Помню, как в Беслане, когда весь город собрался на почти что вдвое выросшем всего за один день кладбище, особенно наглые корреспонденты спрашивали у родных, хоронивших своих ещё и не начавших толком жить детишек, почему могилы выложены изнутри кирпичом. И убитые горем, потерявшие свет и смысл люди, сдерживая гнев, объясняли, что у осетин так заведено. Помню чинные чеченские похороны, на которых молчаливые строгие сухие старики в ставших вдруг несмешными национальных шапках сидели у открытых для любого желающего зайти ворот, а женский стон приглушённо раздавался с заднего двора. Помню и Москву, где на бескрайних кладбищах в землю опускали закрытые гробы под речи о скором конце войны с террором от идиотов-политиков, приехавших сделать себе ещё немножко пиара.
И вот вчера в Луганске прощались с жертвами авианалёта, во время которого штурмовик неуправляемыми ракетами расстрелял здание областной администрации и площадь перед ним. В итоге больше не живут восемь человек, пять из которых — женщины. Наверное, это и есть то самое высокоточное оружие, которое киевские власти обещали применять исключительно для уничтожения террористов и сепаратистов. А поняв, что по досадной оплошности — у струсившего снизиться для прицельной стрельбы пилота дрогнула рука — НУРСы ушли по фатально неправильной траектории, украинские пропагандисты вбросили версию о «дружественном огне» — якобы пущенном криворуким ополченцем заряде ПЗРК, система наведения которого сработала на тепло установленного на здании кондиционера. Вопрос о совести и покаянии перед людьми, принявшими мученическую смерть, для этих эффективных менеджеров войны, судя по всему, не стоит.
И вот объединённая общей болью толпа прощалась с одной из жертв этой «ошибки» — Александром Александровичем Гизаем. Прошедшему Афган воину хватило одной войны. Больше никогда не бравший в руки оружия, он создал 1986 году молодёжный военно-патриотический клуб «Каскад», куда из подвалов и подворотен собирал сирот и бродяжек, учил их жить, верить и помнить. Умел уговорить их бросить нюхать клей и пить дрянь. Закалил и подготовил. Учил и наказывал, оставаясь при этом крайне скромным и добрым человеком. Весной и осенью он возил своих ребят на поиски останков погибших во время Великой Отечественной солдат. С почестями предал земле прах тысяч бойцов. Александр, которого здесь зовут Батей, сделал из сотен украинских попрошаек и беспризорников настоящих, порядочных и честных людей. В чём и видел своё призвание. Во время начавшегося на юго-востоке страны противостояния он приехал из Киева, где лежал в госпитале, в родной Луганск и выступал миротворцем, вставая между вооружёнными и озлобленными сторонами. Вёл переговоры, напоминая лютым сегодня врагам, что ёще вчера они были соседями и соотечественниками, болели за «своих» на Олимпиадах, трудились, служили и радовались вместе.
Над могилой не развевалось георгиевских флагов или лозунгов во славу Луганской народной республики. Стоящие вокруг парни ещё не спороли с клубной каскадовской формы шевроны с украинским флагом. Прощальный салют из разномастных ружей, автоматов и даже трёхлинеек закончился длинной пулемётной очередью. И вытирая слёзы с небритых щёк, выросшие в суровых мужчин воспитанники Сан Саныча отправились «рвать зубами» тех, кто убил этого хорошего и незаменимого человека. А я поехал в отель. И под вой сирены и гул носящегося в небе украинского штурмовика пил в память Бати, с которым не довелось познакомиться.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции