Отношения власти и церкви в России напоминают молекулярную физику: только если там силы притяжения и отталкивания действуют одновременно, то здесь попеременно. Церковь и власть за века пережили самые разные периоды взаимоотношений, как тесного сотрудничества, так и жёсткой конфронтации. И один из самых острых эпизодов этой истории, конечно же, решение Петра I об отмене патриаршества.
Одной «юбилейной» даты здесь нет. Можно считать ключевым моментом смерть патриарха Адриана в 1700 году, которого заменил местоблюститель. Но уже тогда Пётр I лишил экзарха права решать кадровые и административные вопросы. Затем в 1701 году был воссоздан Монастырский приказ (существовал ранее при Алексее Михайловиче), под чей контроль отошёл Патриарший двор и монастырские земли. Наконец, через двадцать лет была учреждена Духовная коллегия, получившая позже название Святейшего правительствующего синода. Причём два последних события произошли как раз в эти самые зимние дни. Следовательно, и там, и тут годовщина, хотя и не круглая. К тому же тема взаимоотношений власти и РПЦ не оставляет нас и сегодня. Так почему бы и не поговорить?
С самого начала православие укоренялось на славянской, ещё языческой почве, опираясь на власть. Первых христианских миссионеров обычно сопровождала военная дружина, без боя язычество не сдавалось. Недаром в народной памяти осталась поговорка: «Путята крестил мечом, а Добрыня огнём». Картина, если верить летописям, получается не очень христиански милосердная, но так было не только на Руси.
Иначе говоря, административный ресурс помогал православию с самого начала. И разумеется, не случайно. Не подвергая сомнению веру Владимира Святого, тем не менее позволю себе предположить, что князем двигали не только религиозные чувства. Многобожие, разнообразие языческих обычаев, неуправляемость волхвов и многое другое были серьёзнейшим препятствием для объединения земель под единой властью. Православие и должно было, по замыслу Владимира, стать тем цементом, что скрепит Русь. Так в первый раз православие послужило интересам власти.
Позже РПЦ, окрепнув, не раз играла решающую роль в русской истории. В этой истории есть, безусловно, славные для церкви страницы: например, её вклад в спасение русского государства во времена Смуты. Очень жаль, что многие наши граждане даже не слышали имя патриарха Гермогена. Хотя его имя по праву должно стоять в одном ряду с именами Минина и Пожарского. Именно Гермоген даже из заключения рассылал по городам грамоты, призывая русских к борьбе против польских интервентов. Благодаря этим грамотам и возникло народное ополчение.
Однако страницы в истории, как и в самой жизни, всё-таки разные. Многие ещё дореволюционные исследователи, люди, кстати, искренне верующие, высказывали немало упрёков в адрес РПЦ. Речь среди прочего шла и о стяжательстве. Разумеется, в церкви всегда были (есть и сегодня) бескорыстные подвижники, но не они обычно окружали патриарший престол. К моменту воцарения Алексея Михайловича церковь была уже богатейшим землевладельцем и крепостником в стране, а её влияние на все области русской жизни стало огромным.
И это не выдумка зловредных советских атеистов. И при царском дворе в ту пору пришли к выводу, что влияние церкви стало чрезмерным. Кстати, и это дело в мировой истории самое обычное. В своё время в Западной Европе абсолютизм начал борьбу с Ватиканом по той же причине. Вот и на Руси власть тогда начала подозревать церковь в «папежских амбициях». Чему очень способствовала мощная, но противоречивая фигура патриарха Никона. Именно он заставил царя упразднить Монастырский приказ, который должен был, по замыслу Алексея Михайловича, вершить суд над духовенством по всем гражданским делам.
Поэтому неудивительно, что, воспользовавшись расколом, государь отодвинул от себя патриарха. К тому же, как пишет Ключевский: «Масса общества вместе с царём относилась к делу двойственно: принимали нововведение по долгу церковного послушания, но не сочувствовали нововводителю (Никону) за его отталкивающий характер и образ действий; сострадали жертвам его нетерпимости, но не могли одобрять непристойных выходок его исступлённых противников против властей». В итоге Алексей Михайлович принял важное решение, в будущем весьма облегчившее Петру проведение реформ. Предоставив иерархам РПЦ право самостоятельно разбираться в своих внутренних проблемах, монарх одновременно отстранил беспокойную, раздробленную церковь от государственного управления.
