Сегодня, в день оглашения приговора по делу с акцией в Храме Христа Спасителя, у многих есть подспудно ощущение, что происходит нечто важное и — очевидно нехорошее. Безотносительно к тому, чья из позиций вам ближе — «прогрессивной общественности», стеной вставшей на защиту «бедных девочек», или общественности православной, считающей необходимым наказать «кощунниц». Кульминация драмы, начавшейся задолго до сегодняшнего дня.
Выборный цикл 2011-2012 не закончился. В том, что происходит сейчас в здании Хамовнического суда, звучит эхо зимних митингов. Pussy Riot (бунтующая вагина) — это собирательное имя протестной толпы, не имеющей, по большому счету, ни лидеров, ни программ — но движимой эмоциями: раздражением, возмущением, обидой. Стилистически воспроизводящей на улицах и площадях паттерн семейного скандала, который склочная жена закатывает загулявшему мужу. Лозунги «за честные выборы», и «вы нас даже не представляете» — это вопли обиженной супруги: «ты меня забыл!», «скажи правду, где ты шлялся!». Обвинения в коррупции — требование немедленно отдать получку, вкупе с подозрением в попытке заныкать в гараже заначку на опохмел. Если бы Болотная и Сахарова принялись-таки создавать одну на всех партию, лучшего названия для нее, чем имя женской панк-группы, ставшее теперь всемирно известным, и придумать было б нельзя.
Но проблема много глубже и серьезнее. Политическое измерение — лишь надводная часть айсберга. Мишенью зимних протестов был всего лишь Путин — в ипостаси «национального лидера». Эффект от акции Pussy Riot много сильнее и точнее, поскольку ее мишенью стала сама культурная основа путинской власти — место «царя» или даже «отца», то, как оно устроено в общественном сознании. Призыв «Богородица, Путина прогони», произнесенный в Храме Христа Спасителя — это манифест нового матриархата: религиозно-политического устройства, в котором никакому «отцу» попросту нет места.
По факту, наш социум скатывается в матриархат уже многие десятилетия. Еще в позднесоветские времена женщина прочно утвердилась в роли фактического главы семьи, часто из нее же одной и состоящей. Преобладание женщины все больше закрепляется институционально: достаточно вспомнить Путиным же введенный «материнский капитал»: не семейный, не отцовский, а именно материнский. Переход с призывной на контрактную армию — также движение от патриархата к матриархату: «мужская» по природе система организованного насилия, «войны», вытесняется на периферию, даже в маргиналию социальной жизни. Чем меньше войн, тем более «женским» становится социум: матриархат — это когда насилие не сконцентрировано в одной организованной точке, а буквально разлито, размазано по всей нашей жизни: войны как таковой нет, но получить по голове ты можешь за каждым углом и в любой момент.
Христианство как таковое — это, конечно же, вполне «патриархатная» религия, основанная на почитании Бога Отца. Но, как и в любом «патриархатном» культе, внутри него есть свой собственный «сектор» для Богини-Матери — она же Кибела, она же Гера, она же Исида, она же Гуанинь или древнеславянская Рода — верховное женское божество. Именно поэтому призыв прогнать Путина обращается именно к Богородице — а не к Христу Спасителю, которому посвящен храм. Достаточно вспомнить толпы, стоявшие совсем недавно в очереди на поклонение Поясу Богородицы, чтобы понять, до какой степени и само наше православие стало сегодня «женским». Впрочем, любой человек, знакомый с православной приходской жизнью, легко заметит, до какой степени любая нынешняя церковная община — царство «матушек», и насколько чаще у нас молятся Матери, нежели ее Сыну.
Патриарх — такая же «проекция» фигуры Отца в религиозной сфере, как и президент — в политической. В этом смысле он так же уязвим и слаб перед этой атакой, она рикошетом бьет по нему ничуть не меньше, чем по Путину. Хотя бы потому, что его «место власти» точно такое же наследие старой «патриархатной» («патерналистской») модели, как и место «национального лидера». В магическом смысле призыв «Богородица, Путина прогони!» — это призыв к Великой Матери сменить Отца в роли верховного божества, тем самым приведя сакральные реалии в соответствие с социологическими. Или, как об этом сказано в заявлении участницы Pussy Riot Алехиной, «понять, растет ли церковь вместе с обществом или остается консервативной институцией».
То, насколько далеко может зайти такой «бабий бунт», мы увидели сегодня же в Киеве, где активистки группы FEMEN спилили православный крест, установленный в память о жертвах сталинских репрессий. Разумеется, в знак протеста против дела Pussy Riot. «Теперь так можно». И можно сколько угодно скорбеть по поводу «надругательства над святыней» — беда в том, что в ситуации де-факто начинающейся религиозной войны, такие события начинают входить в порядок вещей.
Пятнадцать лет назад киевские же писатели-фантасты Марина и Сергей Дяченко выпустили роман-притчу «Ведьмин век». Мир, в котором разворачивается действие, по уровню технологий и общественного развития неотличим от нашего, но есть одна важная деталь: в нем по-прежнему есть ведьмы и есть инквизиция (в форме государственной спецслужбы). Функция инквизиции — не уничтожать ведьм, а следить за тем, чтобы они не делали зла. И она более-менее справляется, не выходя за границы гуманности — до тех пор, пока внезапно и по непонятным причинам число ведьм и степень их агрессивности начинает резко расти. Разгадка отыскивается в описании похожих событий, происходивших много веков назад: на свет рождается «ведьма-матка», она же Великая Мать.
Политически Путин, как показала кампания 2011-2012, не просто непобедим, а безальтернативен. Нет силы, способной бросить ему вызов и победить в открытом политическом противостоянии. Но религиозные войны имеют свойство менять политическую реальность быстро и необратимо, опрокидывая даже многосотлетние монархии — скажем, британская революция 17 века вся выросла из религиозного конфликта и «смены вер». При всей естественной симпатии к «девочкам», которые всего лишь «выражали свое мнение» в неподходящем для этого месте, нельзя не понимать долгосрочных последствий возникающей моды на публичные ритуалы такого рода. Бессилие репрессивного аппарата государства, которое может сколько угодно «надзирать и наказывать», но которому нечего сказать по существу вопроса, кроме невнятного бубнежа про «осквернение святынь» (а он потому и невнятный, что для «целевой аудитории» это давно уже никакие не святыни) — верный признак надвигающейся социальной катастрофы. Волны, для которой наши социальные институты — не более чем хлипкие деревянные домики, наподобие тех, которые смыло в Крымске в ночь на Ивана Купалу.
Даст Бог, пронесет.
Читайте также:
Дебаты о Pussy Riot: внутри и вне церквиПять скандальных акций в поддержку Pussy RiotТворческая элита не видит преступления в действиях Pussy Riot