75 лет назад, 21 октября 1948 года, на третьей сессии Генеральной Ассамблеи ООН, проходившей в Париже, было отклонено предложение СССР об уничтожении атомного оружия.
Пресекли игру в одни ворота
Именно такая формулировка чаще всего фигурирует в сетевых «календарях памятных дат». В принципе, она верна. Но есть один нюанс, который серьёзно меняет картину. Принятая ООН резолюция действительно не предполагала уничтожения атомного оружия — она одобряла план установления международного контроля над атомной энергией.
В чём вроде бы не было ничего угрожающего. Однако представители СССР сделали всё, чтобы этот план не прошёл и был отправлен на доработку. На первый взгляд это удивительно. Как же так — СССР с его мирными инициативами вдруг выступает против международного контроля над атомной энергией?
Однако если разобраться, то ничего удивительного в этом не было. План, предложенный США ещё в 1946 году, предполагал совершенно жульническую игру в одни ворота.
Прежде всего, надлежало создать абсолютно обособленную структуру, которая, действуя независимо от любых других организаций и международных договоров, контролировала бы разведку и добычу радиоактивного сырья, исследовательские работы в области атома и предприятия, имеющие хоть какое-то отношение к производству атомной энергии. Все предприятия, связанные с атомной энергией, должны были работать только и исключительно по специальным лицензиям этой структуры, а её представители должны были иметь право свободного въезда в любую страну мира и право инспекции любой территории.
А вот вопрос об уничтожении уже готового атомного оружия этим планом не ставился вообще. Более того, по какой-то загадочной причине план не предусматривал, что США — единственная держава, на тот момент обладающая монополией на производство атомного оружия, — прекратит это самое производство, когда контрольный орган приступит к работе.
«Вопли отсталой страны»?
Ясное дело, что, когда СССР предложил сначала всё-таки уничтожить атомное оружие и прекратить его производство, а уж потом создавать какие-то контролирующие структуры, его предложение отклонили. Дескать, все мирные предложения Советов — это вопли катастрофически отсталой страны, панически боящейся атомного оружия, поскольку ни её промышленность, ни её учёные не способны даже приблизиться к тому результату, которого достигли США.
В том же самом 1948 году в американском журнале Look, тираж которого достигал почти 3 млн экземпляров, была опубликована статья «Когда Россия будет иметь атомную бомбу?». Один из авторов, ведущий инженер-атомщик Джон Хогертон, рассказал, какую прорву работы пришлось одолеть, прежде чем в США появилась первая атомная бомба. Второй, Эллсуорт Реймонд, который с 1943 по 1946 г. был советником по экономике СССР при Военном министерстве США, объяснял, почему русские в самом лучшем случае смогут сделать прототип атомной бомбы не раньше 1954 года.
Резоны последнего настолько прекрасны, что их стоит привести хотя бы в сокращённом виде: «Русская промышленность занята, главным образом, производством тяжёлого, грубого оборудования, вроде сталеплавильных печей и паровозов. Отрасли промышленности, производящие точные приборы, мало развиты. Советское промышленное строительство находится в веке кирки и мотыги. Русская наука имеет значительно меньший опыт в изучении атомной энергии, чем имела американская наука даже перед войной. Но даже если бы русская наука была на уровне поставленной задачи, всё-таки нельзя быть уверенными в том, что заводы по производству атомного оружия будут построены. Русские не способны применить теорию на практике. Установка по обогащению урана является для русских отдалённой мечтой. Она может быть запланирована и спроектирована, но производство оборудования потребует многих лет ввиду отсталости производства точных механизмов».
Мирный путь мир предпочёл не заметить
Звучало это правдоподобно. Но только в реалиях шестилетней давности. Именно тогда Игорь Курчатов, вставший во главе советского атомного проекта, писал: «Как по числу кадров, так и по материально-технической вооружённости исследований проблемы урана, наша страна остается далеко позади Америки, Англии и Германии. Проблемой урана у нас занято сейчас около 50, а в Америке — около 700 научных сотрудников…»
А вот к 1948 году в СССР произошёл качественный скачок, и прежде всего это касалось отношения к науке. Согласно стандартной логике, в послевоенных условиях нужно было прежде всего восстанавливать промышленность, а уж потом только думать о поддержке науки. Однако руководство СССР предпринимает нестандартный шаг, решив вкладываться именно что в науку. И финансами, и кадрами, и в сфере поддержания статуса учёного. Если до войны знаковой фигурой советского общества был лётчик, то в 1950-1960-е гг. такой фигурой стал физик. И началось это чуть ли не сразу. Уже в 1946 году конкурс на физические факультеты советских университетов достигал 10-15 человек на место. И в том же самом году финансирование разведки урановых месторождений достигло фантастической суммы — 196 млн рублей. Для сравнения — в 1944 году на те же цели было выделено всего лишь 6,6 млн рублей.
Словом, СССР предлагал уничтожить атомное оружие вовсе не потому, что был бессилен его создать. Напротив — это было серьёзное и более чем ответственное заявление державы, которая находится в полушаге от обладания этим оружием. Но готова добровольно отказаться и от него, и от его производства, направив атомные исследования по мирному пути развития. К сожалению, предложение было отвергнуто, и СССР пришлось волей-неволей включаться в гонку вооружений.