Почему страна расколота на богатых и бедных, а идеологические споры становятся всё жёстче? Не грозит ли войной другой глубокий раскол: между Россией и Западом? Об этом разговор с руководителем европейского Института демократии и сотрудничества, доктором исторических наук Наталией Нарочницкой.
По десять тысяч на руки?
Владимир Кожемякин, «АиФ»: Наталия Алексеевна, 101 год назад большевики обещали народу построить справедливое государство. Не получилось в конечном счёте. Не получается и у постсоветской власти?
Наталия Нарочницкая: Нет правды на земле, но нет ее и выше. Идеальные государства существуют только в головах политиков, особенно радикальных, которые придумывают социальные утопии в тиши своих кабинетов, забывая при этом о реальном народе. Если закон строг, но общество в целом считает его справедливым, оно с ним мирится. Хотя, как известно, нарушение закона в России — обычное дело, потому что мы внутри себя живем по правде, а не по праву. Да, сегодня, как и 100 лет назад, люди раздражены бросающимся в глаза непристойным для XXI в. расколом между богатыми и бедными. Тем более что бедные у нас бедны не как в современной Европе, а по меркам довоенного времени. Кто-то живёт без водопровода, с колонкой на улице, а кто-то строит дворцы и хоромы... Поэтому люди вспоминают о советском равенстве порой и с ностальгией, хотя и тогда, как и сегодня, многое было несправедливо.
Подавляющая часть протестных настроений в обществе не совпадает в идеологии с устремлениями группы Навального, хотя Запад все мечтает соединить их и направить против российской власти.
— Говорят, что надо отнять у богатых их миллиарды и поделить поровну. Тогда благ хватит на всех.
— Это иллюзия. Даже если отобрать у двух десятков наших олигархов всё подчистую и разделить поровну на население России, получится не более 10 тыс. руб. на человека. Мне, к слову, не нравится, когда СМИ тиражируют повадки никчёмных представителей золотой молодёжи, развлекающихся на дорогих автомобилях. Их единицы, они ничтожны и пошлы, но их поведение колет людям глаза, зачастую искажая картину, как в кривом зеркале.
Конечно, удручает, вызывает горькую усмешку, когда нувориши, разбогатевшие в безвременье девяностых, буквально золотом покрывают свои дворцы. В Европе такого поведения нет. Да и, в сущности, человеку даже весьма обеспеченному, если он поглощен делом, не нужно этой роскоши. К тому же, сколько бы ты ни накупил роскошных вилл в разных уголках земного шара, все равно не будет времени ездить туда чаще чем раз в год. Тому, кто не изуродован комплексом выскочки, требуется не так много: возможность обеспечивать семью, передвигаться по своей стране и миру, в меру отдыхать, помогать родным и друзьям, не быть стесненным.
Не думаю, что заметные протестные настроения были вызваны примитивной завистью к феномену «Рублевки» и желанием все уравнять. Сейчас больше неприятия вызывают нехорошие проявления и симптомы сращивания на местах власти и денег. Это вовсе не примитивная зависть.
Кстати, подавляющая часть протестных настроений в обществе не совпадает в идеологии с устремлениями группы Навального, хотя Запад все мечтает соединить их и направить против российской власти. На самом деле люди недовольны тем, что власть недостаточно реформировала наследие девяностых, не повернула страну в полной мере к социальному и промышленно развивающемуся государству с соответствующими стимулами. А либералы, наоборот, огорчены, что власть все-таки повернула и не сохранила те правила, при которых порт Находка мог быть приватизирован по цене десяти «Мерседесов».
Кстати, гораздо большим источником раздражения в обществе стало бесчестье чиновников и их бесконтрольный доступ к финансам. Над олигархами сейчас уже просто посмеиваются, а непонятно как разбогатевшие чиновники возмущают.
— Вы за социализм с человеческим лицом?
— Социальное государство — это веление времени. Я боюсь всяких «измов»: любой термин с таким окончанием обязательно несет за собой шлейф всего того, что все эти социальные концепции и эксперименты накопили за ХХ век. Но кажется, что мир стоит на пороге появления еще одного «изма», в котором будут элементы социализма, но не коммунизма. Когда государство будет думать не только о том, что на счетах рационально, удобно, правильно, но и о том, что должно и праведно. Может быть, Россия станет первой в предложении такой идеи, модели общества: ей понятны проблемы хижин и дворцов, вечной мерзлоты и пустыни, прозябания в нищете и жизни в роскоши, высот искусства и страшного примитивизма. «Нам внятно всё — и острый галльский смысл, И сумрачный германский гений», — писал Блок. Мы сжатая копия мира с его страшными перепадами в культуре, уровне жизни, традициях, этике поведения, и поэтому в состоянии, не навязывая другим цивилизациям полного слома своего кода, предложить концепцию будущего как некой гармонии. Это то поприще, на котором не надо иметь огромного ВВП (валового внутреннего продукта): достаточно воли и исторического опыта.
Плевок в зеркало
— Что из наследия советского времени стоило бы взять с собой в светлое будущее?
— Прежде всего — бесплатные образование и медицину. Образованием, несмотря на его идеологическую зашоренность, мы могли гордиться повсюду в мире. Любой наш самый серый троечник был корифеем эрудиции по сравнению со своим сверстником на Западе, особенно в Америке. Мы лучше них самих знали американских писателей. Я не раз доказывала американцам, что «Рассказы о животных» сочинил не Майн Рид, как они думали, а Сетон-Томпсон. Учащиеся колледжей там не читали даже Хемингуэя. А уж что касается естественных наук, то наши способные выпускники всегда были желанными перебежчиками по ту сторону океана и без особых проблем получали там престижную работу по специальности.
Кажется, только наша нация так легко может соблазниться обещаниям за 500 дней все перестроить, хотя даже за целый президентский срок нельзя объехать и понять Россию. После Беловежских соглашений стало ясно, что разрушен не Советский союз, а российское государство, и нам предлагается в уплату за тоталитаризм расплатиться 300 годами русской истории.
— А что забрать из ельцинской эпохи? Были такие завоевания?
— Свободу читать и думать, публиковать, дискутировать, и в известных пределах — всё же возможность не столько заработать, как потратить по своему усмотрению. Знаете, в 1991 я без сожаления расставалась с идеологическим начётничеством: так надоели обкомы. Но держава-то при чём? Когда разрушали Советский Союз, разве этого мы требовали? Мы хотели очистить мозоли, однако государство своё не отвергали. Но в идеологической группе, выдвинувшей Ельцина, сошлись нигилисты, которые вели себя как пламенные большевики, отрицавшие всю историю до них самих. Эти люди были так же далеки от русской истории, как и их оппоненты: догматики ЦК КПСС. Либералы оказались идейно и духовно зачищены советской пропагандой куда больше, чем герои Шукшина, и им-то и надо выдавливать по капле из себя раба...
Да, коммунистический эксперимент исчерпал себя, но это не значит, что надо было выбрасывать историю трёх жертвенных поколений на свалку. Лучше спокойно перевернуть страницу, проанализировать, что являлось источником наших побед, а что — причиной отставания и поражений. А глумиться над жизнью отцов — это грех библейского Хама.
Я из семьи историков, которые изучали внешнюю политику России с XVIII века. И знала, что Запад нам не поможет: он потирал руки, предвкушая крах геополитической величины, сдерживающей его безудержные амбиции. В огромной стране возникал вакуум государственной воли, и само государство, которое за века сформировалось в равновеликую Западу силу и не давало управлять миром из одной точки, исчезало: оставался лишь материал. Наш народ должен был превратиться в массу, а наши ресурсы — просто служить другому проекту... Кажется, только наша нация так легко может соблазниться обещаниями за 500 дней все перестроить, хотя даже за целый президентский срок нельзя объехать и понять Россию.
После Беловежских соглашений стало ясно, что разрушен не Советский Союз, а российское государство, и нам предлагается в уплату за тоталитаризм расплатиться 300 годами русской истории.
— Такое чувство, что и сегодня мы чуть что разделяемся на красных и белых по разные стороны баррикад. Раскол в сознании народа никуда не делся. Изживем ли мы его когда-нибудь? Или мы обременены революцией навечно?
