«Добросовестный бизнес не должен постоянно ходить под статьей», — заявил в феврале 2019 г. в послании Федеральному собранию Владимир Путин. Но количество уголовных дел против предпринимателей только растет. Кому это выгодно? И когда наконец остановится этот вал?
ДНК курицы
Большинство предпринимателей, жизнь которых превратилась в криминальный кошмар, обвиняются в мошенничестве. По данным МВД, в первом полугодии 2019 г. в производстве находилось 157 297 уголовных дел, заведенных по соответствующей ст. 159 УК РФ. Это на 5,4% больше, чем за первые 6 месяцев прошлого года. И именно с применением этой статьи связана половина жалоб на уголовное преследование, которые в 2018 г. получил уполномоченный по защите прав предпринимателей при президенте РФ Борис Титов.
Среди обратившихся за помощью — Михаил Лакшин, учредитель ООО «Барышский мясокомбинат». Его история похожа на сюжет для театра абсурда. Но это не помешало возбудить дело, которое расследуется уже почти два года. Компания Лакшина в 2014-2015 гг. поставляла МВД России и Военторгу «индивидуальные рационы питания», то есть пайки, в состав которых входила говяжья тушенка. Претензий к качеству мясных консервов у покупателей не было. Но осенью 2017 г. Главная военная прокуратура пришла на мясокомбинат с проверкой и заказала экспертизу в Федеральном научном центре пищевых систем им. Горбатова. Эксперты, основательно поработав, обнаружили в банках с говяжьим мясом... ДНК курицы. Это дало основание предположить, что Лакшин и двое его менеджеров целенаправленно подменили говядину более дешевой курятиной, нанеся МВД и Военторгу ущерб в 220 млн руб. Арест последовал незамедлительно. Лакшин и двое его партнеров провели в СИЗО 8 месяцев, пока защита не добилась их перевода под домашний арест, а потом — под подписку о невыезде. Но дело о курином ДНК по-прежнему живо!
«Подмены одного мяса другим не было, — утверждает адвокат Павел Лапшов, защищающий Лакшина. — Просто разные виды мясной продукции производятся на одной технологической линии. И микрочастицы мяса птицы могли попасть в банки после переналадки оборудования с куриных паштетов на говяжью тушенку».
Не видит криминала в подобных ситуациях и директор по исследованиям Института проблем правоприменения Кирилл Титаев: «Есть такое понятие, как „следовое количество продукта“. Во многих других странах оно допускает включение одной разновидности продукта в состав другого в объеме до 1%. Даже если эта норма превышена, это не считается преступлением и основанием для ареста владельца производства.
Многие бизнес-ситуации, которые российские следователи склонны трактовать как мошенничество, — это ошибки, сделанные без преступного умысла. Доказать этот умысел — задача следствия и суда. Но российская правоохранительная система идет по формальному пути. Большинство следователей уверены: раз есть заявление об ущербе, значит, было преступление и перед нами уже не бизнесмен, а преступник. А суды обычно удовлетворяют ходатайства о помещении предпринимателей и менеджеров под стражу, если видят, что заявленный размер ущерба велик и преступление считается тяжким».
Потеряли имя, здоровье, бизнес...
Что становится толчком к началу уголовного преследования? Федеральная служба охраны не так давно провела опрос 211 предпринимателей, побывавших в шкуре обвиняемых, и 41% из них назвали причиной бизнес-конфликт. Еще 36,7% указали на личную заинтересованность силовиков, и только 2,1% признали факт реального нарушения закона. При этом в момент исследования обвинительным приговором закончилось дело против 43,3% опрошенных, а дела, заведенные в отношении 45,2%, так и не закончились приговором.
Но 63,9% предпринимателей, побывавших под следствием, потеряли доброе имя, 62,8% — здоровье, 54,5% — бизнес. «После того как появилось уголовное дело против Михаила Лакшина, его холдингу начали отказывать в кредитах, — свидетельствует адвокат Лапшов. — Сократились круг контрагентов и количество контрактов. Ущерб для бизнеса от уголовного преследования Лакшин и его партнеры уже сейчас оценивают в 500 млн руб. в год».
Из-за преследований предпринимателей колоссальные потери несет вся экономика России. «Самые ответственные идут на излишние затраты, чтобы защититься от придирок проверяющих органов. Все это понижает эффективность и конкурентоспособность их бизнеса. Самые смелые идеи остаются нереализованными или реализуются за рубежом. Ведь один уровень риска — это личное банкротство в случае неудачи, но совсем другой — несколько лет тюрьмы», — оценивает стоимость уголовного давления на бизнес Титаев.
