Всего в России семь исправительных колоний особого режима для пожизненно заключенных. В них томятся маньяки, педофилы и расчленители. Но учреждений, куда после приговора направляют осужденных по террористическим статьям с жертвами, — три. Это «Черный дельфин» в Оренбургской области, «Белый лебедь» в Пермском крае и «Полярная сова», расположенная в Ямало-Ненецком АО, за полярным кругом.
Если и раньше у некоторой части россиян возникали требования отмены моратория на смертную казнь, то после теракта в «Крокусе», где погибли 145 человек, включая шестерых детей, такие настроения стали преобладающими. Кровь за кровь — требуют россияне для четверых террористов, сидящих сейчас в СИЗО «Лефортово» в ожидании суда. Несомненно, наказание для совершивших это чудовищное преступление должно быть максимально суровым. Но являлась бы смерть самым страшным наказанием для этих людей? Те, кто хоть раз бывал в колониях, где содержатся осужденные к пожизненному заключению, утверждают, что смертная казнь — это гораздо милосерднее.
«Самое ужасное в нем, что нет вообще никакой надежды, — объясняет Меркачева aif.ru. — Для таких осужденных законом, конечно, предусмотрено УДО, но никого еще по нему не выпустили. Это вечная жизнь в клетке — с железной койкой и тумбочкой, там нет ни штор, ни цветов на подоконниках, как в обычных колониях. Нет ничего, напоминающего дом, заключенным даже личных вещей нельзя иметь».
Царство отчаяния и безнадежности — вот что, по мнению Меркачевой, такие колонии. Самой жуткой она называет «Черный дельфин», которую в преступной среде иначе называют «Адская дыра».
«Именно заключенные этого учреждения постоянно жалуются на пытки и избиения, — отмечает правозащитница. — Это тюрьма с самым большим количеством смертей. А на Полярном Урале, где располагается „Полярная сова“, зимой температура достигает 60 градусов ниже нуля. Никто из администрации там особо не следит за температурой в камерах. Тамошние заключенные регулярно пишут жалобы на холод».
Режим предельно жесткий
«Для понимания: как только сотрудник охраны поднимает „смотровой клапан“, заключенные обязаны немедленно встать лицом к стене: ноги в стороны, руки прижаты к стене, но вывернуты ладонями к двери, — описывает адвокат. — Пока окошко не закроется, они не имеют права пошевелиться. В 6 утра койки поднимаются, сидеть разрешается только на привинченном к полу железном табурете, иллюминация в камерах включена даже ночью. Укрываться от слепящего глаза электрического света заключенным строжайше запрещено».
Каждые 15 минут заключенных проверяют дежурные — заключенные должны застыть на месте, расставить руки и ноги и растопырить пальцы. При выходе из камеры преступника сопровождает конвой минимум из трех человек и кинолога с собакой, а при переходе в другой корпус ему надевают повязку на глаза, это делается для того, чтобы он не запомнил план тюрьмы. За малейшее нарушение охранники пускают в ход резиновые дубинки, за любую оплошность — натравливают на заключенных собак, а на обед, по словам Карабанова, выделяют не более пяти минут.
Развлечения у спецконтингента скудные. Заключенные могут слушать радио, раз в неделю смотреть телевизор, читать книги, заказанные в тюремной библиотеке. Самая популярная литература — религиозная, философская и приключенческая. Но ассортимент местных библиотек небольшой, многие книги приходится зачитывать «до дыр».
«И сами эти ИК находятся в зонах, жестких по климатическим условиям, — отмечает адвокат. — Даже просто находиться там вредно для здоровья. Повышенная влажность, отсутствие солнечного света и мороз не дают простым царапинам заживать, и люди фактически гниют заживо».
Смерть недоступна
«Эти учреждения напоминают декорации к фильму, где содержат не людей, а каких-то больных зомби, — содрогается Карабанов. — И возникает жуть от любого созерцания, что самих учреждений, что людей, которые там находятся, что ты понимаешь: по сути, все они — живые мертвецы. Этот внутренний страх, который постоянно поддерживают в этих заключенных, этот страх, конечно, передается, я его ощущал своей кожей. Эти заключенные — особые существа, мне даже трудно их назвать людьми, потому что на уровне внутреннего ощущения ты понимаешь, что у них нет никакой надежды, никакого будущего — они оттуда никогда не выйдут. Некоторые совершенно сломленные, и по ним это видно, вот как раз они — мертвецы, а другие, наоборот, настолько ожесточаются, становятся настолько злобными, что превращаются в опасных животных».
Помимо суровых условий особого режима, есть еще и то, что не прописано ни в каких формулярах ФСИН. Заключенные, по словам Карабанова, регулярно жалуются на жестокие пытки. В 2018 году несколько пожизненников из «Черного дельфина» даже обратились в Европейский суд по правам человека.
Человек — существо с высочайшей приспосабливаемостью. Он может вытерпеть многое, если впереди маячит свет надежды на то, что рано или поздно ужас прекратится. Но ужас в колониях для пожизненно заключенных не может прекратиться. Он вечен, как вечная мерзлота, на которой стоит ИК «Полярная сова». Многие мечтают об избавлении. Но, по словам Александра Карабанова, заключенным недоступен даже этот последний выход: администрация не допускает возможности, чтобы «подопечные» причинили себе вред. При угрозе суицида человека сажают на жесткие психотропные препараты, превращающие его в овощ.
«У наказания есть две задачи, — объясняет адвокат, — восстановление социальной справедливости и вторая — исправление осужденного. Я думаю, что 99% пожизненно осужденных не поддаются перевоспитанию. Я считаю, что не стоит им там создавать комфортные условия, тем более за счет налогоплательщиков. Я за то, чтобы условия наказания были максимально жесткие, чтобы, когда человек стоял перед выбором — совершать преступление или не совершать, последним звоночком был именно страх наказания».
По прогнозам экспертов, следствие по делу террористического акта в «Крокус Сити Холле» продлится не менее полутора лет. Не один месяц будет идти и суд. Приговоры обвиняемым вынесут не ранее 2026 года. Что касается того, будут ли террористы из «Крокуса» отбывать пожизненное вместе, адвокат Карабанов ответил, что, скорее всего, нет: подельников обычно размещают в разные учреждения, лишая их возможности согласовывать позицию по делу или формировать устойчивые связи.