Собственно, петровские реформы в отношении церкви, если оставить в стороне их стилистику, вызванную особенностями личности Петра, были продолжением политики, начатой ещё его отцом. Все реформы ставили перед собой одну задачу: подчинить церковь воле царя. Всё остальное — лишь средства достижения этой цели. Среди петровских шагов были и разумные начинания — например, стремление посадить за парту тогдашний клир, поскольку уровень его образования был действительно крайне низок. И очевидные перегибы — Пётр так активно начал лишать церковь собственности, что многие монастыри и приходы в результате пришли в полный упадок. Наконец, Пётр, в свойственной ему манере, много и с удовольствием «дурил».
Когда в Астрахани вспыхнул один из многочисленных в петровскую пору бунтов, и тамошних вожаков спрашивали, почему они восстали, те среди главнейших причин называли не только непосильные налоги, но и то, что их заставляли брить бороды, курить табак и… ходить в церковь в иностранном платье.
Очевидные вопросы. А что, без табака путь России к прогрессу был наглухо закрыт? И почему русский человек обязан общаться с Господом непременно в иностранном камзоле? Один из указов тех петровских времён: «Всех чинов служилых людей носить немецкое платье по будням и французское — по праздникам». А если, наоборот, французское по будням, а немецкое по праздникам, что-нибудь изменится? Здесь Пётр пошёл, конечно, дальше отца. Алексей Михайлович ещё в детстве бегал в европейском костюмчике, а потом через российских послов выписывал себе из-за границы «кружив, в каких ходит шпанский король». Вот только в церковь ходил, уважая свой народ, в привычной для всех одежде.
Наконец, были вещи и просто для церкви неприемлемые. Именно тогда священников заставляли нарушать тайну исповеди и доносить обо всех подозрительных словах паствы властям. Не стоит, думаю, объяснять, насколько это подрывало авторитет церкви. Так что у большевиков в этом смысле был предтеча — Пётр I.
Ещё в юности начатая Петром нелепая игра в «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор» продолжалась и в зрелые годы. Князь-папа возглавлял конклав из 12 кардиналов, самых отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов. Сам Пётр носил сан протодьякона и лично сочинил для собора устав и регламент. Слово «папа», взятое из арсенала католической церкви, не означало, что Пётр решил поиздеваться над католиками, это было издевательством над церковью вообще, в том числе и над родной, православной. Целью собора являлось прославление Бахуса, а не Господа, а потому нового члена собора, переиначивая церковное «веруешь ли?», вопрошали: «Пьёшь ли?».
Нередко случалось, что пьяная шутовская толпа с Петром во главе всю ночь громко гуляла по Москве, а позже в Петербурге, врывалась в чужие дома во время Великого поста с требованием кормить и поить незваную хулиганскую ватагу. В отлакированных «житиях» Петра Великого всё это, разумеется, не упоминается.
Молекулярная история отношений церкви и власти продолжалась и далее. Когда надо было, власть церковь к себе приближала, когда не надо было, отталкивала, а то и подвергала прямым репрессиям. Накануне революции царская власть, почувствовав надвигающуюся угрозу, церковь к себе приблизила, хватаясь за неё, как за соломинку, а после революции уже советская власть начала взрывать храмы и отправлять священников в Соловки, а затем и ГУЛАГ.
И дело было не столько в атеизме, сколько в политике. Когда власти приходило в голову, что церковь может пригодиться, её снова приглашали к сотрудничеству, без малейших проблем забывая на время о своём атеизме. В трудные дни Великой Отечественной войны Сталин о церкви вспомнил и разрешил удавку на её шее ослабить. А Хрущёв снова начал закручивать гайки. Тогда тревожным сигналом для власти стало празднование Пасхи в Москве в 1960 году. По информации Совета по делам религий при Совмине: «Все церкви города были переполнены народом». Власть увидела в том, что происходило, молчаливую акцию протеста. В Кремле помнили, как политическая оппозиция использовала церковные мероприятия до этого в Венгрии и на территории прибалтийских советских республик. По тем временам страх был преувеличенным, но основания нервничать имелись. Вспомним хотя бы, какую роль церковь позже сыграла в Польше.
Молекулярная история взаимоотношений власти и церкви продолжается.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции