23 апреля 1991 года в подмосковной резиденции Ново-Огарёво на встрече президента СССР Михаила Горбачёва с руководителями 9 союзных республик было подписано совместное заявление о принципах нового союзного договора. Во встрече участвовали представители РСФСР и ещё 8 союзных республик: Украинской, Белорусской, Казахской, Узбекской, Азербайджанской, Таджикской, Киргизской и Туркменской. Союзный центр выступал в роли самостоятельного участника дискуссий. Прибалтийские республики, Молдавия, Грузия и Армения этот процесс проигнорировали.
Официально встреча закончилась опубликованием «Совместного заявления о безотлагательных мерах по стабилизации обстановки в стране и преодолению кризиса». В качестве таких мер назывались восстановление конституционного порядка, заключение нового союзного договора. Участники осудили попытки достигать политических целей призывами к гражданскому неповиновению, забастовкам и свержению законно избранных органов государственной власти. Особо подчёркивалось, что «меры по стабилизации обстановки и преодолению кризиса немыслимы без кардинального повышения роли союзных республик». Совместное заявление, получившее по числу участников название «9+1», вселяло хоть какую-то надежду на скорую стабилизацию обстановки в Советском Союзе.
Слова без дела
Как вспоминал входивший в близкое окружение Горбачёва бывший секретарь ЦК КПСС Вадим Медведев, мысль о разработке программы совместных действий с руководителями республик прозвучала на заседании Совбеза СССР 10 апреля 1991 года. Возможность проведения нормального диалога появилась в условиях кратковременного «перемирия» в борьбе за власть между Михаилом Горбачёвым и Борисом Ельциным. К этому времени политические позиции Горбачёва были весьма слабы, но он решил отказаться от силового давления и передать часть властных полномочий республикам. Это оказалось именно тем, за что упорно боролся Ельцин: существенным ослаблением влияния союзного центра на жизнь республик.
«Мы с Горбачёвым вдруг ясно почувствовали, — вспоминал позже российский лидер, — что наши интересы наконец-то совпали. Что эти роли нас вполне устраивают. Горбачёв сохранял своё старшинство, я — свою независимость. Это было идеальное решение для обоих».
Но вот для существования Советского Союза — едва ли. В марте на референдуме народ однозначно высказался за сохранение СССР. А уже в апреле людям стало не до политики. Ошарашенные апрельским повышением цен, они рыскали по магазинам, натыкаясь на пустые прилавки. Даже в Москве начались перебои с поставками хлеба. В очередях проклинали не только Горбачёва, но и Ельцина. Всенародный интерес к бесконечным политическим дискуссиям угасал.
Борис Ельцин вспоминал, что первая новоогарёвская встреча длилась около 10 часов, а предложенный президентом СССР план был переработан на 80%. При этом Ельцин похвалил Горбачёва, к отставке которого он призывал ещё два месяца назад, отметив, что тот «впервые разговаривал по-человечески». Между тем, пока один хотел сохранить «старшинство», а другой — «независимость», президент Казахской ССР пытался сохранить единую страну. По его словам, общее заявление стало мощной базой для сохранения государства, так как в этих республиках было сосредоточено 90% экономического потенциала страны.
24 мая состоялось первое рабочее заседание подготовительного комитета. Помимо представителей союзных республик, на нём присутствовали и председатели Верховных Советов автономных республик. Все они единодушно высказались за сохранение Союза в рамках федерации. По предложению Горбачёва автономные республики должны были также стать соучредителями нового Союзного государства. Ельцин, незадолго до того во время визита в Татарстан заявивший, что можно брать «суверенитета столько, сколько можете проглотить», против этого не возражал.
Последняя попытка
Намерение разработать новую Конституцию СССР декларировалось всеми участниками Новоогарёвского процесса, но единства в понимании того, каким предстоит стать Советскому Союзу, достигнуто не было. Очень скоро выявились многочисленные расхождения и противоречия между сторонами.
В Ново-Огарёве по схеме «9+1» все же согласовали новый проект союзного договора, который стал называться договором о Союзе Суверенных Государств (ССГ). Изначально Горбачев предлагал назвать его Союзом Суверенных Республик, но такая формулировка не устраивала никого, и в первую очередь — Ельцина. Президенту СССР пришлось пойти на уступки. Вместо «республик» появились «государства». На следующих встречах начался спор о том, каким должен быть новый союз: федерацией, конфедеративным государством или конфедерацией государств. О результатах референдума 17 марта 1991 года, на котором большинство высказалось за сохранение федеративного социалистического государства, политики как бы забыли. Представляющий Украину Леонид Кравчук вовсе отказался подписывать любое союзное соглашение.
Тем не менее в конце июля Горбачёв объявил, что работа над союзным договором завершена и он открыт для подписания. Текст договора содержал немало нестыковок, нерешённым оставался и вопрос о налогах, сборах и том, кто их будет взимать: союзные или республиканские органы. Не были решены и вопросы о самостоятельной внешней политике новых государств, разграничении прав собственности и многие другие.
На 20 августа намечалось начало подписания договора о создании ССГ представителями пока ещё союзных республик, но этому помешал ГКЧП. Когда «спасённый» Горбачёв вернулся в Москву, он, говоря словами Ельцина, совершенно утратил и своё «старшинство», и свою «независимость». После путча процесс дезинтеграции только усилился, республики начали одна за другой заявлять о выходе из состава Советского Союза. В ноябре была достигнута договорённость о создании весьма аморфного «конфедеративно-демократического государства». Однако Ельцин отказался подписать и этот договор. Точку в Новоогарёвском процессе поставило Беловежское соглашение. 8 декабря 1991 года главы России, Украины и Белоруссии подписали соглашение о создании Содружества независимых государств (СНГ). В нём говорилось, что «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает своё существование». Михаилу Горбачёву ничего не оставалось, кроме как признать своё поражение.