СИЗО не место для инвестиций
Титанические усилия по пропаганде инвестиционных возможностей России тонут в негативных сообщениях о судьбе инвесторов, не сумевших просчитать свои действия на десять шагов вперед. Самый громкий скандал этого года — дело фонда Baring Vostok Capital Partners, благодаря которому с 1994 г. свыше 80 российских проектов получили 2,8 млрд долл. инвестиций. Роковой для Baring Vostok стала покупка доли акций банка «Восточный», к которому затем был присоединен «Юниаструм Банк» Артема Аветисяна. В феврале 2019 г. между двумя группами акционеров банка разразился конфликт, после которого миноритарный акционер банка Шерзод Юсупов (давний бизнес-партнер Аветисяна) обвинил в мошенничестве американца Майкла Калви, основателя Baring Vostok.
Партнеры инвестиционного фонда и связанные с ними бизнесмены подозреваются в том, что в 2017 г. организовали невыгодную для «Восточного» сделку, завысив стоимость акций компании International Financial Technology Groups, которые в ней участвовали. По версии следствия, акции стоили не более 600 тыс. руб., тогда как в момент сделки была объявлена стоимость не менее 2,5 млрд руб. Сколько они стоят на самом деле? Почему появились основания не доверять первоначальной оценке, которую сделал не лично Калви, а компания «Группа финансового консультирования»? Почему Юсупов не заявил о своих возражениях 2 года назад, когда участвовал в заседании совета директоров «Восточного», на котором была одобрена скандальная сделка? На эти вопросы однозначных ответов нет до сих пор. Но Калви и еще пять человек незамедлительно оказались в СИЗО. Основатель инвестиционного фонда остался за решеткой даже после того, как бизнес-омбудсмен Борис Титов обратил внимание на очевидный хозяйственный характер спора и конфликт получил международный резонанс. Майкл Калви был переведен под домашний арест только через 2 месяца, другой фигурант дела, француз Филипп Дельпаль, — только через полгода. А российские фигуранты пребывают в следственном изоляторе до сих пор.
«Это очень удобная статья»
Подавляющая часть сидельцев СИЗО, обвиняемых по экономическим статьям, — мелкие предприниматели и представители малого бизнеса, не имеющие и 1% той поддержки, которая есть у крупных инвесторов. Можно представить, как перемалывает их правоохранительная машина!
«Количество дел о мошенничестве растет, потому что это очень „удобная“ статья для интенсификации разрешения хозяйственных споров, — комментирует ситуацию Борис Титов. — Когда один предприниматель не может или не хочет доказывать свою правоту в арбитраже, он идет в правоохранительные органы с заявлением о том, что контрагент его обманул. И наличие уголовного дела (особенно если в качестве меры пресечения избрано заключение в СИЗО) моментально становится для одной из сторон очень сильным козырем.
Тенденция не изменится, пока в УПК не будет внесено положение, запрещающее возбуждать уголовные дела по фактам сделок между хозяйствующими субъектами, не признанными судом недействительными. То есть сначала арбитраж, и только потом уголовное расследование. А прокуратуре нужно дать новые полномочия: прокурор должен утверждать не только обвинительное заключение, но и само постановление о возбуждении уголовного дела. Это и станет заслоном на пути растущей волны дел по статьям о мошенничестве против предпринимателей».
Преступным сообществом можно объявить «совет директоров любой организации»
Но статья не приходит одна. К подозрению в мошенничестве, хищении или растрате может быть добавлена организация преступного сообщества (ст. 210 УК РФ). Бизнесмены из Белгорода Александр Пивоваров, Виктор Филатов и еще трое руководителей местных предприятий были арестованы четыре года назад по обвинению в похищении 240 млн руб. у филиала ОАО «Курскэнерго» (ныне «МРСК Центра»). Затем в 2016 г. получили обвинение по 210 статье. А суд состоялся только в июле этого года.
За время следствия Пивоваров серьезно заболел. Филатов подавал жалобу в Европейский суд по правам человека, который признал его содержание в СИЗО необоснованным и присудил ему компенсацию за моральный ущерб в 6300 евро. В итоге на суде обвинение в организации преступного сообщества с предпринимателей было снято. Они были приговорены к длительным срокам за особо крупную растрату, но Пивоваров был сразу освобожден, так как отбыл наказание еще в СИЗО. В чем была необходимость таких драконовских мер?
