События, что имели место в начале ноября 1612 года можно смело назвать одними из самых важных в отечественной истории. Сравнить это можно лишь с 9 мая 1945 года. День Победы Русского Народа — все слова с заглавных букв. С той только разницей, что в 1612 г. штурмом пришлось брать не столицу врага, а свою собственную.
Под одной идеей
То, что именно это событие решили праздновать как День народного единства, вполне объяснимо. В конце концов, победа над польско-литовскими оккупантами и окончание Смуты ощущалось как что-то важное, быть может, даже важнейшее, на протяжении всей последующей истории. Чему свидетельством опера Михаила Глинки «Жизнь за царя», повествующая о делах тех лет. И первый отечественный исторический роман, который так и называется: «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году». Его автор, Михаил Загоскин, выбором темы не заморачивался, справедливо полагая, что правильно выбранная историческая канва — залог удачи. И не прогадал: «Роман имел немедленный и громкий успех, и около ста лет оставался заслуженно популярным».
Объяснимо и удачно даже название праздника. То, что в 1612 г. происходило у стен Кремля, и чуть ранее, во время сбора ополчения князем Дмитрием Пожарским и резником Кузьмой Мининым, иначе как высшим проявлением единства назвать нельзя.
Дело в том, что центром сбора ополчения был Нижний Новгород. Призывы на борьбу против интервентов рассылались в Вологду и Соль Вычегодскую. А также в Казань, Чебоксары и Цивильск. То, что на призыв отстоять Москву откликнулся Север Руси, неудивительно. Но то, что ратников и денежную помощь прислали также татары, черемисы, мордва и чуваши, дорогого стоит. Как минимум — признания того, что национальная политика русских царей в завоёванных Иваном Грозным областях была не просто правильной, а образцовой. Ведь ещё жива была память о том, что совсем недавно, каких-то 60 лет назад, та же Казань была сильным и независимым государством. А тут вместо того, чтобы, пользуясь слабостью центральной власти, немедленно возродиться на политической карте, эти народы выходят на битву с целью освобождения русской столицы. Многие из них, будучи мусульманами, нимало не оскорблялись тем, что Кузьма Минин призывал «постоять за чистую и непорочную Христову веру». Это не то чтобы пропускали мимо ушей. Просто другой призыв того же Минина казался им более важным: «Утвердитися на единении на помочь Московскому государству».
Словом, всё в этом празднике хорошо и правильно. Серьёзные вопросы вызывает только дата: 4 ноября. Потому что в этот день была одержана победа важная, но не окончательная. Стремительной атакой в общем направлении от «Детского мира» к ГУМу русские войска прорвали оборону Китай-города там, где Никольская улица переходит в Лубянскую площадь. И развили успех далее: до самой Красной площади.
Съесть соседа
Подробности того, что наши увидели во взятом Китай-городе, — самый настоящий шок-контент. О том, как жили и чем питались польско-литовско-украинские интервенты в осаждённой крепости, лучше прочих рассказывает непосредственный участник событий, польский полковник белорусского происхождения Юзеф Будзило: «Пехотный поручик Трусковский съел двоих своих сыновей; один гайдук тоже съел своего сына, другой съел свою мать; один товарищ съел своего слугу; словом, отец сына, сын отца не щадил; господин не был уверен в слуге, слуга в господине; кто кого мог, кто был здоровее другого, тот того и ел... Об умершем родственнике или товарище, если кто другой съедал таковаго, судились, как о наследстве, и доказывали, что его съесть следовало ближайшему родственнику, а не кому другому».
В общем, эти мемуары Будзило, написанные после его освобождения из русского плена в 1619 году, призваны показать читателям всю бездну ужаса, в котором оказались «храбрые европейцы», осаждаемые «московитскими варварами». Нехитрый расклад — полякам достаётся сочувствие, на русских ложится вина: дескать, довели.
Однако есть показания другого участника той осады. Келарь Троице-Сергиевой Лавры Авраамий Палицын, участвовавший в ополчении Пожарского и Минина, пишет несколько иначе. Вот что, согласно его словам, обнаружили русские, ворвавшись 4 ноября в Китай-город: «И обрeтошя много тщанов (чанов) и наполов плоти человeческиа солены и под стропами (под стропилами, на чердаках) много трупу человeческаго». То есть человеческое мясо не просто съедалось. Его заготавливали впрок: солили в чанах, коптили на кострах и вялили под стропилами, явно не отказывая себе в разнообразии меню.
Из этого можно понять, что взятие Китай-города — только начало. Значительная часть интервентов засела в самом Кремле, обладая неплохим запасом человечины и, в принципе, готовая вести осмысленные боевые действия.
Другое дело, что силы были неравны. Если ещё за месяц до штурма Китай-города поляки на предложение сдаться ответили нагло и заносчиво, — «Русские не могут воевать, поскольку мужеством подобны ослу и омерзели перед Богом» — то теперь сдались практически моментально. На обсуждение условий сдачи хватило двух дней. На третий день остатки войск интервентов покинули Кремль. На московскую землю полетели польские знамёна...