Гражданская война в России велась сторонами конфликта с большим ожесточением, и рыцарством по отношению друг к другу красные и белые не отличались. Но даже в обстановке непримиримой ненависти попадались фигуры, вызывавшие одинаковое отвращение у тех и у других.
«Помня дурную славу „волков“, никто не стал возражать»
«Бесчисленное количество расстрелянных и повешенных падает на генералов Постовского и Шкуро. Оба они, будучи пьяницами и грабителями по натуре, наводили ужас на население завоеванных местностей».
Данную оценку Андрею Григорьевичу Шкуро дал вовсе не большевистский деятель, а полковник Генерального штаба, участник Добровольческой армии Борис Александрович Штейфон.
Александр Трушнович, один из руководителей подрывной организации Народно-трудового союза, злейший враг советской власти, в своих «Воспоминаниях корниловца» писал: «Несомненно, Шкуро был великим кавалерийским командиром, но, как нам говорили, он также был немного бандитом, и однажды в сопровождении трех или четырех своих офицеров он вошёл в бальный зал какой-то большой гостиницы в Ростове, где танцы были в самом разгаре, и попросил всех гостей пожертвовать драгоценности или наличные на поддержание его „волков“. Столкнувшись с сверкающими из-под косматого волчьего меха глазами и помня дурную славу „волков“, отличившихся жестокими грабежами и отсутствием пощады, никто не стал возражать. И ему достался очень успешный улов».
Его имя связано с самыми громкими успехами Белой армии, и одновременно оно же покрыто наибольшим позором.
Говорящая фамилия
«Шкура», — сквозь зубы бросали о нем и «черный барон» Врангель, и командарм Буденный. И самое интересное, что они были правы. От рождения казак-кавалерист был наделен именно такой фамилией.
Когда он появился на свет, точно неизвестно. В большинстве источников указывается 1887 год, но сам Шкуро настаивал, что родился годом раньше. Днем рождения называют 19 января, но есть версия, согласно которой он родился в феврале. Отцом Андрея был подъесаул Григорий Шкура, живший в станице Пашковской под Екатеринодаром. От своей фамилии казак был не в восторге, но сменить ее на более благозвучную — Шкуро — удалось только в разгар Гражданской войны.
Согласно официальной биографии, Андрей Шкуро окончил в 1907 году 3-й Московский кадетский корпус и был зачислен в казачью сотню Николаевского кавалерийского училища в Санкт-Петербурге. В мае 1907 года был выпущен из училища в 1-й Уманский казачий полк Кубанского казачьего войска со стоянкой в крепости Карс. Здесь он впервые отличился во время разгрома банд на территории Персии.
Тот еще «партизан»
Впрочем, до Первой мировой о нем мало кто знал. Когда началась война, он был где-то в Сибири и к отправке на фронт своего полка не успел. В итоге Шкуро зачислили командиром взвода в 3-й Хопёрский полк.
Казак отличался храбростью, удалью и полным безразличием к приказам старших по званию. Командиры все время размышляли над тем, наградить его или отдать под суд.
«Рано или поздно этого молодца повесят», — говорили за спиной офицеры.
Шкуро догадывался, что в итоге последнее желание возобладает, а потому сыграл на опережение, предложив создать конный отряд для диверсий в тылу противника. Разрешение ему на это выдали с явным облегчением: если получится, хорошо, а если этот мерзавец сгинет, то еще лучше.
Шкуро любил производить впечатление. Символом своего подразделения он выбрал голову волка на черном фоне. Впоследствии бойцы Шкуро начнут крепить на форму волчий мех как отличительный знак, призванный нагонять страх на противника.
Кавалеристы Шкуро действительно доставили немало неприятностей врагу, и кое-кто даже называет его «отцом русского спецназа».
А вот барон Врангель, успевший познакомиться с казаком еще во время Первой мировой войны, писал, что и тогда уже у Шкуро было не все ладно: «Полковника Шкуро я знал по работе его в Лесистых Карпатах во главе „партизанского отряда“… За немногими исключениями туда шли главным образом худшие элементы офицерства, тяготившиеся почему-то службой в родных частях. Отряд полковника Шкуро во главе со своим начальником, действуя в районе XVIII корпуса, в состав которого входила и моя Уссурийская дивизия, большей частью болтался в тылу, пьянствовал и грабил, пока наконец по настоянию командира корпуса Крымова не был отозван с участка корпуса».
«Запретите грабежи, и их никто не заставит идти вперед»
После Февральской революции Шкуро перебросили на Кавказский фронт, где для него и закончилась Первая мировая война.
В декабре 1917-го его чуть не убили в стычке с неизвестными. Одни говорят, что это были большевики, другие утверждают, что Шкуро просто с кем-то поссорился по пьянке.
Большевиков он действительно не любил: в его картину мира диктатура пролетариата категорически не вписывалась. Оправившись от ранения, полученного в потасовке, он присоединился к Белому движению.
Хоть и был он произведен в генералы, в реальности кадровым военачальником назвать Шкуро никак нельзя. Самое точное определение, подходящее ему, — «полевой командир». К себе он набирал таких же, как он сам: не признающих дисциплины, любящих помахать шашкой, выпить водки и потискать баб. Кавалеристы Шкуро из своих рейдов неизменно возвращались с богатой добычей, нередко грабя даже тех, кто встречал их как освободителей от большевиков.
