Когда произносят его имя и фамилию, сразу же возникают две устойчивые ассоциации. Первая — ветеран, потому что на сцене он уже очень давно, еще со времен Брежнева. Вторая — работяга.
Действительно, Леонтьев много и усердно трудился все эти годы. 24 выпущенных альбома — не совсем точный барометр его трудоспособности. Это про него спел Иосиф Кобзон: «Я песне все отдал сполна». И это действительно так. Ведь даже на полноценную семью у него не хватило ни времени, ни сил, ни (возможно) желания. Все туда, в сценическую «топку».
«Так сложилась жизнь у Леонтьева: он изначально был без семьи, с детства, — говорит Диана Берлин (музыкальный редактор радио „Маяк“ (1970-78 гг.), ныне директор продюсерского центра „Профи“). — Он очень тяжело жил. Родился не в Москве на Тверской. Ему ещё надо было узнавать, кто были его родители. Сам шел по этой земле, без чьей-либо поддержки. Я хорошо знакома с его супругой Люсей (Людмила Исакович, живет в США, — Ред.). Она замечательная. Она ему верный друг уже много лет. По истечении времени скажу, что я не знаю, что важнее: дружба или любовь?»
Первый концерт Леонтьева состоялся в 1972 году, когда артисту было 23 года (к тому времени он успел поработать подсобным рабочим на кирпичном заводе, оператором на молочном заводе, тесёмщиком-смазчиком на льнопрядильной фабрике, почтальоном, электриком и даже портным). Но широкая известность к нему пришла довольно поздно, когда артисту было около 30 и в его арсенале уже были песни Тухманова «Памяти гитариста», «Ненаглядная сторона», «Там в сентябре» и т. д.
В 1979 году на конкурсе «Крымские зори» в Ялте он впервые исполнял двенадцатиминутную балладу Давида Тухманова на стихи Роберта Рождественского «Памяти гитариста». «Я понравился жюри, — признавался Леонтьев, — но с оговорками. Меня за кулисами выловила, сидевшая в жюри Гелена Великанова и сказала: „Раскрою секрет: ты будешь в числе лауреатов, если сбреешь усы“. У меня были длиннющие усы, как у таракана. Я начал ныть: „Ну почему? Ничего же такого страшного... А про волосы ничего не говорят?“ Она: „Про кудри вроде молчат, а вот усы им просто не дают покоя. Ну сбрей, будешь лауреатом“. Я подумал: „Ладно, потом новые отращу, еще лучше этих“. Сбрил. И стал не просто лауреатом, а победителем».
«Леонтьева не то что запрещали первое время, — говорит Диана Берлин. — Его просто уничтожали довольно открыто и планомерно. Звукоизвлечение у него было абсолютно несоветским. Так петь было категорически нельзя. Этот человек вообще не мог стоять на месте. Ему нужно было все время двигаться. Но это было запрещено. Во время съемок на телевидении его ставили на куб, чтобы он не мог (иначе бы просто упал) позволить себе различного рода движения. Ему ничего не оставалось, кроме как размахивать руками на этом кубе. Поэтому песни Леонтьева очень тяжело проходили даже на радио, не говоря уже про телевидение. Даже когда появилась „Ненаглядная сторона“, — на мой взгляд, лучшая песня о Родине, абсолютно не пафосная, с прекрасными стихами Шаферана — которую Валера спел тихо, как тогда было не принято, помню, я получила выговор за то, что поставила эту песню в эфир. Он очень тяжело прорывался, проходил сквозь все эти барьеры, терпел, но двигался дальше».
«Я помню конец семидесятых, когда Леонтьев только начинал, — говорит музыкальный критик Артемий Троицкий. — Его ещё мало кто видел, но ходили такие слухи, в том числе среди профессионалов, что это талантливый парень (он тогда служил в Горьковской филармонии), „фирменный“, волосатый, и при этом он очень круто одевается. В сценической манере Леонтьев копирует стиль диско. Как в семидесятые годы его „огрела“ по голове музыка диско (со всеми этими образами типа группы Boney M), с той поры он так и выступает в этой же стилистике. На фоне Кобзона и Лещенко в советское время Леонтьев, конечно, выглядел довольно экзотично. И у многих начальников, особенно телевизионных, вызывал дикое раздражение.
В моем представлении Леонтьев не столько музыкант, сколько шоумен. Его музыка никогда не производила лично на меня впечатления. Вспоминая репертуар Леонтьева, навскидку могу назвать только два его ярких хита: „Дельтаплан“ Эдуарда Артемьева и „Маргариту“ Юрия Чернавского. Ярких музыкальных номеров, на мой взгляд, у него больше не было. Зато были яркие наряды, грим, балет, декорации. В артистическом цеху есть гетеросексуалы, есть гомосексуалы, а есть порода артистов, которых я называю „самосексуалы“. То есть это люди, которые балдеют от самих себя. Вот Майкл Джексон был таким. И Валерий Леонтьев тоже. И это главное в его творческой линии. У меня такое впечатление, что собственно музыкой Леонтьев интересовался в последнюю очередь. На первом месте у него всегда стояли костюмы, танцы, декорации и всё такое прочее. Я не считаю, что это позорно или плохо. Есть в поп-музыке такой фриковатый субжанр. Леонтьев является ярким и адекватным представителем этого слегка безумного субжанра».
Наряду с действительно прекрасными песнями Тухманова, Артемьева, Пахмутовой, Саульского, Паулса, Журбина, Талькова, Зацепина в огромном багаже Леонтьева за долгие года работы на эстраде накопилась масса абсолютно проходных, недостойных большого артиста песен с неудачными аллюзиями и намеками. Например, «Остров веселых женщин».
