Мятежный «Потёмкин». Почему восстание было обречено уже через два часа?

Броненосец «Князь Потёмкин-Таврический». © / Commons.wikimedia.org

115 лет назад, 14 июня 1905 года, в 11 часов утра на одном из кораблей был дан сигнал к обеду. Из всей команды численностью 799 человек в полной мере на сигнал отреагировал только один — ученик кочегара Резцов, получив свою порцию борща, нашёл его «весьма вкусным и жирным». Остальные обедать наотрез отказались. Тем более что и начальство, вопреки традициям и обычаям, пробу с матросского котла брать не стало. 

   
   

Именно с этого эпизода началось восстание на броненосце «Князь Потёмкин-Таврический». Закончилось оно невесело для всех. Государству был нанесён серьёзный репутационный ущерб, а участников — тех, кого удалось поймать, — ожидали суровые приговоры. 

Впрочем, с государством всё более или менее ясно — сам факт восстания и захвата восставшими одного из новейших военных кораблей иначе как грандиозным фиаско назвать нельзя. Тем более что вскоре последовали и другие восстания, в частности на крейсере «Очаков», что лишний раз продемонстрировало явную неспособность военных и гражданских властей всех уровней к профилактике подобных настроений. 

А вот с командой восставшего броненосца всё гораздо интереснее. Чисто теоретически она могли устроить нечто гораздо более осмысленное, чем метания по акватории Чёрного моря и последующая сдача румынским властям. 

Однако судьба восстания была, как ни странно, решена всего лишь через два часа после первых признаков недовольства. Известно, что уже к часу дня корабль целиком и полностью был в руках восставшей команды. И вот тут-то выяснилось, что никто не представляет себе, что же делать дальше. Десант в Одессу и развязывание Гражданской войны? Не решились. Бунтовать другие корабли флота? Попробовали, но не сложилось. Словом, классический кризис целеполагания. 

Совершенно справедливо считается, что любой политический бунт на корабле обречён по определению. Просто в силу того, что является не более чем протестом на малой территории огромного государственного пространства. Распространить бунт можно, лишь покинув корабль — но именно от десанта в Одессу восставшие и отказались.

Тем не менее им мог бы сопутствовать полный успех, но только в том случае, если бы руководители восстания поставили перед собой и командой иные цели.

   
   

История флота знает множество случаев захвата кораблей. Однако в подавляющем большинстве все они сводились к тому, что команда поднимала условного «Весёлого Роджера» и пополняла собой условное сообщество «джентльменов удачи». То есть пиратская вольница с перспективой очень скорой смерти — в абордажном бою, от перепоя, от дизентерии, либо в петле на рее, если правительство сподобится поймать.

И крайне редко корабли захватывали с целью найти себе новое пристанище и начать там жить с чистого листа — сравнительно мирно, без абордажей и грабежей.

На ум сразу приходит мятеж на «Баунти». История известная и раскрученная — во многом благодаря кинематографу. 28 апреля 1789 года команда английского корабля «Баунти» во главе с первым помощником капитана захватила судно. Самого капитана и часть матросов посадили в шлюпку и предоставили судьбе. Остальные повернули к «земле обетованной» — лозунгом мятежников было следующее: «На Таити!». Впрочем, поразмыслив, они решили, что как раз на Таити их будут искать и найдут — с соответствующими последствиями в виде петли. И потому наиболее разумная часть мятежников отправилась на остров Питкэрн, население которого сейчас состоит как раз из потомков мятежной команды и женщин-таитянок.

Но приключения мятежников «Баунти» — это ничто по сравнению с тем, что проделали русские за 17 лет до них. До сих пор непонятно, почему по мотивам тех событий не сняли кино — русский сюжет кроет английский как бык овцу.

Началось всё с того, что в 1767 г. русский помещик Ипполит Степанов был избран депутатом Верейского уезда Московской губернии в комиссию по обсуждению нового свода законов. Там он выразил несогласие с политикой Екатерины II, причём в довольно резкой форме. За что и был сослан на Камчатку — в Большерецкий острог. Там в 1771 году он вместе с поляком Морицем Беньовским поднимает бунт. Спустившись на плотах к Чекавинской гавани, они захватили галиот «Святой Пётр» — корабль водоизмещением в 300 тонн. На борт взошло 70 человек — 63 мужчины и 7 женщин. 12 мая 1771 года галиот, вооружённый тремя пушками и имея на борту груз из пороха, ружей, металлических изделий и мехов, покинул пределы России. 

Дальнейшее — просто сказка. «Святой Пётр» посещает Японию. На Тайване в стычке с туземцами теряет трёх человек, обстреливая в ответ из пушек прибрежные поселения. Следует в Китай, где выгодно сбывает меха в порту города Чен-Чеу. Дальше — португальская колония Макао, где вожди мятежа окончательно ссорятся. Беньовский предпочитает перейти на французскую службу и сманивает значительную часть команды с собой. После чего продаёт корабль португальцам, на вырученные деньги все вместе плывут во Францию. И уж потом Беньовский с частью своих русских товарищей захватывает четвёртый по величине остров мира — Мадагаскар.

Судьба остальных русских была, впрочем, тоже относительно счастливой. Кто хотел приключений — ушёл с Беньовским. Кто хотел спокойной жизни — остался во Франции. Кто хотел вернуться в Россию — получил помилование от Екатерины II: «Ибо за грехи свои уже наказаны были, претерпев долгое время и положив свой живот на море и на сухом пути; но видно, что русак любит свою Русь».

Рухнула лишь мечта жизни Ипполита Степанова. Нет, он получил свою долю от продажи «Святого Петра» и до конца дней жил в Англии. Но хотел-то он совсем иного. А именно — ни в коем случае не продавать корабль и продолжать свою одиссею. Но зачем? Опрошенные комиссией Екатерины II русские, вернувшиеся на родину, единодушно показали следующее: «Степановым велись разговоры о том, что надо вернуться назад на Камчатку вместе с каким-нибудь большим фрегатом, который встанет в Петропавловской гавани и заберет всех, кто пожелает покинуть Россию и поселиться в тех краях, что отыщут для них члены экипажа Святого Петра».