Коридор поликлиники значительно опустел. Я захожу в кабинет терапевта, а в очереди за мной остаются всего человек пять-шесть. Люди устали: все они высидели в очереди по 4-5 часов. И все бы ничего, но на часах уже 21:20. Рабочий день врача, гласит табличка на двери, заканчивается в 19 часов. Кто и что заставляет мучиться всех действующих лиц, врача и пациентов?
Пошла, не зная ничего
Мне стало очень, очень плохо в минувшую пятницу. То ли перепады погоды повлияли, то ли усталость, то ли просто обострилась гипертония, но когда тонометр выдал 170/90, я направилась в поликлинику: мои привычные лекарства уже не помогали.
Мой участковый терапевт работала с 15 до 19 часов. В 16:00 я с талоном в руке направилась на третий этаж поликлиники. Сказать, что народу было много — это значит ничего не сказать. Скамейки у кабинета были заняты, люди сидели, плотно прижавшись друг к другу плечами. В другом углу, который относится и вовсе к другому отделению, была группа пациентов, тоже к моему терапевту. По более-менее беглому подсчету я была в очереди двадцать пятой. Причем врач уже час как принимала.
Постояв минут сорок, я все же присела на небольшой кусочек скамейки — очередной вошедший к терапевту освободил место. «Присаживайтесь, — улыбнулась мне худенькая бабуля лет восьмидесяти. — Я вот четвертый час сижу в очереди, тебе столько же придется».
«Четвертый, — пронеслось в голове? — Не иначе, бабушка что-то спутала».
В поликлинике ужасно, невыносимо, отвратительно пахнет краской. Моя головная боль от высокого давления усиливалась ежеминутно. Хотелось встать и уйти, но консультация врача все же необходима: я сама с ситуацией уже не справляюсь.
Прошел час. В кабинет терапевта попали лишь четверо счастливчиков.
«Эти все уже тут были, как я пришла, — рассказывает мне словоохотливая бабуля. — А я в час подошла, так представьте».
Время, кажется, тянется вечность. Напротив меня сидит женщина в медицинской маске. У нее приступы кашля, непрекращающиеся, постоянные. Когда она отхаркивает мокроту, снимает маску и достает из кармана платок. Я невольно вжимаюсь в стену: не хватало еще поймать здесь вирус. Рядом с ней, почти уснув, сидит глубоко уже беременная женщина. Периодически поглаживая живот, она дремлет, полузакрыв глаза. По соседству с девушкой сидит пожилая семейная пара. Мужчина с желтоватым лицом положил голову на плечо супруги. Ему плохо, и это видно невооруженным взглядом.
Часы показывают шесть. В очереди минимум 15 человек. Еще не зная, что это здесь — ежедневная норма, и сидеть нам всем до заката, я надеюсь на лучшее: раз талоны выданы, нас всех примут. А раз у доктора осталось рабочего времени всего час, значит, она фантастическим образом сейчас ускорится, и мы все успеем побывать на приеме за эти оставшиеся 60 минут.
Не тут-то было. Очередь идет все так же неспешно. Из кабинета выходит медсестра, окидывает нас всех взглядом, делает круглые глаза и возвращается назад. Спустя минут 20 выходит снова и спрашивает: «А есть те, кому просто больничный закрыть?». Пара человек оживляются, подают ей в руки талоны, карточки и больничные листы и рвутся встать, наконец, с лавки, к которой едва не приросли за несколько эти часов. Медсестра скрывается за дверью, через пару минут выносит и подает счастливчикам подписанные листки нетрудоспособности. Эти двое буквально бегом бегут по коридору на выход, а нас остается человек 10.
Больничный — не напасть, как бы на нем не пропасть
Семь. Я недоумеваю: врач не выходит, не собирается домой, не кричит, что устала жить в поликлинике. Прием продолжается. Никто, кроме меня, не удивлен. Вдруг мужчина с тетрадками в руках стремглав бросается в раздевалку: гардероб работает до 18-30. Он забыл забрать верхнюю одежду, которую по наивности, думая, что успеет пройти до семи, сдал.
«Как такое возможно? — решаю, наконец, узнать, что такое происходит. — Терапевт работает круглосуточно?».
«А вы первый раз? — улыбается моя пожилая соседка по скамейке. — Да ну что вы, тут всегда так. Говорят, должно быть восемнадцать терапевтов, это чтобы по-хорошему. А их осталось четверо. Каждый ведет по 4 участка минимум. Где тут что успеешь? В любой день, в любое время, как ни придешь, очередь на полкоридора и конца-края не видно».
«А я вот с этой женщиной уже две недели как в очереди совпадаю, — улыбается высокий мужчина со старомодным дипломатом. — Вместе приходим, сидим, больничный продлевают, мы опять с ней на прием в один день ходим, сидим часиков по 4-5». Дама, к которой обращены слова, кивает: «Да-да, все так и есть».
Восемь. Из кабинета выходит медсестра и говорит: если кто-то придет, пусть больше очередь не занимает. Я смеюсь во весь голос: кому придет на ум являться на прием к врачу, работающему до семи вечера, в восемь? Оказывается, я зря смеялась: минут через пять в коридоре появляется грузная женщина, которая молча подходит к нам и садится. «Просили не занимать», — говорит ей мужчина с дипломатом. «Я на больничном, примут», — говорит пациентка.
