125 лет назад, 21 декабря 1896 г., в семье поляка Ксаверия Юзефа родился сын, окрещённый именем Константин.
Ксаверий был католиком, однако мальчика крестил в православной вере. Причиной тому закон Российской империи, гласящий, что если католик, находящийся на государственной службе, вступает в брак с православной, их потомство должно быть крещено в православии. Иначе этот католик гарантированно терял свою должность. Жена Ксаверия была как раз православной, звали её Антонина. В девичестве она носила фамилию Овсянникова, в замужестве – Рокоссовская.
В годы Первой мировой войны этот сын поляка и русской по всем документам, в том числе и наградным, будучи кавалером Георгиевского креста и трёх Георгиевских медалей, проходил как Константин Ксаверьевич. Но вступив в ряды РККА, сменил отчество, поскольку, как он сам говорил, надоели ошибки делопроизводителей, которые путались и писали то «Савельевич», а то и «Васильевич». Так в мировой истории навсегда «прописался» Константин Константинович Рокоссовский – один из лучших полководцев Красной армии.
Во всяком случае, именно так считал другой советский военачальник, Главный маршал авиации Александр Голованов: «Если бы меня спросили, рядом с какими полководцами прошлого я бы поставил Рокоссовского, я бы не задумываясь ответил: рядом с Суворовым и Кутузовым». Правда, Голованов делает любопытную оговорку: «Редкие качества характера Рокоссовского настолько запоминались каждому, кто хоть раз видел его, что нередко занимают в воспоминаниях современников больше места, чем анализ полководческого искусства Константина Константиновича».
Без хвастовства
Святая правда. «Берёг солдат», «спокойный, уважительный», «вдумчивый, внимательный», «умел прощать промахи» – подобные характеристики давно стали общим местом в описании фигуры Рокоссовского. И есть документы, подтверждающие, что уважение к солдату всегда было его отличительной чертой. Вот, например, приказ комдива Рокоссовского от 23 ноября 1934 г.: «Каждый командир и политработник обязан знать, что нет худшего в Красной армии преступления, кроме измены и отказа от службы, как рукоприкладство, матерщина и грубость, т. е. случаи унижения достоинства человека…»
Доверие подчинённых – очень важный ресурс любого начальника. Уважение к подчинённому – одно из слагаемых этого ресурса. Всем, от офицера до солдата, было известно, что Рокоссовский всегда готов разделить с ними их общую участь. Иногда именно это решало исход боя. Рокоссовский, органически не переносивший хвастовства, всё-таки включил в свои воспоминания характерный эпизод страшного лета 1941 г.: «Наши не выдержали, дрогнули. Сначала побежали к лесу одиночки, затем целые группы. Вы знаете, что такое бегущие солдаты? Трудно смотреть на это… Но вот из толпы бегущих раздались громкие голоса самих же солдат: «Стой! Куда бежишь? Назад!», «Не видишь – генералы стоят…» Да, действительно, мы с Иваном Павловичем Камерой стояли во весь рост, на виду у всех, сознавая, что только этим можно спасти положение… Бежавшие вернулись на свои места и своим дружным огнём заставили опять залечь пехоту противника, поднявшуюся было для атаки».
Описывая этот эпизод, Рокоссовский делает оговорку, которая объясняет очень многое: «Я не сторонник ненужной напускной бравады, как и бесцельной храбрости – рисовки. Это нехорошо. Это ниже правил поведения командира. А командиру порой нужно быть даже выше правил».
Достигая невозможного
Вот это «выше правил» дорогого стоит. Одно из своих прозвищ – «гений манёвра» – Рокоссовский приобрёл не просто так. Аналитики, возводящие управление войсками в ранг высокого искусства, оценивают не только эффективность манёвра, но ещё его изящество и красоту. То есть умение в ситуации, когда всё кругом горит и рушится, найти нестандартное решение. Быть «выше правил».