Деятель Белого движения Василий Шульгин вспоминал: «Когда же грабежи начались и я обратился с просьбою прекратить их, ген. Романовский ответил мне, что грабежи — единственный стимул для движения казаков вперед: „Запретите грабежи, и их никто не заставит идти вперед“. И грабежи с молчаливого попустительства Главного командования развивались всё больше. Некоторые из вождей, как Кубанский герой — ген. Шкуро и Донской — ген. Мамонтов, сами показывали пример. О Шкуро все, не исключая самого ген. Деникина, открыто говорили, что он награбил несметное количество денег и драгоценных вещей, во всех городах накупил себе домов; расточительность его, с пьянством и дебоширством, перешла все границы».
Орден от короля Георга и нокаут от Буденного
Деникин все прекрасно знал и вынужден был на все закрывать глаза. Набеги Шкуро наносили колоссальный ущерб красным, и от действий его конницы зависела стратегическая обстановка на фронте. В июле 1919 года сам английский король Георг V удостоил генерала Шкуро ордена Бани за отличие в борьбе с большевиками. Орден и новое звание генерал-лейтенанта он отметил грандиозным банкетом в Харькове. Деникин назначил Шкуро командиром корпуса, которому отводилась важнейшая роль в наступлении на Москву.
Казалось, что белые добились своего: осенью 1919 года Южный фронт красных был на грани падения. Войска Шкуро 17 сентября заняли Воронеж. Но в октябре 1919 года казачьи части Шкуро и Мамонтова наткнулись на конницу Буденного. На широких просторах под Воронежем в схватках огромных кавалерийских масс, по сути, решилась судьба всей войны. «Волчье знамя» Шкуро было повержено, его части стали отступать.
И тут случилось то, что должно было случиться: привыкшие к победам и богатой добыче казачки Шкуро стали массово дезертировать. Повоевали, мол, и хватит. Уже в ноябре под началом генерала осталось не больше 500 человек.
Барон Врангель выражений не выбирал: «Армия разваливается от пьянства и грабежей. Взыскивать с младших не могу, когда старшие начальники подают пример, оставаясь безнаказанными. Прошу отчисления от командования корпусом генерала Шкуро, вконец развратившего свои войска».
Циркач и артист массовки
Понятно, что после того, как Врангель сменил Деникина во главе всего Белого движения, Шкуро места не нашлось. В мае 1920 года он тихо уехал за границу.
Руку помощи подавать ему никто не спешил. Уж слишком мерзкими были его дела в России. В итоге, чтобы как-то прожить, Шкуро устроился в… цирк. Он развлекал публику конными трюками.
Знаменитый артист Александр Вертинский, работавший в Ницце, однажды встретил генерала на съемочной площадке. Снимали «Тысячу и одну ночь», где Вертинскому досталась одна из главных ролей, а Шкуро оказался в числе статистов.
«Неужели вы меня не помните?» — удивлялся казак, подошедший к Вертинскому. Артисту, не горевшему желанием продолжать беседу, помог сигнал режиссера о возобновлении съемок.
«Из грозных генералов — в бутафорские солдатики кино! Воистину — судьба играет человеком», — писал Вертинский в мемуарах.
Для Шкуро лучше было бы сгинуть в забвении в качестве циркового наездника, чем сделать то, что он сделал. В 1941 году он оказался в числе тех, кто предложил свои услуги Гитлеру, воскликнув: «Хоть с чертом против большевиков!»
В мундире СС
Правда, поначалу немцы относились к Шкуро настороженно, считая, что полезен он может быть разве что в качестве агитатора.
Но в 1944 году Андрей Шкуро стал начальником Резерва казачьих войск при Главном штабе войск СС. Он бы зачислен на службу как группенфюрер СС и генерал-лейтенант войск СС с правом ношения немецкой генеральской формы и получением содержания по этому чину.
Картина маслом: на дворе осень 1944 года, по Москве уже провели марш пленных немцев, разбитых в Белоруссии, советские войска сражаются на территории Польши, а батька Шкуро призывает казаков встать под знамя Адольфа Гитлера.
Резервистов, подготовленных им, отправляли в Югославию для борьбы с партизанами Тито.
Даже весной 1945 года Шкуро продолжал проявлять рвение: он выдвинул идею создания отряда, который рейдом пройдет по советским тылам. Но до реализации этот план не дошел, поскольку у гитлеровцев на очередные авантюры коллаборантов не оставалось ни времени, ни средств.
Сколько веревочке ни виться…
Группенфюрер СС искренне полагал, что его приютят западные союзники. Тем более что англичане просто обязаны это сделать, ведь он, Шкуро, — кавалер британского ордена.
Однако англичане решили, что подобного добра у них и самих хватает, и в конце мая 1945 года передали Шкуро советскому командованию.
16 января 1947 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Андрея Шкуро к смертной казни через повешение. Приговор привели в исполнение в Лефортовской тюрьме в этот же день.
25 декабря 1997 года Военная коллегия Верховного суда РФ постановила оставить приговор без изменения и признать подсудимого не подлежащим реабилитации.