Девять. От бессилия, головной боли, подкатывающих слез и тошноты от запаха краски я начинаю считать, что можно было сделать за те пять часов, что я потеряла в очереди. Можно, допустим, отработать больше, чем полсмены. Можно долететь до Турции и лежать уже на пляже. Можно сходить в кино, пообедать в кафе, погулять и вернуться домой...
Вот он, долгожданный миг. Моя очередь. На часах 21-20.
«О, у вашего года рождения диспансеризация, — увидев мою карту, радуется медсестра. — Я вам сейчас выпишу направления на анализы, сдадите завтра, нужно еще маммографию сделать и глазное давление измерить».
Я рассказываю врачу о внезапно поднимающемся давлении, она неотрывно что-то пишет в чужой карте. Наконец поднимает на меня измученные красные глаза, меряет давление, слушает грудь и спину, узнает, какие препараты я принимаю, берет карточку и начинает писать.
«Флюорография в первую очередь нужна, — напоминает мне медсестра. — Только у нас в поликлинике аппарат сломался, вам нужно будет проехать в стационар, наш, сказали, долго не сделают».
«Нет, пока что я себя ужасно чувствую и никуда не поеду», — честно признаюсь я. Интересуюсь невероятной очередью: вроде как эпидемия гриппа миновала, в чем же дело? Терапевт вздыхает: оказывается, пациенты в очереди говорили правду. Врачей действительно не хватает. Все бегут из поликлиники бегом: платят мало, пациентов тьма несметная, врачи давно выполняют по 2-3 нормы на приемах. Медсестра, что отработала здесь жизнь, уволилась, найдя другое место, где платят премии и народу ровно столько, сколько должно быть по норме. Эта, новенькая, недавно из декрета, потому и работает пока. Многие устраиваются в негосударственные медицинские центры. Там и отношение особое, и деньги совсем другие.
Врач выписывает мне больничный лист, просит прийти за ним в специальный кабинет завтра с утра: сегодня, конечно, он уже закрыт. Мне на приём почти через неделю, препараты выписаны, я могу идти. Облегчения нет: я слишком устала и надышалась краской.
Талонов нет, флюорография не работает, глазное дно не померить. Есть только люди
Наутро я стою в столе справок. Получив документ, решаю пойти сдать кровь. «Диспансеризация на то и есть, что всё обойдете быстро и без очереди», — вспоминаю слова медсестры. Не тут-то было. Очередь у процедурного кабинета в три шеренги. Конечно, никто меня не пропустит. «Прием через одного», — гласит табличка. Кое-как дожидаюсь очереди, сдаю кровь и иду в регистратуру. Нужно взять талон к кардиологу. Возможно, врач выпишет какое-то лекарство, что поможет снизить давление. Рекомендации терапевта, к которой я попала с таким трудом, пока результата не принесли.
«Талонов к кардиологу нет до 18 мая, — отвечает мне регистратор из окошка. — А после восемнадцатого мы пока не пишем, после майских праздников звоните».
Я объясняю, что мне плохо, может, есть возможность попасть на консультацию? «Подойдите к врачу, может, примет так», — дает совет женщина. «Не ходите, — тут же говорит мужчина, что стоит в очереди за мной. — Я вообще только выписался из кардиоцентра, перенес сложную операцию. Должны были здесь незамедлительно принять, инвалидность оформить. Не могу попасть второй месяц: талонов нет. Врач извиняется: вот рада бы принять, да нет никакой возможности, работаю, не разгибаясь. Народу тьма, идут те, кто записывался еще с января». С января! Боже, на что я рассчитываю?
Поднимаюсь к окулисту в надежде измерить глазное дно: здесь не нужен талон. Очередь из человек двадцати ничуть не радует. Тихонечко намекаю, что я по диспансеризации, мне ненадолго, только измерить прибором давление. Народ орет: женщины, мужчины, девушки, юноши. Матерятся, воют, трясутся от злости. Я их понимаю: вчера сама была готова убить любого, намекнувшего на то, чтоб пройти без очереди. Ни с чем ухожу восвояси.
Как рукой сняло
Неделя прошла. В ужасе, что вновь предстоит отсидеть километровую очередь, решаю всех обмануть: врач вновь принимает с трех, а я приду к двум, отсижу час, зато буду первая. У кабинета я оказываюсь в 14-05 и становлюсь десятой. Оказывается, есть те, что пришли к двенадцати. И уже три часа подпирают дверь, ожидая начала приема.
Сижу час. Мне почти не лучше: мурашки в глазах говорят о том, что давление вновь поднимается. Сегодня краской воняет сильнее: ремонт добрался с подвала до третьего этажа. Я сто раз прокляла решение идти на больничный: чем испытать такую очередетерапию, лучше ползти из последних сил на работу. «Больше никогда, никогда не буду болеть», — даю организму установку.
Начинается прием в 15:20: врач, видимо, примчавшаяся с вызовов, просит никого не входить, чтобы «проглотить хоть чаю». Медсестра выглядывает в шесть: есть те, что закрыть больничный? Я рвусь к ней, расталкивая еще пару желающих. «Вы так быстро выздоровели?», — поднимает она на меня глаза. «Как рукой сняло», — отвечаю я. Медсестра выносит подписанный больничный: свобода! Пусть я ни грамма не нормализовала давление, я вольна выбежать на улицу из этого душного серого коридора, невыносимо воняющего краской.
Две недели назад в другой поликлинике Челябинска, прямо в очереди за талоном, умер пациент. Несмотря на оказанную реанимацию, спасти 70-летнего мужчину не удалось.
Спасибо, что мы все в нашей очереди живые.