Загнанные в уголь. Почему закрываются шахты?

Россия побила советский рекорд добычи угля и планирует нарастить её ещё в 1,4 раза.

   

   

На каких переменах в угольной отрасли основаны эти планы? Как работают и зарабатывают сегодня шахтёры? «АиФ» спросил об этом председателя Российского независимого профсоюза работников угольной промышленности Ивана Мохначука.

Где строятся новые шахты

Алексей Макурин, «АиФ»: Минувшим летом возобно­вилось строительство БАМа. И толчок этому событию как раз дали угольщики, предложившие расширить пропускную способность магистрали для отгрузки угля за рубеж. Почему экспорт стал главной целью?

Иван Мохначук: Россия полностью обеспечивает себя всеми видами углей, а потребляет лишь половину добычи. Резко нарастить производство можно, только снабжая другие страны. И момент сейчас благоприятный. Спрос на уголь в мире растёт, несмотря на все разговоры о переходе на чистые источники энергии, которые мы слышим в Европе. Во-первых, чтобы делать ветряки, солнечные батареи и электрические двигатели, нужен металл. А металл не выплавить без угля. ­Во-вторых, Индия, Китай и другие страны Юго-Восточной Азии сейчас на таком этапе промышленного развития, который требует много металла для всех отраслей. Если мы закрепимся на этих рынках, работа на несколько десятков лет вперёд нашей отрасли гарантирована. Перед пандемией мы уже добыли 443 млн т угля, превысив уровень советской добычи (см. инфографику). И планируем к 2030 г. увеличить производство до 630–640 млн т.

– В каких регионах расширяется добыча?

– Бурно развивается Эльгин­ское месторождение в Южной Якутии, разрабатываемое карьерным способом. В 2020 г. здесь было добыто 1,9 млн т ценнейшего коксующегося угля. По итогам нынешнего года ожидается 12–15 млн т, а цель – не менее 30 млн. Несколько лет назад Эльга была соединена железнодорожной веткой с ­БАМом. Но БАМ на большей части своей – однопутный. И сейчас железнодорожные войска прокладывают второй путь именно в той зоне, где растёт поток эльгинского угля.

Идёт наращивание добычи на разрезах Чукотки, Камчатки, Сахалина, Хабаровского края. В Кузбассе готовится к запуску новая шахта «Сибирская», а в Ростовской области – шахта «Садкинская-Восточная». Подземная добыча будет развиваться и дальше, так как лучшие сорта коксующихся углей лежат глубоко.

   

   

Почему умирают династии

– В советские пятилетки рядом с другими якутскими месторождениями вырос город Нерюнгри на 70 тыс. человек. Есть ли такая перспектива у Эльги?

– Там сейчас построен посёлок на 300 человек: общежития в домах блочного типа, клуб, спортзал. Не думаю, что в ближайшее время люди поедут туда семьями и в конце концов Эльга станет заметным городом. Месторождения в неосвоенных районах разрабатываются сейчас вахтовым методом. Работа трудная: 1–3 месяца без семьи. Но средняя зарплата на той же Эльге – 120 тыс. руб.

«Быть шахтером – искусство». Ветеран отрасли - о труде горняка и творчестве Подробнее

– На новые угольные предприятия когда-то ехали со всего СССР. Кто сегодня туда стремится?

– В основном люди из сосед­них регионов. Многие переходят с закрывающихся шахт и разрезов на строящиеся. После начала гражданской войны в Донбассе в 2014–2016 гг. была большая волна переселенцев с Украины. На якутскую и чукотскую вахту едет много угольщиков из Кузбасса и Красноярского края. Но полностью потребность в рабочих руках эти потоки не закрывают. На новых предприятиях люди очень нужны.

– А шахтёрские династии продолжаются?

– Старые пока да. Но ­новые не формируются, даже несмотря на все успехи угольной промышленности за последние годы. В самый успешный 2019 г. прибыль достигла 117 ­млрд руб. Но по заработкам ни шахты, ни разрезы близко не приближаются к суммам, что были когда-то. В ­1980-х гг. доходы угольщиков в разы превышали обычные для СССР, среднюю зарплату можно было приравнять тогда к 1000 долл. А по итогам первого полугодия 2021 г. это 66,6 тыс. руб., или только 800 долл. Да, каждый год идёт индексация и даже обгоняет инфляцию. Но во многих непыльных конторах платят значительно больше.