Сюжет песни незатейлив и прост. Герой плывёт по морю на баркасе, который разваливается у «острова весёлых женщин». Спасшегося моряка веселые женщины укладывают на «жареный песок». «И в рот хотят налить мне ананасный сок», — напевает исполнитель. А в припеве он просит: «Кончайте, девочки, кончайте. Со мной шутить. Кончайте, девочки, кончайте. Меня будить».
«Я не знаю ни одного артиста мирового уровня, у которого было бы все одинаково блистательно, — говорит Диана Берлин. — У всех бывают песни ниже или выше какого-то уровня. Но для меня Леонтьев — это в первую очередь „Там в сентябре“, „Бреду по желтым склонам“, „Исчезли солнечные дни“. Не говорю уже о рок-опере „Джордано“, в которой они пели вместе с Ларисой Долиной. Первое в России шоу западного уровня „По дороге в Голливуд“ тоже было у Леонтьева. Да, у него есть проходные песни, но ведь артист определяется не по ним, а по лучшим своим произведениям. Даже у Клавдии Шульженко и у Эдит Пиаф были проходные песни. Леонтьев — очень образованный человек. Обратите внимание, что у него не было никаких скандалов, о нём почти никогда не писала желтая пресса. Вот так прожить жизнь на нашей эстраде — это тоже нужно быть человеком определенного уровня».
Леонтьев признавался, что первое время сам шил сценические костюмы. И не только себе, но и всему своему балету. «В 1981 году я поехал на гастроли с программой „Мелодии и ритмы зарубежной эстрады“, — вспоминал он. — Госконцерт её ежегодно делал с артистами из соцстран и каким-то одним отечественным исполнителем. Вот там я поживился! Выменял у чешских артистов на водку серебряные эластичные джинсы из ткани бифлекс, у нас днем с огнем такие невозможно было найти. И отличные сапоги, радость обладания которыми омрачал лишь один момент: они были мне малы на два размера. Но красивые! Первый раз надел на концерт — ноги в кровь стесал. Они потом растянулись на размер, стало полегче, и я в них долго работал. А в 1990 году у меня было отвратительное настроение, я поехал на дачу, а там уже этих костюмов было столько, что они меня потихоньку стали из дома выживать. И я подумал: чего я этот хлам-то храню? Новую одежду девать некуда, потому что все забито барахлом, купленным в семидесятые-восьмидесятые. Развел в огороде костерчик, да и сжег дикое количество костюмов, обуви, несколько ящиков фотографий».
«Меня, конечно, поначалу смущали его костюмы, да многое смущало, — утверждает Диана Берлин. — Я ведь родилась и сформировалась в СССР. Но у меня круг общения был иной, и я чуть раньше, чем мои сверстники, всё поняла. Когда я приходила в концертный зал на концерт Леонтьева, я понимала, что всё это оправданно. Это было нечто новое. Должен же был кто-то начинать. Нельзя всё время стоять истуканом на сцене и держать микрофон».
«На мой взгляд, — говорит композитор Владимир Матецкий, — у Леонтьева не было правильных советчиков. Он попадал под влияние разных людей, но при этом был и остаётся во многом наивным человеком. Он наивен в каких-то вещах репертуарных, сценических. Но эта его наивность обезоруживает. Делает его человеком без возраста. Какие 70? Ему же на самом деле 15.
Когда он начинал, то сильно отличался по манере исполнения от других советских эстрадных певцов. Насколько этот приём искусственный, не знаю. Но он часто используется в шоу-бизнесе. Чтобы запомниться, нужно выделяться, быть необычным. Вспомните более юного коллегу Леонтьева Илью Лагутенко и еще массу исполнителей, которые нарочито старались быть необычными. Леонтьев тоже. Мне всегда было интересно знать: это был природный тембральный феномен или просчитанный им же самим продюсерский ход?
У Валеры всегда был довольно своеобразный вкус. Это касалось всего. Одежды, репертуара, нацеленности на социалистическую эстраду: польскую, венгерскую, чешскую и т. д. Я был поражен тем, что многие наши популярные артисты тех лет проявляли чудеса неосведомленности в мировой популярной музыке. Но так часто бывает с нашими популярными артистами: это вдруг сработало, попало во вкусовые запросы публики. То есть ориентирование на не самые высокие образцы музыки помогало многим отечественным артистам становится популярными в нашей стране. Так устроен мир популярной музыки. Существовала москонцертовская поговорка (не хочу привязывать её к Валере, потому что отношусь к нему с большим уважением): „Чем пошлее, тем башлее“. Но элементы этого были и у Леонтьева.
Он, безусловно, апеллирует к массовой аудитории. Всегда кто-то является „ледоколом“. Но такие артисты уважаемы и признаны узким слоем людей. А потом, когда прошёл „ледокол“, появляются те, кто апеллирует к массовой аудитории. А массовое искусство, массовая аудитория — это совсем другие вкусы. Обвинять людей в том, что у них какие-то не такие вкусы, просто смешно. Мир так устроен.
Валера Леонтьев — удивительный человек, который всю свою жизнь посвятил одному делу: пению на сцене. И заслуживает уважения как работяга, который через тернии, через не всегда стопроцентные хиты все равно пытался идти вперед. Он должен был двигаться. И делал это таким вот образом».
Недавно артист разоткровенничался перед публикой: «Я хочу попрощаться со всей этой историей. Сколько же можно! Очень устал, буду просто лежать на диване». А на днях, аккурат к юбилею, выпустил новый альбом с говорящим названием «Я вернусь». Будем верить, что надолго.