«Казанский феномен» — теперь уже менее известное, но знаковое явление позднего СССР. К ужасу обывателей и властей в казалось бы благополучной первой половине восьмидесятых несколько больших городов Союза оказались буквально наводнены подростковыми группировками. И это были уже не просто «шайки малолеток» — от простых драк с другими школами они довольно быстро перешли к настоящему ультранасилию. После очередных столкновений уже с применением арматуры, самодельных бомбочек и подобных вещей подростки отправлялись в больницу, а порой и в морг. Вскоре эти же группировки стали питательной средой для ОПГ нового типа — которые уже «крышевали» местных торговцев и даже «заходили» в промышленные предприятия.
Наиболее известным и показательным стал так называемый «Казанский феномен». По данным МВД СССР, уже к середине восьмидесятых город был полностью поделен на «сферы влияния» группировок — их число доходило до сотни, а количество участников измерялось тысячами. Самые известные из них — «Тяп-Ляп», «Хади Такташ», «Жилка» — во многом определили лицо оргпреступности позднего СССР и первого десятилетия новой России.
Что представляли собой казанские группировки? Какие правила в них существовали? Чем руководствовались школьники, становясь «группировщиками» и как сейчас они об этом вспоминают?
Об этом Aif.ru поговорил с исследователем «Казанского феномена», автором нашумевшей книги «Слово пацана» Робертом Гараевым.
Aif.ru: — Роберт, как вы занялись исследованием «Казанского феномена»?
Роберт Гараев: — Очень хотелось бы небольшой дисклеймер сразу же сказать: я не «топлю за пацанское». Есть такое ошибочное мнение, что раз я занимаюсь темой группировок, то я поддерживаю и романтизирую криминальный образ жизни. Это не так. Я исследователь, мне важно знать, почему это произошло именно тогда, именно в Казани, но каких-то симпатий кому-то выражать из преступников — не совсем моя задача.
Дополнительным бонусом для меня является то, что я был в группировке, (с 1989 по 1991 гг. Гараев был членом казанской группировки «Низы», — Ред.) я знаю, я могу там фальшь отличить. Если мне кто-то пытается, например, в интервью приврать, я могу сказать: «А на самом-то деле это скорее вот так было?» Это просто мне как исследователю дает дополнительный рычажок. Но я совсем не «топлю за пацанское». Мне чуждо это всё. Я скорее богемный музыкант, диск-жокей. Мне кажется, что люди должны дружить, а не избивать друг друга. Особенно подростки.
— Когда начались формироваться молодежные группировки? И только ли в Казани?
Группировки, которые не занимались преступной деятельностью ради наживы, были всегда. И не только в Казани, это было везде. Были драки «стенка на стенку» в советских городах, маленьких и больших. Поволжье всё практически было подвержено. Отличие Казани, наверное, только в том, что там это было гипертрофированно, как будто вот если взять так и умножить сразу на 2 или на 3. Но об этом в других регионах мало знали в начале восьмидесятых — это ещё Советский Союз эпохи застоя, это еще даже не перестройка. В перестройку об этом просто разрешили говорить. Ну, 88-й год, самый разгар перестройки, журнал «Огонёк» пишет о том, что вот, в Казани происходит такое. На самом деле Москва на тот момент уже прекрасно знала о казанских группировщиках. Где-то с 87-го начали ездить вот такие прямо бригадки, стайки из Казани, Набережных Челнов, Альметьевск. Приезжать на выходные на пару дней в Москву, для того, чтобы отнять какие-нибудь фирменные вещи, кроссовки, олимпийки, «аляски», отнять денег и быстренько уехать обратно. Это была прямо такая эпидемия, страшно. Говорят, что даже Казанский вокзал как-то закрыли, потому что там собиралось несколько тысяч вот таких подростков, москвичам это тоже не нравилось.
— А когда группировки становятся не просто «толпой» подростков, а именно группировкой?
— В какой-то момент, трудно точно сказать, когда конкретно, вот 79-й — 80-й, вдруг появляются у группировок некоторые черты сильной дисциплины, которой до этого не было. Деление на возраста, наказание за курение и за принятие алкоголя и наркотиков, «сборы» каждый день, то есть что-то военизированное. Внутри свои строгие иерархические возрастные страты. Самые нижние — это «скорлупа», «шелуха», потом «супера»: молодые, средние. Затем — старшие, «старики». Потом где-то лидер группировки — «пахан».
— Но при этом они не возникли на волне романтизации преступного мира?
— Они возникли на волне быстрой урбанизации Советского Союза, когда сельские жители переезжают из деревни в город как раз и свой менталитет как бы транслируют. Город еще не может диктовать такому количеству приезжих, что мы здесь живём по-другому, что мы не ненавидим людей из другого района.
— Но урбанизация была во многих городах. Почему в Казани это приобрело такие масштабы?
— Здесь много причин. Помимо урбанизации, застройка — важнейшая вещь. Был, по-моему, какой-то эксперимент в Чикаго, когда там построили многоэтажки и они стали трущобными, потому что поселилась такая публика. [Имеется в виду жилой комплекс «Пруитт-Айгоу» в Сент-Луисе, где построили 33 многоэтажки, которые впоследствии стали афроамериканским гетто — прим. ред.] Была даже такая группировка в Казани «111-й двор» — это просто один дом, 111-й. И он был весь трущобный, и там жили зэки. Этот дом и был группировкой. Там вылезали все, когда нужно было драться. И это все потому, что в центре было много трущоб. Была «Суконка» в Казани. Это самый древний район, который, кстати, принимал ещё Емельяна Пугачёва в своё время и был родиной Шаляпина. А в 70-е годы он был таким... туалет на улице, деревянные дома, и вот он был источником этих бед.
— В любое время в любом месте есть группа пацанов, считающих, что надо набить морду другой группе пацанов. Но в какой-то момент они понимают, что им надо контролировать эту улицу?
— Ну, вот ты сидишь во дворе со своими пацанами, вы гоняете мяч, тут прибежали с соседнего и решили вам разбить головы. Ты смотришь — это компания, они собираются вместе. И, может быть, если ты стратег, то ты думаешь: а вот мы дружим еще с тем двором, с тем и с тем. А давайте мы их позовем и вместе побьем. Бежите с палками и избиваете их. Кто выделяется, тот и станет лидером.
Это просто такое сообщество, оно такое теневое государство, которое на самом деле копирует практически все функции государства. Войны — это внешняя политика, а есть внутренняя политика. Налоги. Граждане, не граждане. И законы. Понятия — это законы.
— А как на это смотрело «основное» государство? Оно проморгало это формирование этих группировок?
— Даже милиционеры в 80-х бегали, и мы сами друг на друга, стенка на стенку. Что вы нам рассказываете, какие подростки? Это же взрослый, как только выходит из мира подростков, он просто этого не замечает. Ну пришёл сын или дочь там с синяком. Подростки всегда все приходили с синяками. И всегда везде дрались, но не понимали масштабов проблемы. В книге я описываю случай: новенький мальчик отказывался ходить в школу, потому что она находилась на территории другой группировки. Вызывают родителей в школу, а директор говорит: «Никаких группировок у нас в школе нет, не было, и не будет». Они даже сами в это верили, возможно. Но невозможно было не знать (если ты педагог в 80-х годах в Казани), что существовали группировки. Ну или просто, что у тебя кто-то из учеников попадает в больницу, а то и в морг едет. В престижных школах вытаскивали детей, пытались. Если родители были, например, какие-нибудь чиновники или на заводе какую-нибудь должность занимали высокую.
Были девочки-старосты, которые, если кто-то попадал в группировку, сразу классной руководительнице говорили: «Вот этот в группировке». И тут же он вызывался, и родители могли пытались влиять. В общем, при большом желании родитель мог вытащить своё любимое чадо из группировки, но чаще всего родители просто не знали об этом.
Милиция-то знала, конечно, чем там занимаются. Потому что какой-нибудь участковый в некоторых районах мог знать всех наперечет и сказать: «Вот этот оттуда, вот этот...» Хороший участковый знает свою «паству».
— То есть государство тогда проиграло борьбу за умы подростков?
— Да, молодежная политика Советского Союза на тот момент была уже чисто формальной. Авторитет комсомола вообще был на нуле. Октябрята и пионеры еще держались по инерции, потому что это тоже какая-то возрастная страта: у меня есть пионерский галстук, значит, я уже взрослый. И первый год ты его носишь гордо. А потом уже, конечно, ты убираешь его в карман. Но никакого авторитета у этих организаций не уже было на тот момент.
