375 лет назад, 30 июня 1648 года, из устья реки Колымы в Северный Ледовитый океан вышли 90 человек на шести кочах — парусно-вёсельных судах водоизмещением до 60 тонн. Начался поход, доказавший наличие пролива, отделяющего Азию от Америки, и, значит, принципиальную проходимость Северного Морского пути.
Впрочем, вряд ли приказный, то есть глава экспедиции, думал тогда о подобных глобальных вещах. Его целью был поиск морского пути «на новую Анандырскую реку», откуда он обещал «явить государю прибыль в 7 сороков и 5 соболей». В своих челобитных и «отписках», то есть отчётах, этот приказный называл себя то Сенькой, то Семейкой. Нам же он известен как Семён Иванович Дежнёв. Тот самый, что вписал своё имя в историю Великих географических открытий.
Вровень с золотом
Другое дело, что сам Дежнёв вряд ли представлял себе величие и эпохальность своего открытия. Есть вероятность, что он мог бы, наверное, даже сожалеть о нём, поскольку буквально пару лет спустя «на новую Анандырскую реку» открыли куда более простой и безопасный путь — через реку Анюй, приток Колымы. В 1649 году земляк, соратник и конкурент Дежнёва Михаил Стадухин выяснил у местных жителей детали: «А на роспросе тот мужык сказал, что подошла де та река Анандырь к вершине Анюя блиско...»
С одной стороны, сожалеть вроде как было о чём. Из устья Колымы с Дежнёвым вышло 90 «охочих людей», а до вожделенной «Анандырской реки» добралось гораздо меньше: «И на ту на Анандыр реку доволокся я всего двенатцатью человеки...» Да и соболиные угодья на Анадыре оказались не такими уж завидными — вместо обещанных 285 соболей Дежнёв с превеликим трудом наскрёб к отсылке в казну 245 шкурок, среди которых присутствовали «недособоли драные и без хвостов».
Но в «отписках» Дежнёва нет ни капли сожаления. Напротив — он всячески напирает на практическую выгоду своего морского похода: «А с Колымы реки идти морем на Анандырскую реку есть Большой нос, вышел в море далеко... А тот Большой нос мы, Семейка с товарищи, знаем, потому что розбило у того носу судно служилого человека Ерасима Онкудинова с товарищи. А от того носу Анандыр река и та корга далеко — доброго побегу трои сутки».
«Та корга» присутствует в «отписках» Дежнёва как постоянная величина — он всё время упоминает о ней как о главном результате своего похода, полного лишений и опасностей. Но что же это за таинственная и желанная штука, ради которой не жаль потерять почти 80% личного состава экспедиции?
«Корга» — слово поморское, заимствованное из карельского языка, где korgo означает «утёс, каменистая отмель». То, что Дежнёв использует поморскую терминологию, вполне естественно, поскольку родом он как раз из архангельских земель, с реки Пинеги. Естественно и то, что он считает «ту коргу» достойной самого подробного описания и картографирования: «Той реке Анандыре сделан чертёж от верха и до моря, и до той корги, где вылягает морской зверь».
Последнее слово — ключ ко всему. В устье Анадыря Дежнёв обнаружил невероятное, просто фантастическое лежбище моржей. Равных ему по размерам не было нигде: «Промышленные люди сказывают, что в Русском де Поморье столь много зверя того нет».
Это значило, что экспедиция, понёсшая столь внушительные потери, одним махом серьёзно поправила финансовое положение Русского царства, которое преодолевало последствия Смутного времени. Был найден и освоен практически неистощимый ресурс «рыбьего зуба», то есть моржового клыка, который ценился в Европе наравне со слоновой костью — выше любых соболей.
Выиграть войну
Главное, что всё это было очень вовремя. Партия «рыбьего зуба», добытого Дежнёвым, появилась в Москве в январе 1664 года. Сопровождал её сам Семён Иванович, в то время всё ещё пребывавший в статусе рядового ленского казака. Однако дело его рассматривалось специальным заседанием боярской думы и лично государем Алексеем Михайловичем. И немудрено — Дежнёв добыл для казны 289 пудов «рыбьего зуба». При московской цене в 60 рублей за пуд получалось, что он принёс государству доход более чем в 17 тысяч рублей. Сумма просто невероятная. Особенно если учесть, что Русское царство вело войну с Речью Посполитой, и каждая копеечка была на счету. Между прочим, осенью 1663 года польский король Ян II Казимир предпринял масштабное наступление, предполагавшее захват Левобережья Днепра и поход на Москву. А в марте 1664 года в войне произошёл перелом в пользу русских. Французский герцог Антуан де Грамон, служивший польскому королю, писал: «Отступление наше длилось две недели, и мы думали, что погибнем все. Сам король спасся с большим трудом...» Словом, «рыбий зуб с Анандыр-реки» пришёлся очень кстати.
Принято считать, что современники оценили только эти результаты экспедиции Дежнёва. Дескать, о его великом географическом открытии стало известно лишь в 1737 году, когда учёный Герхард Миллер, руководящий Академическим отрядом «Великой Северной экспедиции», обнаружил в Якутске документы, касающиеся похода Дежнёва.
На самом деле информация, добытая Семёном Ивановичем, почти сразу же стала объектом охоты европейских разведок. Вокруг неё развернулся настоящий шпионский детектив.
В 1667 году тобольский воевода Пётр Годунов составляет первую географическую карту Сибири и Дальнего Востока — «Чертёж сибирской земли». Этот «чертёж» во многом повторял детальные описания Дежнёва. Во всяком случае, морская дорога от Лены до Амура на этой карте была свободна, что подтверждало догадки европейцев о проходимости Северного морского пути.
Еврострасти
Это подтверждение дорогого стоило. В течение всего XVII столетия европейцы пытались вытянуть у русских государей разрешение на транзитную торговлю с Китаем. А тут выяснялось, что баснословных богатств «китайской стороны» всё-таки можно достичь морем, ни у кого не спрашивая разрешения. Достоверное знание об этом пути перевешивало все прибыли от торговли «рыбьим зубом». И Европа пошла проторенным путём — путём обмана.
Вот запись из дневника Клая Прютца, чиновника шведского посольства в Россию: «Приложенную ландкарту Сибири и пограничных с нею стран я скопировал 8 января 1669 года в Москве настолько хорошо, насколько это было возможно сделать с оригинала, данного мне лишь на несколько часов князем Иваном Алексеевичем Воротынским, с тем, чтобы я её только посмотрел, но отнюдь не счерчивал». Копия карты ложится на стол королю Швеции Карлу XI, который оценивает перспективы и чуть ли не принимается переоснащать флот для освоения Северного морского пути.
Немного погодя копия «Чертежа Сибирской земли» отправляется в Амстердам — уже стараниями главного живописца Оружейной палаты Станислава Лопуцкого. «Чистый» морской путь в Китай производит на Амстердамской бирже большой переполох, чреватый изменением европейской системы торговли, а значит, и возможным переделом мира. В 1673 году шведский фортификатор Эрик Пальмквист снимает ещё одну копию с «русской ландкарты», доводя интерес к Северному морскому пути до небывалых высот...
В том же году умирает Семён Дежнёв. Умирает, не ведая о том, что информация, добытая им, определила развитие России на века вперёд. И что спустя сто лет после сдачи им в Москве «рыбьего зуба», в 1764 году Михаил Ломоносов в своём труде «Краткое описание разных путешествий по Северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию» напишет: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке».