Он блондин, я — брюнетка
Мой дедушка Сергей Прокофьев встретил свою будущую жену Лину в Нью-Йорке в 1918 г., куда он эмигрировал, не приняв революции. Моя бабушка Каролина Кодина была дочерью каталонского певца Хуана Кодины и русской певицы-аристократки Ольги Немысской. Их семья вращалась в русскоговорящих кругах Нью-Йорка и посещала концерты Сергея Прокофьева. Каролина, как выяснилось, заочно была влюблена в него, увидев музыканта при исполнении Первого фортепианного концерта и сразу поняв, что этот композитор — гений. После одного из его выступлений они и познакомились.
Лина была жгучей черноволосой красавицей. Прокофьев сразу увлёкся ею. Пианист Артур Рубинштейн, увидев как-то Прокофьева с Линой, сказал ему: «Где ты нашёл такую красотку?» Бабушка шутила: «Всё дело, видимо, в том, что он был блондин, а я — брюнетка».
Потом они вместе уехали в Европу. Родители бабушки были против их совместной жизни — ведь Прокофьев официально не женился на Лине. Но моя бабушка была настолько влюблена в Сергея, что они стали жить вместе вопреки запретам её семьи. Вместе гастролировали по Швейцарии, Великобритании, Франции, Лина пела под фортепьяно на концертах Сергея. Прокофьев называл любимую Пташкой, считая, что голос у неё звонкий, как у птички.
Заработанные в Европе гонорары Прокофьев посылал в Россию своей маме Марии Григорьевне, кузинам, кузенам.
В Париже Лина и Сергей были очень счастливы, в круг их друзей входила мировая элита тех лет — Сергей Дягилев, Эрнест Хемингуэй, Чарли Чаплин, Пабло Пикассо, Игорь Стравинский. Когда Лина забеременела, Прокофьев как честный человек наконец женился на ней в 1923 г. в немецком городке Этталь. В 1924 г. родился мой дядя Святослав, а 1928 г. — мой отец Олег.
А сыновья тосковали
Мой дедушка, конечно, любил своих сыновей, но в их жизни присутствовал мало. Для папы и его брата это было тяжело. Папа, по его рассказам, был достаточно одиноким в детстве. У меня есть рисунок, который он нарисовал, когда ему было лет 5. Старинный поезд с дымом, в котором едут два человечка, и подпись: это поезд, на котором мама с папой приедут домой. За этой картиной стоит очень глубокая детская тоска — Олег постоянно ждал возвращения своих родителей домой с гастролей.
Папа рассказывал о привычке Сергея Прокофьева всегда ходить с записной книжкой. Он отправлялся на длинные прогулки и мог вернуться с какими-то записями — постоянно писал музыку.
Проблемы в семье начались, после того как Прокофьевы в 1936 г. переехали в Москву. Мне понятно желание моего деда вернуться в СССР — ему хотелось найти то место, где его музыку будут ценить, где у него будут заказы. Перед тем как принять решение о переезде, он несколько раз приезжал в Россию. Здесь ему обещали огромные возможности для написания балетов, опер, прекрасную квартиру. К тому же Прокофьев хотел вернуться домой, туда, где он вырос. И действительно, в СССР Прокофьев написал самые значимые свои произведения, здесь были поставлены его балеты «Ромео и Джульетта», «Золушка», «Каменный цветок», опера «Война и мир».
В первые годы музыку Прокофьева власти принимали очень хорошо, но потом его попросили написать кантату, восхваляющую революцию. Он написал. В ответ услышал: стиль не подходит. От него хотели простоты — той простоты, на которую он не был готов. Началась цензура, проекты Прокофьева постоянно откладывались, например, постановку оперы «Война и мир» откладывали 4 раза. С позиции композитора № 1 в России Сергей Прокофьев был низвергнут, его стали критиковать и травить в прессе. Он почувствовал себя в некоторой ловушке. Именно тогда его жизнь в каком-то смысле закончилась, дух оказался сломлен всем происходящим. К тому же бабушка была напугана арестами, которые постоянно происходили в их доме. Она боялась выходить из дома. В Париже она привыкла к живой светской жизни. А в Москве существовала масса запретов. Лина Прокофьева часто спрашивала, могут ли они вернуться в Европу. В её дневнике есть запись: «Серёжа обещал, если будет совсем плохо, мы вернёмся в Париж». Но во времена сталинских репрессий уехать из страны было не так просто.
Огромным ударом для бабушки стал уход дедушки к другой женщине в 1941 г. (Прокофьев ушёл к переводчице Мире Мендельсон, которая была младше его на 24 года. — Ред.) Но, когда через несколько месяцев началась война, Прокофьев постоянно поддерживал сыновей и жену, присылал им продукты.
А дальше бабушку ждал новый удар. В 1948 г. её осудили за измену родине, почти год держали на Лубянке. Что меня поразило в этой истории — Лина Прокофьева даже не была гражданкой Советского Союза, у неё был испанский паспорт. Но, поскольку в Испании в то время правил диктатор Франко, он не стал защищать гражданку своей страны, которая оказалась в России. Её пытали, а после приговорили к 20 годам лагерей. Она оказалась в ГУЛАГе. Рыла мёрзлую землю, работала на стройке, а по ночам преподавала женщинам в бараке пение.
Мой отец Олег был одним из немногих, кто смог прорваться к ней. Я очень горжусь им — в те годы многие боялись подчёркивать своё родство с «врагами народа». А дед через знакомых посылал бабушке посылки с едой и вещами, что очень её поддерживало.
Огромным шоком для неё стала новость, что Прокофьев женился в 1948 г. на Мире Мендельсон — они с дедушкой тогда не были официально разведены. О смерти своего мужа 5 марта 1953 г. Лина узнала тоже в лагере — ей об этом рассказала одна из заключённых, услышав по радио концерт памяти Прокофьева. Бабушка прорыдала несколько дней. Она продолжала его любить всю жизнь.
Когда в 1956 г. бабушку освободили за отсутствием состава преступления, она почти 20 лет оставалась в Москве и работала над архивами моего деда. В 1970-х гг. ей наконец разрешили выехать за рубеж. В 1983 г. в Лондоне бабушка создала Фонд Прокофьева и всю жизнь до самой смерти в 1989 г. занималась продвижением творчества Прокофьева за границей.
В Москве я смог посетить Музей Сергея Прокофьева. Мой папа бежал из России как диссидент и не мог с собой взять ничего. Поэтому у нас никогда не было семейных реликвий. А тут я увидел чемодан, ручки, игральные карты, шахматы деда. Он обожал игры! Особенно был помешан на шахматах, даже изобрёл шестигранную шахматную доску. Он много играл с гроссмейстерами, однажды даже выиграл партию у чемпиона мира по шахматам Капабланки.
От бабушки знаю, что дед играл по телефону и переписке, сообщая своему оппоненту, какой он делал ход. «Шахматы — это музыка мысли», — говорил он. Все 26 лет он дисциплинированно вёл дневник. Но записи эти очень осторожные — видно, что он боялся и даже в дневнике не открывал всех своих чувств, позволяя эмоциям вырваться наружу, только когда писал о своей Пташке Лине.