— Какие есть права, какие обязанности у члена такого «квазигосударства» как группировка?
— Существует некий «Кодекс пацана», хотя он предполагает, скорее, чего ты не должен делать. Например, не сотрудничать с правоохранительными органами. Если тебя оскорбляют, ты должен сразу «стать в отмах» — ударить в ответ. Если тебя посылают на три буквы, ты вообще не должен раздумывать, даже если перед тобой стоит 50 человек, ты должен всё равно начать драться. Ты не имеешь права убегать. Ты должен всегда поздороваться со старшим в своей группировке. Если даже ты идёшь по одной стороне улицы, и он по другой, ты должен подойти и поздороваться за руку. Это было важно. Ты не должен здороваться с «чушпанами», то есть с теми, кто не входит в группировку. Ты «аристократ», только в криминальном плане.
— Как выглядела процедура принятия в группировку?
— Это некий ритуал. Кто-то задаёт вопрос, вроде «Почему ты решил пойти к нашей улице? Кого знаешь? Что слышал?». А ты должен на него ответить, и твой ответ будет оцениваться. Были, конечно, шаблонные ответы. Потом в определенных ситуациях могли тебе предложить спарринг. Скажем, в «Хади Такташ» (Группировка получила название из-за того, что была организована на улице, названной в честь татарского поэта Хади Такташа, — Ред) в 80-е били тебя. Мол, если вытерпишь и решишь остаться, то будешь с нами.
— То есть ты просто не отбиваешься, стоишь?
На тебя там напало сразу ребят с хорошими навыками драки, то есть вряд ли ты смог бы (отбиться). Но старшие оценивают, если ты не убегаешь, не закрываешься от ударов. Может быть, пытаешься сопротивляться, машешь кулаками, ну и достаточно, хорошо. Когда я брал интервью для книги, люди говорили, что заранее было понятно: вот этот будет с улицей, а этот точно никогда не будет.
— А потом «сборы»? Что это?
— Группировка собирается и обсуждает какое-то действие. Два-три часа каждый день. Зачем столько времени проводить вместе? Поболтали, обсудили дела, дали поручения и всё, разошлись. Иногда могло там выноситься какое-то решение внеочередное, например, наказать кого-то.
Пацанские понятия, они очень-то похожи на тюремные, которые зародились еще когда-то в лагерях ГУЛАГа, а потом дошли до казанских улиц с некоторыми изменениями. Разрешалось ходить в армию, например. Не такое, как у тюремных, отношение к власти. Если вор не должен запятнать себя присягой государству, то для пацана уличного армия вполне нормально воспринималась как некая школа жизни. Она даже была неким водоразделом. Вот пацан до армии дошёл, стал старшим, а после армии он вернулся и уже стал «стариком». И дальше у него даже был выбор — хочет ли он оставаться с группировкой или, например, пойдет работать на завод, вольется в обычную жизнь обывателя, женится, родит детей и станет старшим мастером на моторостроительном заводе. А мог дальше заявить: «Я с пацанами буду ходить на сборы».
— Если это изначально только «драки за территорию», то откуда появляется жестокость? Когда одни подростки отправляют других в реанимацию или в морг?
— Подростки же всегда жестокие. Фильм «Чучело» помните в 1986 году?
— Да.
— И там были подростки жестокие, хотя это были «благополучные» подростки в этом фильме. Люди в сообществе иногда отключают такую моральную оценку, этическую своим поступкам. И ты следуешь указаниям лидера, или, может быть, ты думаешь, что сам это делаешь, но на самом деле за тебя кто-то решает в этом сообществе. Есть старшие. Они следят за тем, чтобы была дисциплина, чтобы точное количество людей было на сборах. Если вас недостаточное количество, вас наказывают, за это бьют весь возраст. Или там чтобы во время войны, например, было бы вот это «оружие»: монтажки, кирпичи, шарики, подготовленные были схроны.
— Просто кулаков в какой-то момент стало недостаточно именно из-за подростковой жестокости?
— Ну, а кто-то один раз прибежал с кулаками, а там оказались ребята, заряженные оружием, ну и в следующий раз ребята побежали с оружием, конечно.