«Обвинение в организации преступного сообщества позволяет следователям продлевать срок содержания под стражей, увеличивать круг людей, привлекаемых по делу, и добиваться от них нужных показаний. В результате норма закона, призванная быть инструментом борьбы с преступными сообществами, превращается в способ давления на подозреваемых, — считает доктор юридических наук, управляющий партнер адвокатского бюро „Сазонов и партнеры“ Всеволод Сазонов. — Ведение бизнеса — это коллективная деятельность, поэтому обвинение по 210 статье УК РФ может быть предъявлено не только учредителю, но и сотрудникам организации. Есть прецедент, когда под стражу были заключены сразу 20 работников одной компании, от гендиректора до его водителя».
Абсурдность ситуации признал и Владимир Путин, заметивший на прямой линии в июне этого года, что преступным сообществом можно объявить сегодня «совет директоров любой организации, где кто-то из членов этой организации замечен в нарушениях закона». Президент РФ поручил своей администрации, Верховному суду, Генпрокуратуре и Следственному комитету разработать предложения по уточнению законодательства, позволяющие исключить применение к экономическим преступлениям норм, касающихся организованной преступности.
Пока конкретных законодательных инициатив по декриминализации 210 статьи для предпринимателей в Госдуму не поступало. Но продолжают поступать новости о бизнесменах, которым она вменяется. В июле Басманный суд Москвы продлил до октября арест фигурантам дела бывшего министра Открытого правительства РФ Михаила Абызова, которых обвиняют в мошенничестве на 4 млрд руб. Следственный комитет предполагает, что в 2011-2014 гг. они похитили эти деньги у компаний, поставляющих электроэнергию в Новосибирскую область, и затем вывели за рубеж.
Экс-министр и другие подозреваемые своей вины не признают. И 23 августа следователь СКР вынес постановление о возбуждении в отношении Абызова еще одного уголовного дело, теперь уже за незаконное участие в предпринимательской деятельности. По версии следствия, в 2018 г. в нарушение запрета, накладываемого на членов правительства, он лично и через доверенных лиц проводил бизнес-операции. По мнению Михаила Абызова и его защиты, новое обвинение свидетельствует о том, что СКР за пять месяцев расследования основного дела о мошенничестве так и не смог найти достаточно доказательств. И версия о незаконном предпринимательстве, как считает адвокат бывшего министра Александр Аснис, появилось неслучайно: «Новое дело возбуждено именно в тот момент, когда суды стали массово отказывать следствию в наложении ареста на имущество, якобы принадлежащее Абызову, с целью оказания дополнительного давления на суд».
Логика здравого смысла
При всей сложности экономических дел, написанных специфическим финансовым языком, понять, было или нет преступление, не так уж и сложно. Для этого достаточно описать действия предпринимателей общедоступным языком и оценить их с точки здравого смысла. «На мой взгляд, сделать такой перевод — это задача экспертизы. А задача судьи, который не обязан быть бухгалтером, — оценить суть произошедшего, — считает Кирилл Титаев. — В идеале, на мой взгляд (хотя многие со мной не согласны), экономические дела должен рассматривать суд присяжных. Если здравомыслящий человек без финансового или юридического образования посчитает, что мошенничества не было, значит, так оно и есть».
«В Испании Верховный суд часто оправдывает предпринимателей, которые обвиняются по экономическим статьям, так как считает, что таким образом он защищает „абсолютную свободу рынка“, — приводит пример из зарубежной практики Всеволод Сазонов. — Как известно, договор — это результат свободных действий двух сторон, каждая из которых, как предполагается, обладает достаточной квалификацией, чтобы оценить его выгодность или невыгодность для себя. Предпринимательство — это сфера деятельности, которая связана с рисками. Соответственно, при вступлении в договорные отношения стороны должны осознавать возможные негативные последствия своих действий и нести за них ответственность».
«Если хозяйственный спор возникает после того, как акты по итогам сделки подписаны, это повод для гражданского иска в арбитражный суд, но никак не для уголовного дела», — уверен Титаев.
«России было бы полезно перенять опыт Германии, — полагает Сазонов. — В Германии дела по большинству экономических преступлений завершаются не предъявлением обвинения или приговором, а урегулированием, поскольку такие преступления квалифицируются как малозначимые, что обуславливает возможность ведения переговоров в отношении заявления о признании вины.
В 1990-е гг. такой же путь декриминализации экономических преступлений выбрала Франция. Приговоры по экономическим и финансовым преступлениям составляют всего 1% от общего количества приговоров, выносимых во Франции.
А из постсоветских стран дальше всех в создании цивилизованного отношения к бизнесу продвинулся Казахстан. Там уже принята норма, которую поддерживает большинство представителей российского делового и юридического сообщества: не заключать предпринимателей под стражу, если они подозреваются в ненадлежащем исполнении хозяйственных договоров, имеющих законную силу».