«Виват! Виват! Вечный мир с храбрым польским народом! Мы не рождены для того, чтобы биться друг с другом. Единое наше начало. Я не стану мочить оружия в крови народа, действительно заслуживающего почтения и уважения!»
Такие слова были произнесены 230 лет назад, утром 5 ноября 1794-го. Пан Збышевский — непосредственный участник этого события — счёл нужным добавить: «Говоря это, он сорвал со своего бока саблю и бросил её в угол».
«Он» — не кто иной, как Александр Васильевич Суворов. Пока ещё генерал-аншеф. 7 ноября он отправит по инстанции рапорт, а 19 ноября получит рескрипт императрицы Екатерины II, где значилось: «Вы знаете, что я без очереди не произвожу в чины. Не могу обидеть старшего; но умиротворением Польши вы сами произвели себя фельдмаршалом».
Слово джентльмена
Как правило, формулировка «умиротворение» вызывает у ангажированной публики нечто вроде истерического приступа, поскольку ей «достоверно известно», что польское восстание 1794 года было Суворовым «потоплено в крови». А самым страшным преступлением полководца они полагают штурм Праги, этого предместья Варшавы на правом берегу Вислы, который состоялся 4 ноября и, по сути, поставил точку в восстании. Принято считать, что «русские варвары» во время штурма не только спалили Прагу дотла, но и вырезали население подчистую: «Свирепость распоряжений Суворова хорошо известна по ужасным жертвам Очакова, Измаила и Праги, где 60 тысяч поляков были принесены в жертву его мстительности».
Приведённая выше цитата взята из английской газеты The Times тех лет, которая именно так описывала стиль действий русского военачальника. Англичанам почему-то принято верить на слово. Но стоит ли так поступать — большой вопрос. Дело в том, что, и по данным Суворова, и по данным его противника, генерала Томаша Вавжецкого, который организовал оборону Праги, совокупная численность польских войск вместе с населением, не успевшим эвакуироваться из предместья в саму Варшаву, едва достигала 30 тыс. Что касается жертв, то о них красноречивее всего говорит «Окончательный журнал действий в Польской кампании», согласно которому из 30 тыс. защитников Варшавы, обезоруженных, сдавшихся и «отпущенных с пашпортами в домы», насчитывалось 26 729 человек.
Однако столь малое количество жертв никак не могло устроить джентльменов из Лондона. Они увеличили их количество примерно в 20 раз. Но на этом не остановились — русофобская кампания требовала визуального ряда.
«Генерал Живоглот»
И он в скором времени был создан мастером британской политической карикатуры Исааком Крукшенком. Карикатурист воспользовался тем, что правила транскрипции русских фамилий в английском языке тогда ещё толком не устоялись, и решил сыграть как раз на этом, взяв следующий вариант написания фамилии русского полководца — Suwarrow. При быстром произношении он почти сливался со словом «swallow», которое чаще всего переводят как «ласточка». Но у него есть и другие значения, например «глотать».
С помощью этого низкопробного приёма на свет появился страшный и отвратительный Суворов, он же general Swallow, то есть «генерал Живоглот» — именно так гласили подписи к карикатурам, где «русский варвар» отправляет в свою прожорливую пасть несчастных поляков. Это вызывало у Александра Васильевича искреннее недоумение. Дело в том, что своим Польским походом он гордился. Не потому, что отхватил чин фельдмаршала, а в силу того, что предотвратил кровопролитие и сумел остановить войну, которая принесла бы польскому народу страшные беды.
Это может показаться странным, но полякам он симпатизировал и высоко ценил их воинские качества. Более того — выступал против последующего раздела Польши, утверждая, что лучше иметь на западе добрых соседей, чем обозлённых врагов. Именно по этой причине Суворов свёл подавление польского восстания к быстрому маршу и двум сравнительно крупным сражениям — у Крупчиц, что близ Бреста, и в Праге. В первой битве корпус польского генерала Кароля Сераковского потерял около 3 тыс. человек. Потери при штурме Праги нам уже известны. Если этой пролитой крови кому-то покажется слишком много, то вот слова самого Суворова относительно планов, согласно которым надлежало принуждать бунтовщиков к миру: «Миролюбивые фельдмаршалы при начале польской кампании провели всё время в заготовлении магазинов. Их план был сражаться три года с возмутившимся народом. Какое кровопролитие! Я пришёл и победил. Одним ударом приобрёл я мир и положил конец кровопролитию».
Контрибуции не брать
У нас очень любят цитировать полководческое кредо Суворова: «Глазомер, быстрота, натиск». Однако это куцая часть настоящей доктрины прославленного полководца, которая целиком выглядит так: «Вот моя тактика: отвага, мужество, проницательность, предусмотрительность, порядок, умеренность, устав, глазомер, быстрота, натиск, гуманность, умиротворение, забвение».
Здесь скрупулёзно перечислено всё, включая и разведку (проницательность, предусмотрительность), и дисциплину (умеренность, устав), и собственно боевые действия (глазомер, быстрота, натиск). Но, что важнее прочего, Суворов оговаривает и то, как надлежит заканчивать войну. Гуманность. Умиротворение. Забвение.
Может быть, это только слова? Ничуть. Так, один из рескриптов Екатерины II предписывал Суворову обойтись с покорённой Варшавой по законам военного времени: «Справедливо в наказание городу Варшаве за злодеяния против российских войск и миссий, произведённые вопреки доброй веры и трактатов, взять с жителей сильную контрибуцию». Александр Васильевич не побоялся возразить императрице и настоял на своём — контрибуции брать не следует.
Суворов строго следовал своей доктрине, где последним, самым важным пунктом значилось «забвение», то есть попытка строить отношения с чистого листа. И это производило поистине неизгладимое впечатление. Комендант Варшавы Юзеф Орловский писал пленённому предводителю восстания Тадеушу Костюшко: «Вас могут утешить великодушие и умеренность победителей в отношении побеждённых. Если они будут всегда поступать таким образом, наш народ, судя по его характеру, крепко привяжется к победителям».
В том, что этого не произошло, вины русского полководца нет. Раздел Польши всё-таки состоялся — на этом настаивали союзники России, Австрия и Пруссия. Спустя 5 лет в битве при Треббии против Суворова на стороне французов выступили польские легионы Яна Домбровского, собранные этим поляком как раз из тех, кто был отпущен «генералом Живоглотом» под честное слово не воевать больше против русских.