310 лет назад, 1 февраля 1709 г., с английского судна «Герцог» в направлении одного из островов архипелага Хуан Фернандес, что в 674 км. от побережья Чили, отошла шлюпка. Назад она вернулась с любопытным пассажиром. Капитан судна Вудс Роджерс описал его так: «Человек, одетый в одежду из козьих шкур, который выглядел более диким, чем прежние их обладатели». Этим человеком был Александр Селькирк, проведший на острове 4 года и 4 месяца и ставший прототипом одного из самых узнаваемых и любимых литературных героев: Робинзона Крузо.
Имя этого героя стало почти что нарицательным. Во всяком случае, «робинзонами» то в шутку, то всерьёз называют всех, кто провёл хоть сколько-нибудь времени на необитаемом острове, пусть даже посреди реки. Ну а удачный термин «робинзонада» стал вполне официальным названием почтенного литературного жанра.
Короче говоря, понятия «Робинзон» и «необитаемый остров» связаны в нашем сознании неразрывно. Как партия и Ленин: говорим одно, подразумеваем другое.
Однако приключения Робинзона на необитаемом острове — лишь первая часть знаменитого романа Даниэля Дефо. После ее впечатляющего успеха он за несколько месяцев готовит продолжение: «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо, составляющие вторую и последнюю часть его жизни, и захватывающее изложение его путешествий по трём частям света, написанные им самим».
Часто говорят, что Дефо — основатель жанра английского романа. В таком случае придётся признать, что он открыл один из важнейших законов этого жанра: судьба сиквела с очень высокой долей вероятности будет печальной. Именно это и произошло с продолжением приключений Робинзона. Бестселлером они не стали. Возможно, и к лучшему, поскольку именно этот роман стал одним из первых литературных произведений с Россией в качестве фона повествования.
Впрочем, авторитет Дефо как писателя, а главное, его мастерство как рассказчика, умеющего создать потрясающий эффект достоверности, заложили ту самую традицию литературного описания России, которая длится вот уже который век. Ураганная смесь достоверности, полуправды, откровенного вымысла, пропаганды и презрения, круто замешанная на устаревших сведениях из вторых рук — вот как принято изображать Россию с лёгкой руки автора «Робинзона», установившего своего рода канон.
Очень показательна фраза, с которой Робинзон пересекает пределы России, направляясь транзитом из Китая в Архангельск. «Я не мог не почувствовать огромного удовольствия по случаю прибытия в христианскую, как я называл ее, страну, или, по крайней мере, управляемую христианами. Ибо, хотя московиты, по моему мнению, едва ли заслуживают названия христиан, однако они выдают себя за таковых и по-своему очень набожны».
Главное отражено просто идеально. Оказывается, русские похожи на европейцев, но только потому, что прикидываются ими.
Дальше идёт классика жанра. Если Россия, то что? Правильно: Сибирь, снег, морозы. Сравнительно точно отметив расположение Тобольска, — 60 градусов северной широты вместо 58 градусов — Робинзон продолжает: «Морозы были так сильны, что на улицу нельзя было показаться, не закутавшись в шубу и не покрыв лица меховой маской или, вернее, башлыком с тремя только отверстиями: для глаз и для дыхания. В течение трех месяцев тусклые дни продолжались всего пять или шесть часов, но погода стояла ясная и снег, устилавший всю землю, был так бел, что ночи никогда не были очень тёмными... В комнатах было тепло, так как двери в тамошних домах закрываются плотно, стены толстые, окна маленькие с двойными рамами. Пища наша состояла главным образом из вяленого оленьего мяса, довольно хорошего хлеба, разной вяленой рыбы и изредка свежей баранины».
Здесь всё чистая правда, потому что с географией шутки плохи: слишком легко поймать на вранье.
А вот с экономической географией, то есть с ввозом-вывозом товаров, уже случаются накладки. Робинзон утверждает: «У нас был большой запас чаю, которым мы угощали наших русских друзей».
В реальности именно русские друзья должны были делиться с заезжими англичанами своим чаем. По той простой причине, что Тобольск был главным перевалочным пунктом «Чайного пути» между Китаем и Москвой, где ещё в середине XVII столетия можно было купить более 10 сортов китайского чая. А с 1679 г. этот транзитный торговый путь работает регулярно после подписания договора о постоянном импорте чая.
Там, где Сибирь и зима, по канону должны появиться политические ссыльные. И они появляются: «Тобольск служит местом ссылки государственных преступников; он весь полон знати, князей, дворян, военных и придворных. Тут находился знаменитый князь Голицын, старый воевода Робостиский и другие видные лица, а также несколько дам».
Это классический случай полуправды. В Тобольск действительно могли сослать. Но никак не воеводу Робостиского: такового просто никогда не существовало в природе. Князь Голицын — другое дело. В те годы бывший фаворит царевны Софьи действительно отбывал ссылку. Правда, за полторы тысячи километров от Тобольска: в Пинежском волоке Архангельской губернии. Ну а то, что Тобольск полон ссыльной знати, — это и вовсе неправда.
А там, где Робинзон касается геополитики, начинается самая настоящая пропаганда: «Китайцы показались мне презренной толпой или скопищем невежественных грязных рабов. Если бы московская империя не была почти столь же варварской, бессильной и плохо управляемой толпой рабов, то царь московский без большого труда выгнал бы китайцев с их земли и завоевал бы их в одну кампанию. И если бы царь направил свои армии в эту сторону вместо того, чтобы атаковать воинственных шведов, то он сделался бы уже за это время императором китайским и не был бы бит под Нарвой королём шведским, силы которого в шесть раз уступали русским войскам».
Впрочем, Робинзону многое можно простить. В конце концов, он был в Тобольске в 1703 году, когда царь Пётр действительно ещё не успел поквитаться с Карлом XII за разгром под Нарвой.
Однако Дефо писал свою книгу в 1719 году. И мог бы, будучи шпионом, знать, что именно Тобольск, где Робинзон провёл восемь зимних месяцев, стал местом ссылки полутора тысяч пленных шведов. Четыреста из них пожелали остаться в Сибири навсегда, обзавелись семьями и прижились. Но кому какое дело, если в Англии про Россию интереснее читать другое?