Стоит два-три раза побывать «за ленточкой», чтобы окончательно и бесповоротно понять для себя, что спецоперация — это совсем не «замаскированные» безымянные репортажные герои: «экипаж танка уничтожил блиндаж противника», «пилоты с кабрирования нанесли удар по местам сосредоточения ВСУ» или «штурмовые группы захватили вражеский опорный пункт».
Настоящая СВО — это, прежде всего, люди. Живые, раненые и героически погибшие. Молодые и постарше. Добровольцы, контрактники и мобилизованные. Опытные бойцы и необстрелянные новобранцы. У всех своя жизнь или смерть, своя история, мотивация, своё понимание настоящего и перспективы будущего. Но самое главное, что все они НАСТОЯЩИЕ, именно с большой буквы. Поверьте на слово, но после общения с этими ребятами крепнет и закаляется, как сталь, уверенность правоты нашего с ними общего дела.
Герой первого фронтового репортажа
Боец с позывным Трип стал одним из героев моего первого репортажа о добровольцах «БАРС-3» на Запорожском направлении, хотя лично знакомы мы с ним на тот момент не были. Я только фотографировал и отправлял материал в редакцию, а там уже отбирали, что пойдет на газетную полосу. Получается, понравился им чем-то бородатый здоровенный богатырь с гранатой от ручного гранатомета РПГ-7 в руке, вот и оказался Трип на одной из страниц «АиФ».
После полигона, на котором добровольцы-новобранцы практиковались в стрельбе из автоматов, пулеметов и гранатометов, наши с Трипом дорожки на несколько дней разошлись. Я уехал на «передок», а он остался в расположении резервной роты ждать распределения по подразделениям.
В следующий раз я столкнулся с Трипом через несколько дней уже в окопе ночью, по которому тот пробирался в ротный блиндаж с рапортом к командиру о своем прибытии. Разминуться с ним было невозможно. Он, как идеально подогнанный гигантский поршень, четко помещался в пространство между стенок траншеи и выдавливал всех, кто мог оказаться на его пути. Пришлось отступать до ближайшей развилки к пулеметной точке, чтобы не быть «задавленным».
— Бронепоезд, да и только, — подумал я тогда, когда громадная фигура, слегка подсвеченная лучом фонарика, бьющего в землю, прошла мимо. — С таким столкнись — раздавит и не заметит.
Сам по себе здоровенный, а в «бронике» и каске — вообще как «броненосец», Трип всегда полностью занимал пространство, в которое попадал. Впоследствии оказалось, что, как у всех богатырей, у него и душа большая и светлая, а сам он добрый и весёлый парень.
— Ефрейтор-пулеметчик Петр Платонов для прохождения службы прибыл, — отрапортовал он командиру роты.
— Позывной какой? — уточнил ротный.
— Трип, — ответил Платонов. — Три «П»: Петр Петрович Платонов.
Петр попал под командование опытного добровольца с позывным Пират. Начал ходить на выносной пост в «струне», где до противника было около полукилометра, наблюдал за небом и простреливал из пулемета возможные пути прохода украинских ДРГ (диверсионно-разведывательных групп). Служба шла своим чередом. Я уехал, а Трип стал командиром отделения, и ему доверили новую и сложную позицию, на самом-самом «передке», именуемую бойцами «Привидение».
А до «немчуры» рукой подать
В конце весны я вновь добился командировки на Запорожское направление. Петр Платонов (Трип) пока не был назначен командиром роты, выполнял роль старшего на позиции «Привидение». Расстояние от них до украинских позиций, здесь их называют «немцы», было несколько сот метров.
— Иногда, если ветер с их стороны, мы слышали, как они разговаривают, — уточнил Трип. — Кое-что даже понимали из разговоров. Говорят-то «немцы» большей частью на русском с примесью украинских слов. Но сами ничего в ответ не кричали, чтобы не пристрелялись. А уж если мы получали приказ открыть огонь, то рота «вжаривала» по «немчуре» со всех стволов, чертям места было мало.
На позиции, где с бойцами находился Трип, было жарко и днем, и ночью: наши лупили по Работино, ВСУ изредка огрызались, а «барсы» как раз стояли посередине, вот над ними всё и «цвело» буйным цветом. Ракеты, снаряды, мины, дроны — всё это добро летело над позициями третьего «барса».
— Ночью стоишь на посту, а небо всё в огнях, — рассказывает Трип. — И красиво, и страшно одновременно.
«Ну, думаю, конец, море сорвалось»
Третья встреча с Трипом состоялась уже в госпитале. О том, что он на лечении, сообщил его бывший ротный с позывным Мох. Созвонился с Петром. Он меня вспомнил, как никак вместе заходили в БАРС в прошлом году.
Петя выкатился на коляске. Левая нога перемотана. Видно, что стопы нет. Рассказал, как нарвался на мину. Как эвакуировали. Со смехом поведал, что часть его стопы в специальном контейнере ехала вместе с ним из Запорожья.
— Может, думали пришить, а может, так положено по инструкции, — со смехом рассказал Трип. — Я лежу в вертолете, а пятка рядом. Её только здесь через несколько дней забрали.
— Ты как на мину-то нарвался? — спросил я. — У вас же там всё хожено-перехожено до дыр.
Трип рассказал, что до «дембеля», окончания контракта, оставалось несколько дней. Во время одного из крайних боевых выходов он наступил на замаскированную украинскую мину.
— Последнее время участились случаи дистанционного минирования со стороны хохлов, — рассказывает Платонов. — Мы уже об этом знали. Но передвигались всегда по протоптанным проверенным дорожкам. И всё было нормально. В этот раз всё было, как всегда. Набрали БК (боекомплект) и возвращались на позиции. И тут налетели «птицы», начали нас «пасти», чтобы отбомбиться. «Зеленка» ещё не густая была. И чтобы меня не приметили, я сделал пару шагов с тропы, и тут рвануло. Очнулся. Лежу опять на тропе. Боли как таковой нет, но понимаю: что-то не так. Смотрю, одна нога в летнем берце, специально переобулся в новенькие перед выходом домой, а второго берца нет... Лежу и думаю: «Конец, попал. Накрылось море».
— Больно было? — спросил я, а самого аж в мороз бросило, представляя картину взрыва и последствия. — Сознание терял?
— Не поверишь. Такой, чтобы одуреть, боли не было. Словно со стороны наблюдаю за происходящим, а сам делаю всё, что положено, — продолжил Трип рассказ. — Наложил жгут, как учили, повыше на бедро. В противоположную ногу вколол «обезбол». Ребята подскочили. Жгут подтянули, хотя кровь почти не шла. Написали на ноге маркером время наложения. Вот смотри, надпись до сих пор осталась.
Петр показал на левой ноге полустертую надпись черным маркером: «12:00».
— На носилках меня дотащили до позиции. Эвакуация примчалась быстро. Повезло, что у хохлов был «перерыв на обед»: пока меня вывозили, их «птичек» в небе не было. Всё время находился в сознании.
Нельзя жить вечным «потом»
Разговор от ранения плавно перешел к теме, как Трип вообще оказался добровольцем. Парень из Красноярска. Трое детей. С работой всё было нормально. Денег достаточно. Занимался спортом — «железо» таскал.
— В самом начале, как все, думал, что всё скоро закончится. Мы под Киевом. В Стамбуле какие-то договоры подписывают. А затем, как помнишь, дали приказ отступать. Объявили мобилизацию. Мне повестка не пришла. А парням пришла. Так вот, ушли не все. Некоторые «отморозились», сделали вид, что заболели, пересидели «кампанию» и вышли на работу. Вроде и не бежали никуда, но на фронт не ушли. Это меня задело больше всего. Я вообще не люблю, когда кто-то пытается на чужом горбу выехать. А тут война...
Петр положил раненую ногу на скамейку.
— Когда долго сижу, кровь к обрубку приливает, кровоточит и болит, — объяснил он.
— И вот я вроде решил идти, но всё не складывалось. Какие-то проблемы. То да сё. Хотя всё это «не складывалось», конечно, в башке было. Вроде и страха не было. Я-то в спецназе внутренних войск служил на Кавказе по «срочке» (срочная служба). По горам и лесам мотался, тогда там контртеррористическая операция проводилась. Короче, сам себе сказал: «Сколько можно жить вечным „потом“». Если Родину любишь, то надо идти воевать не «завтра», а сейчас. Меня же так учили. Я сам так думаю. Детям это прививаю. Короче, пошел в военкомат, взял предписание — и вперед.
Был вещий сон, который показал дорогу
При общении с фронтовиками разговор всегда обязательно крутанется в сторону чего-то сверхъестественного. У каждого повоевавшего всегда есть история, которую объяснить только с логической или научной точки зрения нельзя. Так и с Петром заговорили о Боге, вере, случайностях на войне, и он вспомнил, что за несколько месяцев до того, как ушел добровольцем, у него был странный сон. Сейчас он считает его вещим, а тогда понять не мог, к чему это странное сновидение.
— На работе во время обеденного перерыва прикорнул, — рассказывает Трип. — И снится, что вызывают меня в военкомат и говорят, что я не дослужил ровно полгода. Я говорю военкому: «Как не дослужил? У меня все даты проставлены в военном билете». А тот: «Ещё надо служить полгода». Представляешь, тогда не придал значения этому сну, а теперь всё четко складывается. Ведь я не на год контракт подписал, а именно на шесть месяцев. Как к этому относиться? Случайностей-то не бывает.
«Ноги нет. Я не расстраиваюсь. Теперь пишу стихи»
Может, мне кто-то и не поверит, но Петр вообще не жалеет о своем поступке уйти в добровольцы и о потере стопы. Единственное, говорит, хотел после окончания контракта на море в Крым съездить, а улетел в другую сторону.
— Я вообще не жалею о том, что произошло, — рассказывает Трип. И видно, что говорит честно, откровенно. — Родина того стоит. Единственное, хотел на море съездить, ни разу там не был, но не получилось. Но, слава Богу, жив, а значит, ещё успею. Рана заживет, вернусь в спорт. Может быть, пойду учиться, мне лишь сорок лет скоро. Кстати, уже здесь, в госпитале, начал писать стихи. До ранения такой тяги в себе не замечал. А сейчас, как говорят, ни дня без строчки. Ребятам читаю, им нравится.
— О чем стихи? О войне?
— Да, больше о ней. Не отпускает. Да, наверное, и не отпустит. Вот, послушай, из последнего.
«А в небе радуга! Смотри...
Всю грязь сияньем озаряет...
И как бы всем напоминает,
Что Зло не может победить».
— Знаешь, Дим, — пожимая мне руку, сообщил Трип. — Я вообще не жалею о своем шаге пойти добровольцем на фронт. Потерять стопу обидно, но не смертельно. Россия того стоит. У меня впереди жизнь. Меня уже не остановить...