«Нравиться критикам — мало!»
Сергей Грачёв, АиФ.ru: Максим Исаакович, вы причастны к множеству мюзиклов, но, говорят, мюзикл «Алые паруса» у вас один из самых любимых и дорогих. Слышал даже, что вы в него свои личные деньги вложили. Это правда?
— Нет. Просто он удачно получился, вот и всё. Не то, чтобы он любимый, просто удачный. Вот «Три мушкетёра» у меня в своё время, «Мэри Поппинс» — такие акценты, которые разлетелись по десяткам театров. «Три мушкетёра» вообще рекорд поставил. Это в советское время можно было, сейчас вряд ли такое возможно. «Три мушкетёра» за несколько лет, ну, может быть, за десять лет были поставлены в ста театрах. И до фильма, и во время фильма. Вот за это десятилетие в ста театрах и у нас в стране, и за рубежом. Вот этот рекорд я вряд ли когда-нибудь побью.
— Слышал, что сейчас вы работаете над оперой по Гоголю...
— Я уже практически закончил эту работу. Жанр мюзикла за сто лет своего существования уже показал, что он не просто серьёзный, он — всеобъемлющий жанр, который может быть всем, начиная от комедии и до самых серьёзных трагедий. Мюзикл вышел из оперетты, которая существует сегодня исключительно как музейный, а не самостоятельный жанр. Кто сегодня будет писать оперетту? Если человеку заказывают оперетту, он будет писать мюзикл! В свою очередь, оперетта вышла из комической оперы. Поэтому и мюзикл во многом продолжает оперную традицию. Если говорить о таких мюзиклах, как «Порги и Бесс» или «Призрак оперы», то это оперные спектакли. Современные оперные спектакли, здорово сделанные. Они написаны доходчивым языком, в отличие от классической — серьёзной, будем так её называть — оперы, которая, мне кажется, сейчас пребывает в абсолютном кризисе. Такое баловство могут себе позволить Родион Щедрин, допустим, который действительно блистательно это делает, да и всё. Я просто не знаю, кто ещё сегодня может сегодня взять и написать настоящую оперу. Есть, конечно, Корекин, но время покажет, насколько сегодня это актуально. Да, театры ставят. Да, критикам нравится. Но этого мало.
С сигарой и в шляпе
— Но если вы говорите, что опера сейчас неактуальна, зачем же вы тогда написали свою?
— Это не просто опера, а опера-мюзикл — мы его назвали «актёрская опера». Там будут играть драматические актёры, но поющие. Они будут изъясняться более простым, доходчивым, «мюзикловым» языком, основанным на традициях городской русской и цыганской песни. Я хочу посадить на сцену трактирный ансамбль, который будет вроде как преображаться в разных героев. В итоге выйдет такой трактирный угар. Я представляю себе, допустим, как это могло бы быть в американском мюзикле — музыканты с сигарой в углу рта, пианист в шляпе, надвинутой на глаза, в потной рубашке, играют банджо, бас...
— То есть вы считаете, что нужно идти на поводу у публики и говорить с ней понятным ей языком сейчас?
— Нет, на поводу никогда не пойду, и никогда не шёл, всегда тянул за собой. И это получалось. Но язык должен быть простой. Вот у Исаака Дунаевского, которому сто пятнадцать лет исполняется, сложный или простой язык?
— Простой.
— Я думаю, что с одной стороны сложный, потому что трёхчастные песни. Это особая мелодическая, песенная энергетика, которую может нести только талантливый человек. Специально такое придумать невозможно. Кроме того, хит не может сложиться сразу с одного прослушивания: вышел и просвистел. Такое бывает редко. И это особая удача — «Ах, этот вечер» и «Ветер перемен» — довольно сложные вещи. И написаны как раз по «лекалам», по «завещаниям» Исаака Дунаевского. А сейчас же народ специально оглупляют бездарные люди, потому что они не могут ничего сделать, им надо дотянуть. Это не они опускаются до уровня народа — это они опускают народ до своего уровня. Наши так называемые продюсеры, которых композиторами даже теперь не называют, у нас считаются спецами. А почему они продюсеры? Потому что уже не знает никто, кто там музыку сочиняет. Вместо них целая «фабрика работает», понимаете? Вот они, к сожалению, эту жуткую работу делают совместно с программными директорами радиокомпаний.
Деньги есть, а шедевров — нет
— А за тем, что происходит в кино, вы следите? У вас нет мысли, может быть, что-то ещё для кино написать?
— В кино происходят странные процессы, на мой взгляд. С одной стороны, мы получаем «Оскары», «Золотые глобусы». Уверен, что Звягинцев получит «Оскар», ну совершенно уверен. Там рядом никто не стоит. С одной стороны, это происходит, а с другой стороны, кино как такового нет. Мы всё время говорим про советский кинематограф. Но советское кино всё-таки работало плеядами — режиссёров, фильмов. Да, были дыры, были какие-то падения, но, в общем, были плеяды. Этого у нас сегодня нет. Нет государственной политики, несмотря на то, что деньгами помогают вроде бы как. И вот этого, на мой взгляд, делать не нужно. Не нужно помогать кино!
— Почему?
— Потому что это — коммерческий жанр. Это — шоу-бизнес, так считается во всём мире. Пусть продюсеры научатся сами отвечать за деньги, которые они где-то надыбают. И отвечают своими домами и «мерседесами», на которых они ездят независимо от того, провалился фильм или нет. Помогать нужно единицам, вот таким, как Звягинцев. Который выпрашивал эти деньги у Министерства годами, понимаете? Помогать можно молодым авторам, на молодое кино. Которое представлено на Ханты-Мансийском фестивале талантливейшими молодыми ребятами. Которые снимают за несчастные какие-то сто тысяч долларов (а это несчастные деньги для кино, правда). Снимают такое кино, что можно засмотреться. Вот им надо помогать, и это для Министерства культуры и для страны будет совсем маленькая сумма! Совсем не та, которую они дают на блокбастеры. Как можно на блокбастеры давать деньги? Михалкову или кому-то ещё. Я не против Михалкова, просто это дикость.
— В музыке, я так понимаю, ситуация сейчас похожая? Допустим, есть эстрада...
— Но эстраду никто же не поддерживает. Поддерживают классическую музыку. И всё, другие жанры — нет. Я сам с этой проблемой ходил к министру культуры! Никто не собирается оказывать музыке никакой поддержки. А раньше был музфонд, был литфонд. Были полезные организации, которых теперь нет. Чем они занимались? Поддерживали тлеющее творчество, так сказать. И из этого что-то получалось. В нашей стране были великие писательские и композиторские имена. И им реально помогали — не зарплатой, а действием! Музфонд делал свои фестивали, покупал произведения у этих композиторов. Это тоже большая помощь. В Министерстве культуры была коллегия, которая закупала у композиторов серьёзные произведения. Никто не говорит про шоу-бизнес, чёрт с ним. Никто не говорит про мюзиклы, ладно. Хотя раздаются голоса — надо поддерживать мюзиклы. Не надо. Это — шоу-бизнес, пусть выживает, как может. А вот реальное творчество надо поддерживать. Как без этого? Литература исчезла. Композиторские имена — назовите кого-нибудь из ярких молодых композиторов.
— Не знаю.
— Их никто не знает. Они, может быть, удачно очень работают. И продолжают работать. Я счастливый человек, что я родился тогда, когда всё это «композиторство» поддерживалось, поэтому меня знают.