— А мог подросток не быть с группировкой?
— Да, можно было не быть с ними. Вот если, например, вы очкарик, как я, похожи на отличника и ходите со скрипочкой, то на вас и не посмотрят. Но вас будут обижать. То есть человек не будет пользоваться, конечно, благами гражданина этого мини-государства, потому что не является его гражданином.
— А как период «драк за улицу» перерос в базу для нового криминального бизнеса?
— Есть такой мифологический случай, что где-то в 92-м или в 93-м прошли некие общегородские сборы, на которых «паханы» сказали: «Всё. Асфальтовые войны мы прекращаем». И какие-то улицы даже действительно перестали даже воевать. Но война не исчезла, она не растворилась в воздухе. Началась война за деньги. Потому что это уже не символическая война, она стала намного более кровопролитной.
Поначалу бизнес группировок мог быть «серым», а в какой-то момент люди стали легализовываться, оказалось, что легче и безопаснее. Зачем кого-то убивать или отнимать, когда вот бизнес пошел и так?
— А что с большинством стало? Ведь явно большинство не стало бизнесменами?
Многие на кладбище, там эти аллейки до сих пор из 90-х. Большиство из этих людей убили две болезни: туберкулез и цирроз печени. Кто живой — таксист, строитель. Наверху оказался, конечно, маленький процент. В какой-то момент государство начало массово сажать лидеров группировок. Например, с 1999 года лидерам группировки «Хади Такташ» стали давать пожизненное или большие сроки. Люди стали от этого, конечно, уходить в легальный бизнес.
— Но было же и дело «Тяп-Ляп» гораздо раньше, в конце в 70-х, когда вынесли смертный приговор?
— «Тяп-Ляп» — особенная группировка. Это, наверное, тоже одна из причин, из-за чего в Казани случился этот феномен. Потому что они были очень известны. Об этом даже сказали по «Голосу Америки». [Группировка провела ряд массовых «пробегов» — нападений на чужую территорию избивая, калеча и убивая встречных — Ред.] Они «пробежались» с огнестрелом, убили пенсионера. Милиции показалось, что это слишком. Сразу четверым тогда дали высшую меру наказания, двоих из них потом помиловали. Потому что решили, что четверо подростков — это перебор. Им дали максимальные сроки, тогда это было 15 лет.
По тому Уголовному кодексу до 97-го можно было только либо тебя посадить на 15, либо дальше уже расстрелять.
— Но это никого не испугало? Группировки продолжали расти всё равно.
— Об этом одна заметка всего вышла вот такая маленькая, в «Советский Татарстан». А масса воспринимала группировщиков не как тех, кого расстреляли, кого посадили, а как тех, кто... Вот я в детстве слышал, что была такая группировка «Тяп-Ляп», они ходили в джинсах. Потому что мода группировок конца 80-х, мне было удивительно. Вот как ездили на мотоциклах и стреляли из пистолетов типа «по ментам». Вот так я в детстве слышал. И подросток думает: «Ни фига себе банда!»
Если ты мальчишке такое расскажешь, то он скажет: «Ни фига себе! Вот хочу». То есть этот «пиар» сработал наоборот. Говорят, что вот было такое затишье в 78-м году после суда на годик, а потом как прям как грибы с начала 80-х начали расти. Каждая улица поделилась на что-то там.
— А возможно ли повторение чего-то подобного? Вот часто сравнивают с движением АУЕ*.
— Движение АУЕ, оно же, скорее, воображаемое. Похоже на сетевую субкультуру. Вот есть анимешники, косплееры, а есть эти ребята, которые косплеят тюремную субкультуру.
— И всё-таки возможно, как вам кажется, повторение «казанского феномена» в каком-то виде?
— Нет. Потому что общество изменилось. Этот «переезд из деревни в город» произошел уже много лет назад. Если даже твой отец или дедушка придерживался таких порядков, то ты сейчас уже, пожив в городе несколько поколений, понимаешь, что здесь ценности другие. Даже Казань стала сильно другой, несмотря на то, что какие-то группировки остались. Можно выглядеть ярко, можно выглядеть необычно. В общем-то, сейчас «за шмот» вряд ли попросят «пояснить».
*Движение запрещено в России