И атмосфера не та, чтобы хотелось продолжать отцовское дело. Мой отец, когда на пенсию уходил, пошутил: «Оставляю тебе шахту в наследство». И я это буквально воспринял: пришёл после техникума на то же предприятие, где отец полжизни работал. У меня действительно было ощущение, что это – моё. А теперь как-то звоню владельцу угольной компании, завожу разговор: «Хочу узнать, как поживает наша шахта». И тот меня поправляет: «Наша? Извините. Эта шахта моя. Вы следите за лексикой».

Точно так же, когда мы как профсоюз требуем усиления безопасности труда, роста зар­платы и соцпакета, работодателя это коробит: чего вы делите мою прибыль? А люди в ответ пытаются продать свой труд подороже и легко меняют одну шахту на другую, если есть такая возможность. Текучесть кадров в нашей отрасли очень высокая. Не формируется такое отношение к работе: это наше общее дело, и я должен приобщить к нему сына. Люди детей стараются выучить и направить по дорожке, где возможностей больше. И сама молодёжь неохотно идёт на шахты. Там сейчас в основном или пенсионеры, или те, кому несколько лет осталось до льготной пенсии.

Люди подземелья. Раньше шахтёры были героями, сейчас они никому не нужны Подробнее

Спускаются ли под землю министры

– Где уже прекратилась добыча угля?

– В Подмосковном бассейне на территории Тульской обл. и в Кизеловском бассейне, расположенном в Пермском крае. Уголь там некачественный, спроса на него уже нет. Много нерентабельных шахт закрыто под Воркутой (включая мою родную в Инте) и под Магаданом. В Ростовской обл. количество предприятий сократилось раз в 15. Работают только те, что добывают самые ценные марки.

– Насколько опасен сегодня шахтёрский труд? Много ли аварий?

– Хочется постучать по дереву, чтобы не сглазить: трагедий с массовой гибелью людей не было 5 лет. Самым тяжёлым в новейшей истории стал 2007 г., когда погибло 243 человека, в том числе 217 – на шахтах. В 2010 г. на шахте «Распадская» двойной взрыв метана унёс 90 жизней. После этого Владимир Путин провёл совещание, на котором было принято решение о повышении ответственности руководителей угольных компаний за безопасность труда. Государ­ство поспособствовало смене нерадивых собственников шахт на более эффективных. Случайные люди, получившие месторождения по дешёвке во время кризиса 1990-х, ушли. И началась модернизация отрасли – приобретение новых безлюдных технологий и техники, позволяющей вести механизированную выработку. При этом в несколько раз выросли вложения в безопасность труда. Если в 2000 г. было инвестировано 1,8 млрд руб., то в последнее время ежегодно инвестируется не меньше 11–12 млрд. Если в худшие годы на 1 млн т угля, добытого под землёй, доходило до 1,97 погибшего, то теперь это 0,008 человека – на уровне мировых требований к безопасности, как в Германии, США и Австралии.

И в результате технического перевооружения выросла производительность. Если в рекорд­ный советский год месячная выработка на человека достигала на шахтах 56 т, то в 2019 г. – уже 214 т. При этом самих шахт в 4 раза меньше, а работников на них меньше почти в 8 раз (см. инфографику).

История в фотографиях. Что мы знаем о труде шахтёров? Подробнее

– Машины заменяют людей, рисков под землёй меньше – не в этом ли причина отставания современных шахтёрских зарплат от советских?

– Нам работодатели на это недвусмысленно намекают. Но не должно быть такого, чтобы разница между ростом производительности труда и ростом оплаты труда составляла разы. А техника под землёй по-преж­нему управляется людьми, и труд этот по-прежнему очень тяжёл. Космонавты, которые спускались в лаву, признавались: там труднее, чем на орбите. И министры, побывавшие под землёй, на моих глазах меняли отношение к угольной отрасли. В 1990-е были такие экскурсии для членов правительства страны. Жаль, что сейчас они не проводятся.