460 лет назад, 3 декабря 1564 года, царь Иван IV, которого тогда ещё никто не называл Грозным, сделал первый шаг, чтобы заработать это прозвище.
Во всяком случае, так принято считать, поскольку именно в этот день он вместе с семьёй выехал из Москвы вроде как на богомолье. «Вроде как», потому что в Москву он не вернулся, а остался в Александровой слободе, которая спустя несколько месяцев стала «Опричной столицей».
Опричнина — слово, до сих пор вызывающее трепет. Нам с детских лет вбито в голову вполне однозначное восприятие этого понятия — мы «точно знаем», что опричнина это, прежде всего, карательный орган, созданный с целью искоренения «измены и предательства». А коль скоро царь Иван был, как нам опять-таки внушают, параноиком, то итог, в общем, неутешителен — измена ему чудилась на каждом шагу, и опричники залили кровью всю страну, ничем другим особо и не прославившись. Всё просто и понятно.
Но простые решения — не всегда самые верные. И шаблонное восприятие никому ещё не сослужило хорошей службы. А потому есть смысл взглянуть на опричнину и опричников непредвзято, разрушив хотя бы часть мифов.
Миф первый. «Опричнина — карательный орган»
Ложь. Как минимум наполовину — точно. Официально о создании опричнины было объявлено в феврале 1565 года. И как минимум до 1568 года никаких карательных функций опричникам не придавали.
По сути, это было продолжение эксперимента Ивана IV по укреплению вертикали власти. Дело в том, что ему досталось государство, с заложенными под него минами. Главная мина — присутствие в государственном аппарате старой княжеской аристократии, потомков правителей независимых некогда княжеств. Часть из них была родом познатнее самого царя, и отлично об этом помнила. В любой момент сговор этих потомков мог лишить русского монарха трона и жизни. Эту угрозу нужно было ликвидировать. Но не с помощью казней — изначально Иван взял совершенно верный курс. Ещё в 1550 году он объявил о создании «Избранной тысячи». Тысячу лучших слуг государевых, набранных со всех концов страны из простых дворян, осчастливили поместьями вокруг Москвы: «Для того, чтобы были готовы к службе государевой и для разных посылок». Так были созданы кадры для среднего управленческого звена.
Тот эксперимент удался, и в 1565 году наступило его продолжение. Опричнина стала как бы личным государством царя, с отдельной администрацией и армией, где не было места потомкам «главных» княжеских родов: «Учинил государь у себя в опричнине князей и дворян и детей боярских, и поместья им подавал в тех городах, которые взял в опричнину». А это уже было высшее управленческое звено. С течением времени опричнина должна была поглотить всё государство. Об этом говорит динамика прироста её территории — каждый год в неё переводились всё новые и новые земли.
Ситуация изменилась лишь тогда, когда был вскрыт реальный и очень опасный заговор царского конюшего Ивана Челяднина. О его реальности говорит перехваченное донесение Альберта Шлихтинга, немецкого шпиона на службе польского короля Сигизмунда. Вот как немец описывал то, что должно было случиться: «Много знатных лиц, приблизительно 30 человек с князем Иваном Петровичем Челядниным во главе, вместе со своими слугами и подвластными, письменно обязались, что передали бы Великого князя Московского вместе с его опричниками в руки Вашего королевского величества, если бы только Ваше королевское величество двинулись на страну». Только тогда опричнине и опричникам и были приданы карательные функции.
Миф второй. «Опричники — никуда не годные воины»
Это приходится слышать очень часто. Иные диванные историки, не обременённые настоящими знаниями, очень любят щегольнуть чем-то вроде этого: «В 1571 году крымский хан Девлет-Гирей в ходе набега на русские земли захватил и сжёг Москву. При этом большинство опричников просто не приняли участие в борьбе с врагом, банально не явившись для несения воинской службы».
Тут поразительны разом и невежество, и апломб автора. Для начала, в ходе набега Девлет-Гирея, Москва не была захвачена. Уничтожена пожаром, который устроили нападающие — да. Но не захвачена. А не захвачена в том числе и потому, что её среди прочих защищали два полка первого воеводы Опричного приказа, князя Василия Темкина. Между прочим, за свой героизм он был награждён — царь пожаловал его несколькими крупными вотчинами.
Да и на следующий год, в битве при Молодях, опричные полки показали себя с лучшей стороны. Именно передовому полку опричного воеводы князя Дмитрия Хворостинина было дано самое опасное задание — преследовать наступавшего на Москву Девлет-Гирея, навести шороху у него в тылах и заставить развернуться к Молодям, где уже выстроили полевое укрепление «Гуляй-города», готовое встретить захватчиков шквалом огня, свинца и «дробосечного железа». Опричники с заданием справились отменно, устроив в тылах нападавших настоящий филиал ада, о чём крымскому хану донесли его сыновья: «Ты, государь, идёшь к Москве, а нас московские люди сзади побили мало не всех». Итогом стал сокрушительный разгром Девлет-Гирея и бегство хана в Крым.
Миф третий. Царь разочаровался в опричнине, отменил её и запретил само слово
Да, в 1572 году царь отменил опричнину. И действительно запретил это слово. Но тут есть интересный нюанс. Отменить-то отменил, однако как-то очень странно. С одной стороны, некоторые опричники сложили головы на плахе. Тот же самый Василий Темкин, например, был казнён. Но это была, скорее, чистка рядов. Казнили Темкина не за то, что он опричник. А за то, что он — плохой опричник. Потому что взял в долг крупную сумму денег у митрополичьего дьяка, отдавать не желал, а чтобы кредитор был посговорчивее, попросту убил его сына. То есть оказался классическим «оборотнем в погонах». За что, несмотря на весь героизм при защите Москвы, и лишился головы.
А с другой стороны, после отмены опричнины и запрета этого слова как ни в чём не бывало продолжает действовать «Государев двор», почти сплошь состоящий из бывших опричников. И этот орган власти, решающий самые важные вопросы, никуда не девается до самой смерти царя, став своего рода противовесом Боярской Думе. Ну и где же тут «разочарование» в опричнине? Тут скорее её интеграция в структуру государственного управления — правда, под другим названием.