Рокоссовский проявил эти качества с первых же дней войны, будучи тогда командиром 9-го механизированного корпуса, который принимал участие в крупнейшем танковом сражении в 1941 г. под Дубно, Луцком и Ровно. Мехкорпус Рокоссовского устроил тогда немцам такое кровопускание, что командующий танковой армией Эвальд фон Клейст издал приказ: «Слухи о прорвавшихся советских танках вызывают панику… Я запрещаю использовать слова «русские танки прорвались».
Летом 1941 г. к наградам были представлены немногие, в основном рядовые и младший комсостав – генералам хвалиться было пока нечем. Однако одно исключение есть. Константин Рокоссовский получил орден Красного Знамени 23 июля 1941 г. – как раз за то сражение.
Впоследствии почти каждая крупная операция, в которой принимал участие Рокоссовский, принесёт ему заслуженные награды. За Московскую битву, когда под его началом сражались кремлёвские курсанты, панфиловцы и кавалеристы Льва Доватора, Рокоссовский получит орден Ленина. За Сталинград и пленение Паулюса, который согласился отдать оружие только Рокоссовскому, – орден Суворова. За разработку и проведение операции «Багратион» – звание Героя Советского Союза. Но самым крупным его успехом станет битва, не отмеченная орденами. Более того – формально она была проиграна, но фактически спасла Москву, страну и изменила ход войны в мировом масштабе.
16 июля 1941 г. немцы ворвались в Смоленск. 17 июля в штаб Западного фронта прибывает Рокоссовский и получает приказ остановить немцев. Правда, из реальных сил ему выделяют – внимание! – группу штабных офицеров, два автомобиля и радиостанцию. Всё. Другой счёл бы задачу физически невозможной, но только не гений импровизации. Рокоссовский смог сколотить из отступающих, выбирающихся из Смоленского котла ошмётков разномастных частей вполне боеспособное соединение, которое официально называлось «группа Рокоссовского». Им удалось остановить рвущихся к Москве немцев на 81-й день – абсолютный рекорд оборонных боёв на фронтах 1941 г.
Танцы и британцы
Именно к тому моменту относится эпизод, который может показаться нереальным. После тяжёлых боёв остатки 108-й стрелковой дивизии переправились через Днепр и поступили в распоряжение Рокоссовского. Тот прибыл принимать в свою группу новое соединение, и первый вопрос полководца был таким: «Скажите, пожалуйста, а клуб в вашей дивизии есть? Танцы вечером для командиров устраиваете?» Начальник политотдела дивизии Алексей Матвеев взорвался: «Мы тут так танцуем! Уже дотанцевались!» На что Рокоссовский спокойно ответил: «Вы это зря. Ведь мы будем воевать не месяц, не год, а много больше. Надо привыкать к войне. Я думаю, что, когда заеду к вам в следующий раз, клуб в дивизии всё же будет».
Клуб появился. А в «группу Рокоссовского», державшую оборону в районе деревни Ярцево, очень скоро наведались интересные гости. Представители британской военной миссии, которым важно было знать: боеспособна ли Красная армия? Потому что если нет, то и оказывать ей помощь не стоит – зачем зря тратить ресурсы?
Вот что увидел в районе Ярцево 21 августа глава миссии генерал Фрэнк Ноэль Мэйсон-Макфарлан: «Взаимодействие танков, самолётов и других сил тесное и эффективное. Моральный дух высок. Отношения между чинами отличные. Русские отлично разбираются в маскировке, очень стойки под обстрелами, хорошо укрываются». Через несколько дней после того, как этот рапорт лёг на стол Черчиллю, в СССР был отправлен первый конвой PQ-0 «Дервиш», доставивший в Архангельск 31 августа стратегическое сырьё и военные материалы.
Сознавал ли Рокоссовский, что в те дни он бросил на весы антигитлеровской коалиции решающую гирьку? Неизвестно. Ясно только, что и здесь он был «выше правил»: «Как-то позвонили из Генерального штаба: «Встречайте английскую военную делегацию». Я находился на левом фланге, и, честно говоря, мне тогда было не до визитёров».