— Хуже всего во время революции проявила себя наша интеллигенция, про которую один мыслитель горько заметил, что это рак, впившийся в печень русского народа. Находятся такие и сейчас. Этот интеллигент подойдёт к России, как к зеркалу, где и так почти всё заплёвано, найдёт там чистое местечко и с наслаждением тоже туда плюнет... До сих пор глубокий раскол сохраняется во Франции, хотя со времён так называемой Великой французской революции прошло больше 200 лет. Но памятник Дантону по-прежнему стоит на бульваре Сен-Жермен. Просто французы перестали славить ту эпоху, которая, кстати, была гораздо кровавее. Но, заметьте, и не глумятся над ней. Они не хотят поддерживать раздвоение сознания, и в этом есть инстинкт самосохранения нации.
Если раскол всё время бередить, воспитывать взаимную ненависть, страну ждут новые жестокие потрясения. Поэтому не стоит доходить до такой крайности, вселенского иррационального обличительства: надо спокойно преодолевать каждый наш ухаб, а их не только наш на век, но и внукам хватит. К счастью, мы стали с бо`льшим уважением относиться и к предыдущей русской истории. Цари уже не изображаются злодеями или карикатурными героями, как в 1920-е гг. в театре Мейерхольда: там самодержцы доили блох и испражнялись на сцене. Мы должны прийти к пониманию: всё это сотворено нами и нашими предками, а значит, — наше.
А Великая Отечественная война? Споры о том, плохим или хорошим было государство, вообще неуместны. Беда случилась не с государством, а с Отечеством. Моя мать — партизанка Великой Отечественной, а её отец — полный Георгиевский кавалер, герой Первой мировой войны. Они служили разным государствам, и у них были к ним разные претензии, а защищали одно и то же Отечество. Когда враг, чужеземец ступил на твою землю, чтобы превратить всех в рабов, любой народ воюет за свою Родину и символы государства наполняются более глубоким смыслом.
— Такое чувство, что люди, которые глумятся над историей войны, — дети и внуки полицаев. Происходит «реванш потомков полицаев», образно говоря...
— Среди полицаев были разные личности: и сознательные предатели, и просто сломленные, струсившие. В любой нации 5-10% людей, которые могут, несмотря на всеобщее коленопреклонение, быть героями. Еще 20% пойдут за ними, еще 30% — хоть и не пойдут, но сочувствуют героям и гордятся тем, что такие среди нас есть. Небольшая часть населения готова лизать сапоги своим поработителям, но при этом ненавидеть их в душе. И уже совсем крошечная часть лижет сапоги с наслаждением.
5,5 млрд человек живут не в западном мире. Многие из них смотрят на Россию с уважением и видят в ней свой будущий якорь, страну, которая отстаивает многообразие и право всех цивилизаций развиваться по своим законам.
Война без комфорта
— Мало нам было санкций и проблем с Украиной, теперь ещё и раскол в православии. Не рискует ли Россия оказаться в тупике, оторваться от всего мира?
— Этот «весь мир» — тоже иллюзия. В девяностые тоже все говорили про «мировое цивилизованное сообщество», и в него мы отчаянно стремились войти в эпоху Горбачева. Где теперь этот фантом? Его придумал Запад, чтобы внушить, будто только он является подлинной цивилизацией, а все остальные — заблудшие народы на обочине истории. Но посмотрите, насколько сейчас мы терпимее к оппоненту, чем они! По сути, тамошняя постмодернистская элита превратилась в секту. Тоталитаризм переместился туда. К тому же 5,5 млрд человек живут не в западном мире. Многие из них смотрят на Россию с уважением и видят в ней свой будущий якорь, страну, которая отстаивает многообразие и право всех цивилизаций развиваться по своим законам.
— Можем ли мы жить сами по себе, своим русским миром, как, например, Китай?
— Такое впечатление создается из-за того, что у Китая очень сильная национальная воля и несгибаемая решимость защищать свой суверенитет, особенно в принятии внутренних решений. Но Китай зависит от Запада не меньше, если не больше, чем мы. Россия — единственная страна, которая обладает всем необходимым для устойчивого развития: неисчерпаемыми ресурсами ископаемых, военной силой, достаточной, чтобы исключить посягательства, квалифицированной, но не слишком дорогой рабочей силой, интеллектуальными ресурсами и наукой, меньшей уязвимостью от глобальных изменений климата, к тому же нет перенаселенности. Китай же будет вечно озабочен трудоустройством и жизнеобеспечением своего 1,5-миллиардного (а впоследствии — и еще большего) населения.
Запад приговорил Россию к изгойству не после Крыма, а раньше, когда мы с открытым забралом заявили, что будем защищать традиционные ценности. Это и есть наша идеология.
— Звучат предложения переписать Конституцию и внести в нее статью о государственной идеологии. А что это вообще такое?
— Нынешнюю Конституцию написали под конкретную политическую группу, у которой было одно желание: сделать все противоположно советской эпохе и идеологии коммунизма. Но провозглашенный отказ от любой идеологии — это фальшь, фарс, желание скрыть от людей, в чьих интересах идет политика. Запад приговорил Россию к изгойству не после Крыма, а раньше, когда мы с открытым забралом заявили, что будем защищать традиционные ценности. Это и есть наша идеология.
В девяностые политики кормили нас понятием «общечеловеческие ценности», подразумевая под ним политические категории западного общества. Но при безусловном наличии у каждой цивилизации таких ценностей, как свобода, дом, честь, свобода слова и совести, все они наполнены разным содержанием. У каждого народа свои представления об этике отношения человека с человеком, человека с властью, мужчины и женщины, родителей и детей, детей и старых родителей и остальных членов общества. К счастью, традиционные ценности у мусульман, католиков, иудеев в России не слишком расходятся с ценностями православия, и это всех нас объединяет. Помню, однажды в ходе круглого стола на тему отношения к гей-параду в Москве один муфтий сказал: «Мы не можем этого одобрить и гарантировать, что такой парад не будет забросан тухлыми помидорами и яйцами нашим народом, которому такое не по душе».
— Чем грозит миру демонизация России?
— Запад переборщил в своём поношении нашей страны. Когда поначалу нас похлопывали по плечу и что-то указывали, народ был зависим от мнения Запада о себе. Сейчас по большому счёту оно ему безразлично и мало кто только и мечтает о том, как бы понравиться тамошним менторам. Нас мало волнует, что думают Европа с Америкой. Они, особенно США, потеряли в России моральный авторитет, не считая почитания у крошечной либеральной элиты, устроившей свой быт на основе заработка за границей. Наоборот, при таком откровенном враждебном давлении, глумливом тоне возникает чувство оскорблённой гордости, народ объединяется сам по себе и вокруг государства.
Европа утратила роль центра, где совершаются события всемирного масштаба. Она была таковым в течение многих веков. Более того, чем она больше поворачивается к России спиной, тем меньше ее роль в мировых проблемах и, значит, в глазах Соединенных Штатов. Она превращается в удобный тыл для американской экспансии. Запад боится этого и смотрит на Россию с ужасом, смешанным с восхищением: как так, в Европе чуть ли не выхлопные трубы из золота, а у них и газоны неровные, и вообще они варвары... Но все нападки на русских будто разбиваются о скалу.
— Судя по всему, перебарщивать там будут и дальше...
— Когда-нибудь наступит пик, вовсе не обязательно в виде войны, и прессинг выдохнется. Войны Европа боится страшно. Она порабощена философией гедонизма, воспевающей удовлетворение своих потребностей. Однако воевать по-настоящему может лишь тот, кто пожертвует комфортом. Шведский король Карл XII спал, не снимая сапог, и, наверное, мылся не чаще чем раз в месяц. А эти к такому уже не способны. Как пожертвовать тёплым клозетом? А кариес зубов? О нем забыть? Ну, нет! То-то и оно. Недалеко от них ушла и Америка. Кстати, старшее поколение в той же Германии лучше относится к России. Молодые больше подвержены пропаганде, и особенно лютуют журналисты: видимо, взыграл инстинкт реванша над Россией. Но не настолько, чтобы всерьёз думать о новой войне.