Настроения в современной Европе все больше напоминают те, которые царили перед Первой мировой войной, заявил вице-премьер Сербии Александр Вулич.
«В Европе сейчас настроения, напоминающие те, что были перед Первой мировой. Перед каждой мировой войной появляется некая фобия — тогда это была сербофобия, перед Второй мировой — антисемитизм, сейчас — русофобия», — сказал он.
В первую великую войну ХХ века все страны вступали с верой в собственную непобедимость и в то, что война долго не продлится. В итоге же она закончилась распадом четырех империй: Германской, Австро-Венгерской, Османской и Российской, а также тяжелым экономическим кризисом во Франции и Великобритании.
Что говорили перед началом войны в 1914 году, напоминает aif.ru.
В Германии и Австро-Венгрии не могли дождаться начала войны
«У меня открылись глаза на то, почему у меня всегда было столько чувств против иностранцев. Мои друзья знают, я им это часто говорил: я никогда не мог найти ничего хорошего в иностранной музыке. Она всегда казалась мне выдохшейся, пустой, отвратительно слащавой, изолгавшейся и неумелой, — писал в начале войны австрийский композитор Арнольд Шёнберг. — Теперь я знаю, кто такие французы, англичане, русские, бельгийцы, американцы и сербы: черногорцы! Это мне уже давно сказала музыка. Я был удивлен, что не все чувствовали то же, что и я. Эта музыка уже давно была объявлением войны, нападением на Германию. Но теперь наступает время платить по счетам! Теперь мы снова возьмем в рабство всех этих посредственных создателей китча, и они должны будут прославлять немецкий дух и молиться немецкому богу».
«Неважно, чем это закончится. В любом случае эта война велика и прекрасна», — писал немецкий социолог Макс Вебер.
А знаменитый психолог еврейского происхождения Зигмунд Фрейд в начале войны написал: «Вероятно, впервые за 30 лет я чувствую себя австрийцем. Все мое либидо на службе у австрийской империи».
«Пришла Великая война, которая сметет все ветхое, все гниющее и сделает будущее настоящим», — говорил немецкий художник Франц Марк. До катастрофического поражения Германии он не дожил — погиб в 1916 году в «Верденской мясорубке».
Знаменитый писатель Стефан Цвейг в убежденного пацифиста превратился уже во время войны. Вначале он писал: «На кон поставлено все! Бог защитит Германию! Не могу дождаться, когда призовут, пусть даже служить придется простым солдатом».
«Без немецкого милитаризма немецкая культура была бы давным-давно уничтожена в самом зачатке. Германский милитаризм является производным германской культуры, и он родился в стране, которая, как ни одна другая страна в мире, подвергалась в течение столетий разбойничьим набегам, — говорилось в письме в поддержку войны, которое подписали 93 немецких деятеля науки и искусства, среди которых Вильгельм фон Боде, Макс Клингер, Макс Либерман. — Немецкое войско и немецкий народ едины».
В Великобритании и Франции войне рукоплескали
«Каждый солдат, который сражается против Германии, участвует в крестовом походе против войны. Эта величайшая из всех войн — не какая-то очередная война, а война последняя!» — писал Герберт Уэллс. О том, как он ошибался, писатель узнает лично — он застанет и Вторую Мировую войну.
Знаменитый сатирик Джером К. Джером считал, что время острых слов прошло: «Мы сражаемся за то, чтобы германская нация научилась уважать Бога. И в этом бою мы должны прибегать к сильным ударам, а не к сильным словам».
«Борьба с Германией — это борьба цивилизации с варварством», — считал философ Анри Бергсон.
«Мы не хотели войны. Теперь мы хотим победы. Мы хотим ее со всей энергией. Мы хотим ее со всеми ее плодами», — писал в 1914 году Анатоль Франс. Уже через два года он будет называть свои памфлеты в поддержку войны «самым постыдным поступком жизни».
Против войны выступили Ромен Роллан и Жан Жорес. Для первого это обернулось бойкотом от издателей, для второго — смертью. Жорес был застрелен фанатиком за день до начала всеобщей мобилизации.
Сражаться с врагом жаждали и в России
Вступив в войну на защиту братской Сербии, в Российской империи на короткое время забыли о политических дрязгах. В едином верноподданническом порыве объединились люди самых разных воззрений.
«Подъем действительно огромный, высокий и небывалый: все горды тем, что — русские... Если бы сейчас вдруг сразу окончилась война, — была бы печаль и даже отчаяние... (...я пишу, а Анна играет „Боже, царя храни“, и я с удовольствием слушаю...)», — рассказывал в письме к брату писатель Леонид Андреев.
Немногие предчувствовали тогда катастрофу.
«...Чувствую войну и чувствую, что вся она — на плечах России, и больнее всего — за Россию, а остальные — Бог с ними...» — писал жене Александр Блок.
Борис Пастернак уже тогда поражался западной двуличности. «Что за мерзавцы! Двуличность, с которую они дипломатию за нос водили, речь Вильгельма, обращение с Францией! Люксембург и Бельгия! И это страна, куда мы теории культуры ездили учиться!» — писал он о Германии.