». Россия обязалась выплачивать контрибуцию в 6 млрд. марок. Германия аннексировала Польшу, Прибалтику, часть Белоруссии и Украины. Это несомненные исторические факты. Но необходимо понимать контекст. Ленин, вопреки расхожему мнению, в 1918 году не был «императором большевиков», и даже президентом в современном понимании не был. У него не было полноты власти для принятия единоличных решений по какому бы то ни было важному вопросу. Управляли республикой не только большевики, правительство было коалиционным с левыми эсерами. На стороне Советов выступали и примкнувшие анархисты и левые коммунисты с мнением которых, так или иначе, приходилось считаться. Сами большевики были организованной, но далеко не монолитной силой. Внутри партии существовали различные течения, иногда диаметральные. Так, блок Зиновьева-Каменева-Бухарина выступал решительно против мира с Германией, к нему на время примкнул даже Дзержинский. Безоговорочно поддерживали вождя только Сталин, Молотов и Свердлов. Но была и третья сторона — Лев Троцкий со своими сторонниками. Именно Троцкий, как «максимально нейтральная фигура» и нарком иностранных дел является «застрельщиком» переговоров в Бресте с советской стороны. Его позиция «мира не заключать, войны не продолжать» оказалась настолько странной, что повлекла за собой тяжёлые последствия, заметно более тяжёлые, чем могли быть изначально.
Но победила именно позиция Ленина: мир любой ценой. И здесь опять надо взглянуть на контекст. Первая империалистическая война выжала Россию досуха. Не хватало банальных винтовок, не говоря об артиллерии, пулемётах, аэропланах и прочем «хай теке» тех лет. Главное, народ устал настолько, что продолжение войны могло привести к окончательному развалу даже того, что оставалось от Российской империи. Дезертирство и сдача в плен принимали уже в 1916-17 годах чудовищные формы, в том числе в среде офицерства. Так на 13914 убитых офицеров приходилось 14328 пленных. Народ не желал погибать в окопах на фоне барышей, которые зашибали военные поставщики-капиталисты, на фоне балов аристократии при нерешённом и не думающем решаться земельном вопросе — главном вопросе России, начиная с XVII столетия. Воевать до конца жаждали только правительства Антанты. Вполне возможно, справедливой можно признать формулу: «война до победного конца, до последнего русского солдата». Не в лучшей форме была и германская армия, однако, это была армия, армия, сохранившая технику, организацию и боевой потенциал. Противопоставить ей в России было нечего. Продолжение военных действий грозило катастрофой.
Часто обсуждается идея на тему: «нам надо было продержаться всего до октября-ноября 1918 года, и Россия попала бы в стан победителей». Но, во-первых, у нас не было этого полугода. Разваливающийся фронт не продержался бы против даже «измордованного» рейхсвера и трёх месяцев. И вот тогда страна могла утратить куда больше, чем потеряла по условиям мира. Кроме того, первыми мир заключили отнюдь не большевики. 9 февраля (по новому стилю) 1918 года представители Центральной рады Украинской Народной Республики Александр Севрюк, Николай Любинский, Сергей Остапенко и Николай Летвинский в том же Бресте подписали односторонний мирный договор с Центральными державами в обмен на признание УНР. Фактически, Российская империя, вступившая в Империалистическую войну усилиями царских властей, а потом и Временного правительства, перестала существовать. Большевикам пришлось «играть уже сданными картами». А карты, как мы видим, были слабые.
Здесь полезно вспомнить полную цитату о похабном мире, ибо её крайне редко приводят полностью: «Для революционной войны нужна армия, а у нас армии нет... Несомненно, мир, который мы вынуждены заключать сейчас, — мир похабный, но если начнётся война, то наше правительство будет сметено и мир будет заключён другим правительством». Это позиция взвешенного политика-реалиста, который отчётливо понимал текущий момент. И, как показала история, именно позиция Ленина была верной. Он считал (как и другие разумные люди среди большевиков) Первую мировую войной империалистической, несправедливой. Закончиться она могла только усилением революционного движения, что и произошло. 13 ноября Советское правительство аннулировало мирные договорённости, прекратив всякие выплаты. Передышка была использована для создания новой народной армии, которая смогла выстоять перед лицом интервентов и белогвардейцев, которые, в отличие от большевиков, вовсе не гнушались реальным сотрудничеством с Германией. Ленин оказался самым последовательным политиком и самым точным политическим прогнозистом. Он писал еще в апреле 1917 года: «На революционную войну, действительно оправдывающую революционное оборончество, сознательный пролетариат может дать свое согласие лишь при условии: а) перехода власти в руки пролетариата и примыкающих к нему частей крестьянства; б) при отказе от всех аннексий на деле, а не на словах; в) при полном разрыве на деле со всеми интересами капитала... Организация самой широкой пропаганды этого взгляда в действующей армии...». И, когда власть попала в руки революционного класса, ВКП(б) незамедлительно превратилась в «партию оборонческую». К сожалению, это было невозможно без заключения мира с Германией 3 марта 1918 года.
Свидетель отречения Николая II, многолетний недоброжелатель большевиков и лично Ленина Василий Шульгин высказался в книге «Опыт Ленина» однозначно: «Но под этой „похабностью“, — считает Шульгин, — рассуждая спокойно, можно разглядеть нечто, что могло оправдать потерю Россией своего Юга. И это нечто — кровь человеческая. Каков бы ни был этот мир, но он прекратил бойню на русском фронте, сохранив много жизней. И это как будто бесспорно. А в награду за свои труды большевики получили в свое распоряжение одну шестую часть суши, на которой они на свой манер прославили имя русское и, пожалуй, так, как никогда раньше».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции