Открытие Китая
Алексей Чеботарёв, «АиФ.ru»: Алексей Александрович, чем вас так Китай зацепил, что вы ему практически всю жизнь отдали?
Алексей Маслов: Началось, конечно же, с видеофильмов про кунг-фу и Шаолинь. Но окончательно я «заболел Китаем» в Монголии, где жил с родителями, находившимися там в командировке в качестве советских специалистов. Там я занимался каратэ, а заодно и кунг-фу (на самом деле само боевое искусство правильнее называть «ушу», а «кунг-фу», точнее, «гунфу» — это обобщённое название любого вида мастерства), у китайца, который в своей обычной жизни торговал овощами на рынке. Понятно, что уровень торговца овощами был крайне невысоким. Но какие-то приёмы я изучил, и, самое главное, узнал, где искать тех самых знаменитых шаолиньских монахов (напомню, что тогда даже простейший поиск в интернете был недоступен), получил даже рекомендательные письма к китайским мастерам ушу.
Первый раз я отправился в Китай в 1989 году, уже будучи дипломированным китаистом и зная китайский язык (под «китайским языком» подразумевается, по сути, несколько «языков»: северный или «мандарин», на основе которого и создан официальный «всеобщий» язык «путунхуа», кантонский, фуцзяньский и многие другие, все они значительно друг от друга отличаются, хотя почему-то называются диалектами, жители Пекина и Шанхая говорят практически на разных языках). Деньги на поездку я заработал, кстати, издав одну из первых тогда в России книжек по истории боевых искусств. Их хватило, правда, лишь на авиабилет до Пекина, после чего осталось всего 15 долларов. Но я легкомысленно считал, что этого хватит. Ещё у меня была абсолютная уверенность, что, как только я приеду в Шаолинь и постучусь в ворота, меня тут же возьмут в ученики. Благодаря адресам, оставленным китайским наставником из Монголии, я связался с одним из китайских мастеров в Пекине, который и помог добраться мне до Шаолиня, где, к моему удивлению, меня никто не встретил с радостью и в ученики не позвал. В тот момент я повстречал нескольких американцев и канадцев которые считали, что если заплатить побольше, то их в шаолиньские ученики обязательно возьмут. Китайцы с удовольствием взяли деньги как пожертвование, а в ученики не приняли никого. И я с облегчением понял, что дело не в деньгах.
Шаолиньский монастырь в ту пору представлял собой несколько полуразрушенных строений, обнесённых старой стеной. Многие постройки сгорели ещё при грандиозном пожаре 1928 года, а в 1966 году в Китае началась «культурная революция», в результате которой многих буддистских монахов разогнали. Вернуться им стало возможным только в конце семидесятых годов, но кто-то уже умер в изгнании, кто-то поселился в других районах.
В итоге в Шаолинь вернулось около 15 монахов старого поколения. Они были воспитаны в старых жёстких традициях, например, считалось, что монах мог иметь ровно столько имущества, сколько умещается в его сумку, получив милостыню, он должен был потратить все деньги до захода солнца. Питаться он мог только постной едой. И нельзя было передавать знания непосвящённым и вообще наставлять, если к тебе лично не обратились за наставлением. Но тогда же начиналось и создание массовых коммерческих школ ушу вокруг монастыря, и старые монахи сильно переживали.
Этот процесс закончился победой бизнеса: Шаолиньский монастырь как духовная обитель прекратил своё существование. Монахов старых традиций осталось мало, а люди в жёлтых одеждах с бритыми головами чаще всего — это либо члены показательной команды, либо молодые послушники. Сам монастырь зарегистрирован как общество с ограниченной ответственностью, и нынешний настоятель Шаолиня входит в число десяти ведущих менеджеров Китая. Шаолиньский монастырь ежегодно приносит сотни тысяч долларов. И вокруг него есть десятки школ, где за 100-120 долларов в день с проживанием иностранцев обучают современному шаолиньскому искусству. Причём диплом могут выдать уже после 2-3 дней занятий. Потом, кстати, эти люди разъезжаются по всему миру и открывают свои школы. У них ведь есть «диплом Шаолиня». Таков «предприимчивый» дух нынешнего времени, но, к счастью, всё же пока ещё сохранились старые носители традиций.
Но тогда в ученики я не попал, пришлось уехать. Вернулся я в Шаолинь только через год, в 1990.
Как стать своим в Китае?
— Насколько китайцы — закрытый народ?
— Когда-то давно китайцы называли иностранцев «заморские дьяволы», сейчас же значительно мягче: «лаовай», то есть «старина, что приехал извне». И это не оскорбление, это обиходное название, которое разделяет мир на «свой» и «внешний», говорит об отношении. При этом они ни в какой степени не расисты: имеет значение только знание культуры и языка, а также продолжительность времени общения, чтобы к тебе привыкли. Как минимум надо 4-5 лет методичного общения на одной волне. Впрочем, чтобы стать своим, потребуется порой и 10 лет. Это по-прежнему очень традиционное, очень закрытое общество.
Китай почти не допускает вглубь себя исследователей и не очень хочет, чтобы его «изучали». Когда российские съёмочные бригады хотят что‑то снять в КНР, китайцы отвечают: вы скажите, что снять, мы снимем и отправим вам. Китай до сих пор — абсолютно закрытая страна. И лишь широкий туризм создаёт иллюзию того, что в Китае без труда всё можно открыть для себя.
— А то, из какой страны гость, имеет значение?
— Конечно. Считается, что малайцы, сингапурцы, корейцы лучше понимают китайцев, просто у них некоторые традиции иные, но они когда-то были вовлечены в орбиту китайской культуры. А Запад во многом противоположен, он не хочет понимать китайцев, и с ним сложно договориться. А поэтому надо ему очень долго и по многу раз всё объяснять или просто «перекупить» за счёт какого-нибудь грандиозного проекта. Хуже всего отношение к японцам: слово «японец» в китайском языке может иногда звучать почти как ругательное, это связано со многими историческим конфликтами.
Китайцы очень внимательно изучают опыт Советского Союза: учатся на его ошибках, как им не надо делать. Много конференций, докладов, обсуждаются и реформы А. Косыгина, и горбачёвская политика (а Горбачёв, насколько я знаю, между прочим, до сих пор «невъездной» в Китай). Китайцы изучают, к чему может привести поспешное разрушение идеологии.
И Россия — это не основная точка притяжения для китайцев. В Россию едут студенты, которые не поступили ни в американские, ни в европейские вузы. Хорошие китайские инженеры и технологи, к сожалению, едут не в Россию, а в США и Западную Европу. Впрочем, и откровенных неудачников к нам едет всё меньше.
— Как вам удалось стать своим в Шаолине?
— В свой второй и последующие приезды я опять словно наткнулся на стену: мимо проходили монахи и мастера, не замечая меня. Но мне повезло: я приехал на внутреннюю китайскую конференцию, которая проходила неподалёку от остатков Южного Шаолиньского монастыря в провинции Фуцзянь. И там в кафе я познакомился с монахом, тоже участником конференции. Это был Дэцянь, тогда самый молодой из последнего поколения старых монахов. Он оказался очень открытым и доброжелательным человеком и сказал: «Будет время — приезжай ко мне». Я работал тогда в Институте Дальнего Востока РАН, получал немного, но накопил какую-то сумму и через год приехал уже к этому монаху персонально. В Шаолинь. Он не удивился и разрешил мне пожить у него, и я поселился недалеко от Шаолиня, прямо в домике учителя.
Сейчас в Шаолине живут в современных домиках, возведённых в задней части монастыря, а в моё время многие спали в кельях ХVII века. В комнате — соломенная кушетка, столик и стул, часто сыро, отопления не было. По причине влажности не было и обычных подушек: я подкладывал под шею кусок мыльного камня, сверху бросал полотенце и так спал.
Монахи иногда встают в 4 утра: считается, что с 4 до 6 в мире царит самая мощная энергетика, благоприятная для медитаций. Потом — обязательные занятия гимнастикой цигун и тренировки. После этого — завтрак из рисовой похлёбки либо из красных бобов. Кроме того, в распорядке дня были обязательные работы по монастырю, обучение медицине и беседы об истории буддизма.
Сначала меня ничему не учили, а только беседовали со мной. Порой проходили дни, и мне никто ничего существенного вообще не говорил. Моей обязанностью было подметать двор, и я к тому же мог тренироваться с остальными учениками. Так началась моя учёба и дружба с великим Дэцянем. О его величии я тогда не подозревал, порой он казался мне даже смешным и несуразным. Бывало, что Дэцянь велит мне прийти в 5 утра, я прихожу, а он говорит: «Посиди, сейчас начнём заниматься». И уходит. Я час сижу, два, изучаю стену... В конце концов выхожу наружу — там ученики. Спрашиваю: «Где он?» «Часа два назад ушёл на молитву в монастырь, — отвечают. — Придёт к обеду». Мастера живут понятиями вечности. Впереди вечность, позади вечность. Куда спешить?
Как проломить головой плиту
— А в чём величие?
— Он великий учитель: он умеет учить, не наставляя. Я как-то узнал, что в шаолиньском монастыре жил наставник, который спал сидя и умел стоять на одном пальце в вертикальной стойке. Спрашиваю: «Учитель, правду говорят, что Хайдэн мог на одном пальце стоять? — И что с того?» Дэцянь чистил картошку, но отложил нож, картофелину, вытер руки и сделал стойку на двух пальцах! Постоял, потом встал на ноги и говорит: «Тебе это что-нибудь дало?» «Нет», — отвечаю. «Вот и мне не дало! Надо чистить картошку, потому что скоро обед».
Я видел монахов, которые могли спиной, без помощи рук, взбираться по абсолютно гладкой стене монастыря. Некоторые перетирали в ладонях гранит в крошку, особо не напрягаясь. Я видел, как трескались камни, после того как эти люди просто прикладывали к ним руку. Монахи, которых я знал, могли без вреда для себя согнуть копьё, которое упиралось им в горло. Монахи легко разбивали головой каменные плиты и с удовольствием это демонстрировали. Первые месяцы я обучался только ради того, чтобы достигнуть таких высот, потом, уже после посвящения, понял: отнюдь не это самое важное. Более того, это как раз может отвлечь от самого важного. Секрет всех этих «чудес» в общей тренированности тела, правильной концентрации энергии и спокойном, чистом состоянии сознания.
В конце концов Дэцянь провёл полный ритуал посвящения в 1994 году. Я был, по его словам, первым иностранным послушником Шаолиня. В честь этого на территории Шаолиньского монастыря через несколько лет даже установили стелу.
Я учился у Дэцяня до самой его кончины в 2008 году, но и сейчас часто приезжаю в Китай, продолжаю учиться и сам преподаю традиционные знания в местных школах ушу. Ещё раньше скончался другой мой учитель, Суси, тогдашний настоятель монастыря. Когда меня ему представили, Суси был уже очень стар и неподвижно сидел в небольшой келье. Помню, как от него шёл свет, настоящий, физически ощутимый! Он долго смотрел на меня, молчал, а потом сказал: «Ты ко мне приходи». Мне объяснили, что это означало готовность давать личные наставления. Дэцянь обучал меня практике ушу и медицины, а Суси — буддийским премудростям. Суси, когда-то великий боец, в ту пору уже не мог обучать ушу: в шестидесятые хунвейбины перебили ему руку и повредили позвоночник.
— Почему Китаю удалось сохраниться, несмотря на красный террор?
— В КНР не было уничтожения общественных групп, целиком, как в России, поэтому традиционное общество сохранилось.
Для Китая вся история страны позитивна. Когда им надо было принять решение насчёт роли Мао Цзэдуна, 80 % его поступков были объявлены позитивными, лишь 20 % — негативными. Мы во время перестройки, которая шла под лозунгами вестернизации, пытались скопировать у Запада всё, что могли: социальные институты, систему образования, технику, общественные отношения, культурные матрицы. И во многом толком не понимали, что именно копируем. А вот китайская перестройка шла под национальными лозунгами. Никто там не ставил себе цели воссоздать западный образ жизни. Напротив, всё было заточено под возрождение именно Китая.
Чему учиться у Китая?
— Как же им удалось не только возрождение, но и рывок?
— Это делалось планомерно, последовательно и в несколько этапов. Сначала, в восьмидесятые-девяностые годы, китайцы выдвинули свой знаменитый лозунг «рынок в обмен на технологии». Они пригласили иностранные компании, которые тут же открыли в КНР современные на тот момент производства. Для этих фирм предъявлялись только два важнейших условия: использовать китайскую рабочую силу и произведённые товары продавать не на территории Китая, а вывозить за границу, возвращая в страну валюту. В итоге КНР получила и деньги, и современные технологии, обученных инженеров, рабочих и менеджеров. При этом иностранные инвестиции защищались китайским государством.
После этого Китай приступил к созданию собственных инновационных производств. И преуспел в этом. За последние годы Китай, например, создал свою собственную операционную систему, на которую уже переведены все государственные компьютеры. Есть в КНР и свои компьютеры, созданные исключительно на базе собственной элементной базы, в том числе и суперкомпьютеры, свои соцсети и мессенджеры, которые куда мощнее и удобнее для китайцев, чем Facebook или Twitter. Есть своё производство станков, оборудования, спутников и ракет, собственное автомобилестроение. Сейчас Китаю, в отличие от нас, уже не нужно запрещать ввоз чего-либо, чтобы поддержать своих производителей. Напротив, многие заграничные товары оказались неконкурентоспособными по сравнению с китайскими.
— У вас есть хорошая книжка под названием «Как победить Китай?». Если в двух словах, не пересказывая всю книгу — как?
— Название издатели дали вопреки моей воле. Не надо Китай «побеждать», надо научиться жить с ним рядом, не обжигаясь. Китай не противник, он может быть надёжным партнёром, если с ним правильно вести диалог, но не стоит допускать его глубоко в страну. Китай будет всегда пытаться проникнуть как можно глубже в зарубежную экономику, политику или культуру, тем самым он обеспечивает свою устойчивость. И здесь нужно грамотно и вежливо ставить барьеры.
— А чему Россия может научиться у Китая?
— Китай может научить, во-первых, очень устойчивой политической культуре: у страны могут быть и взлёты, и падения, но при этом идёт постоянный диалог правителя с народом. Китайское государство всегда было социально ориентированной монархией. И неизменно главной задачей было реальное улучшение жизни народа, что и сейчас продолжается, поэтому народ в целом доверяет власти. И в этом залог устойчивости Китая. Власть действительно стремится к тому, чтобы народу жилось как минимум спокойно: борется с коррупцией в высших эшелонах, повышает пенсии, улучшает медицинское обслуживание. И всегда ставит интересы государства выше интересов отдельных финансовых групп
Во-вторых, Китай никогда не начинал внешнюю экономическую или политическую экспансию, пока внутри страны была сложная социально-экономическая ситуация. Принцип простой: сначала укрепляемся внутри, наводим порядок, используем западные достижения для развития китайской экономики, а потом, скажем, возвращаем территории или проводим военные операции. Сначала — внутренние дела и забота о народе.
В-третьих, Китай никогда не скатывается при обсуждении своего прошлого или настоящего ни в болезненную рефлексию, ни в горячечный восторг и пафос. А в России — либо восторг, либо терзания. Надо учиться спокойному и достойному принятию себя.