«Ты ещё не знаешь,какими мерзкими бывают бабы!» — это не какой-нибудь фармазон мне, бурбон и апаш сказанул, а мой товарищ, утончённый тип, любит песни Леонарда Коэна и живопись Модильяни. «Бабы бывают жутчайшие, подлейшие».
Вообще-то, он один из тех малых, кто может про себя сказать: «Ирония — мой канон» — а тут такая горестная интонация. Как поэта следует судить по его удачам, так и товарищей надо судить (не осуждая) по их реакции на альковные напасти; я оговорился, я хотел сказать: поддерживать. Ну после такого заявления, да от него, воплощения толерантности, молчать было невежливо. Я спросил, в чём дело, он сначала махнул рукой, а после разоткровенничался. За ничтожными изъятиями, его рассказ и впрямь был не схоластическим монологом о неприятностях мелкотравматического характера, а вполне себе эпической сагой жертвы индустриального общества, где гендерный принцип волнует людей не более, чем новое русское кино. Он говорит, значит: «Без меня она так и осталась бы пустым местом, каким была, когда я, борода многогрешная, её встретил».
Она была студенткою, не семи пядей во лбу, но и не тупицей и, да, обаятельной была, иначе за каким чёртом он бы за ней увязался. Она ему не перечила, никакой фанаберии в помине, смотрела ему в рот, и, судя по тому, как он про это говорил, именно это ему более всего в ней нравилось. Я его напрямую об этом и спросил. Отнекиваться он не стал. «Конечно, всегда нравится, когда не артачатся, но ведь она и симпатичной была, на кой мне послушный крокодил?».
Она с жадностью поглощала всё новые знания о жизни, не досаждала, он временами даже думал, что она евойная судьба. Связь длилась лет семь, и тут, в 25, она ему и заявляет, что должна была заявить рано или поздно: лет мне, говорит, уже много, надо определяться. Ого, подумал мой несколько чванливый товарищ, а девочка-то созрела, по Земфире, её теперича не унять. Взор товарища затуманился. «Это жизнь. Кому-то расцветать, кому-то увядать; мне же 45 уж было. А ей замуж было пора». Какое-то время имело место быть помрачение ума, а потом он вдруг и резко: «Нет уж, никому я тебя не отдам». И решил развестись.
Ах, да. Я забыл сказать, что товарищ мой не холостяк, а давным-давно женатый мужичок? Он отчётливо помнит тот вечер: вошёл в квартиру, прошёл в кабинет, покрутился среди книг и документов, достал сумку, побросал туда кое-чего, громко вздохнул, вздох услышала жена, вошла в кабинет, ласково спросила, чего он такой грустный, улыбнулась, обняла — и стало ему неловко. И только одно его успокаивало: что о молниеносно принятом решении уйти из семьи он не сообщил ни семье, ни «той» стороне. Подружка, говорит, позлилась, но потом дозволила наброситься на себя, как конюху на требуху.
Прошло ещё отличных пять лет, исполненных кипучей деятельности на двух фронтах, и она вновь завела ту же пластинку: «Я старею, я так больше не могу, хотя и люблю тебя, дурака...». Он, а куда деваться, перемены принял, они объяснились и соломоново положили: баста. Чёртово время и вправду лечит, и он вылечился, но когда она через год позвонила и пригласила на свадьбу «как друга», его шандарахнул инфаркт. Лечился долго.
Вспоминал былое, даже то, как квартирку ей покупал, в центре, три комнаты, как ремонт делал, сам обои клеил... от воспоминаний этих чуть не повредился в уме. «А потом вдруг открылось, что моя родная жена, из-за чувства вины перед коей я ощущал себя мразью, последние лет двадцать спит с моим другом, и это знают все. Кроме меня». Он даже не расстроился, он стал звонить «сторонней» и уже без малого забытой зазнобе. Ну как ты, спрашивает, предвкушая встречу, живёшь. Хорошо, та отвечает, живу. Можно, спрашивает мой товарищ, предвкушающий встречу, я приеду вечером? Нет, отвечает хорошо живущая, нельзя, ни сегодня, ни завтра, никогда, так дела не делаются. Он убеждён, что она сломала ему жизнь, а я уверен, что девушка, уже женщина, какая, к чертям собачьим, девушка, убеждена в обратном.
Это ведь обычная история про собаку на сене, про то, как от «чувств-с» ум за разум заходит, а любовь — это всегда грусть, но куда нам без любви-то, а грусть мы переживём.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Смотрите также:
- Чемоданы Лихачёва. Каким был на самом деле выдающийся филолог? →
- Траур по расписанию, или Миша форева →
- Фея для Серёжи →