30 декабря — 115 лет со дня рождения поэта и писателя Даниила Хармса. Не факт, что вы читали произведения Хармса, но вы точно слышали его имя, вернее, псевдоним. Это второе имя, которое он сам себе придумал, сыграло в судьбе писателя уникальную роль. «Скажешь два слова — и тебя отпустят».
«Вчера папа сказал мне, что, пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды», — написал Даниил в дневнике в декабре 1936 г. Несмотря на предостережение отца, псевдоним он оставил. На тот момент Даниилу был 31 год. Жить ему оставалось еще пять. Все эти годы, как и предсказывал близкий человек, прошли в страшной нужде. Когда началась Великая Отечественная война, папы уже не было в живых. Даниил ездил в нему на могилу на Волково кладбище, когда надо было посоветоваться по важному делу. Такое дело случилось в 1941 г в блокадном Ленинграде. Жену Даниила Марину, как и остальных жительниц города, вызвали повесткой на строительство оборонных рубежей. «Ты такая слабая, ты там умрешь», — сказал Даниил. «Кто же мне позволит не рыть окопы?» — «Тебе надо будет сказать определенные слова. И тебя отпустят». Несколько дней подряд Даниил ездил на могилу отца, проводил там по нескольку часов. Наконец вернулся счастливым: «Ты подойдешь и скажешь два слова: красный платок». Марина хорошо запомнила этот день. На распределительном пункте были толпы женщин. Марина протиснулась к столу, отдала свою повестку, сказала: «Красный платок», — и ее отпустили. Ей было очень стыдно, ведь она слышала, как другие женщины уговаривали их отпустить к младенцам, больным родственникам, но им отказывали. А ее трогать не стали.
Готовил покушение на царя, а потом раскаялся
Отец Даниила — Иван Ювачев — при жизни не раз спасал сына, в том числе от тюрьмы. Иван Павлович был морским офицером. В свое время сошелся с народовольцами и принял участие в подготовке покушения на императора Александра III. Отец офицера работал в Аничковом дворце полотером и жил на территории резиденции. Окна его квартиры были расположены так, что из них террористам было удобно кидать бомбу на выезжающую из ворот карету царя. Заговорщики были раскрыты. Ювачева приговорили к смертной казни, но позже заменили ее ссылкой. В заключении с Иваном произошло духовное перерождение. Он раскаялся, уверовал в Бога, постоянно читал Библию. На Сахалине, где отбывал последние годы приговора, стал старостой одного из храмов.
Даня родился уже после освобождения отца, когда Ювачев вернулся в Петербург. Отец Хармса написал мемуары и ряд книг на религиозные темы. Он был довольно известной личностью, послужил прототипом для героев Льва Толстого и Чехова. С последним был знаком лично.
«Мы всегда жили впроголодь»
Свой знаменитый псевдоним Хармс придумал на школьной скамье. Есть две версии его происхождения. Якобы у Даниила была преподавательница немецкого Елизавета Хармс, и фамилия пришлась по душе ученику. Другой вариант — Даниил переставлял и заменял буквы в фамилии известного сыщика Холмса. И остановился на Хармсе. Он и одевался на английский манер. Вдова писателя Марина Милич вспоминала, что Хармс постоянно носил «пиджак, сшитый специально для него каким-то портным, у шеи неизменно чистый воротничок, гольфы, гетры». «Никто такую одежду не носил, а он всегда ходил в этом виде, — рассказывала Марина. — Непременно с большой длинной трубкой во рту. Он и на ходу курил. В руке — палка. На пальце большое кольцо с камнем, сибирский камень, по-моему, желтый».
Мировоззрение Хармса не совпадало с окружающей его советской действительностью. Ему претило ходить строем, писать произведения на заказ. По крайнем мере, когда речь шла о заказных произведениях для взрослых. Но и зарабатывать на жизнь чем-то иным, нежели литература, он не считал возможным. Так детская литература вошла в жизнь писателя как гарант того, что он и его жена не умрут с голода. Вдова писателя вспоминала: «Мы жили только на те гонорары, которые получал Даня. Когда он зарабатывал, когда ему платили, тогда мы и ели. Мы всегда жили впроголодь. Но часто бывало, что есть было совсем нечего. Один раз я не ела три дня и уже не могла встать. Я лежала на тахте у двери и услышала, как Даня вошел в комнату. И говорит: „Вот тебе кусочек сахара. Тебе очень плохо...“ Я начала сосать этот сахар и была уже такая слабая, что могла ему только сказать: „Мне немножечко лучше“».
Сотрудник «Ежа» и «Чижа»
Хармс не мечтал заниматься детской литературой, но в силу своего характера, не переносившего халтуру, он и к написанию детских стихотворений относился с полной отдачей. «Ходил в „Еж“ и „Чиж“ (журналы), к Маршаку. И я не видела, чтобы он стеснялся, что он детский писатель, — вспоминала вдова Хармса. — И потом, я очень сомневаюсь, что если бы он писал для детей плёво, кто-нибудь из них так бы любил его стихи и сказки, чтобы дети читали бы их с удовольствием. Стихи для детей давались ему скорее трудно, чем легко». В период с 1928 по 1931 годы у Хармса вышло 9 иллюстрированных книжек стихов и рассказов для детей — «Озорная пробка» (запрещена цензурой в период с 1951 по 1961 годы), «О том, как Колька Панкин летал в Бразилию, а Петька Ершов ничему не верил», «Театр», «Во-первых и во-вторых», «Иван Иваныч Самовар», «О том, как старушка чернила покупала» (отнесена к числу книг, «не рекомендуемых для массовых библиотек»), «Игра», «О том, как папа застрелил мне хорька», «Миллион».
По протекции Маршака писатель по воскресеньям выступал на детских утренниках во Дворце пионеров на Фонтанке. Обычно зал был набит под завязку детворой. И стоило только Хармсу появиться на сцене, как дети начинали весело кричать, топать от восторгами ногами. Хармс демонстрировал фокусы, читал свои стихи, рассказывал веселые истории. И все это с серьезным видом, чем приводил детей в еще больший восторг.
Три часа шла на свидание в тюрьму
Первый арест Хармса случился в 1931 г. Обвинения звучали абсурдно. В детском творчестве Хармса усмотрели антисоветские мотивы. Возможно, запугивая Хармса, у него таким образом хотели выбить показания на Маршака, у которого он работал. Сделать это не получилось. Хармса приговорили к нескольким годам тюрьмы, но его отец поднял все свои связи среди заслуженных народовольцев, и Даниила отправили в годичную ссылку в Курск.
Потом, когда он вернется домой, Хармс будет в постоянном ожидании нового ареста. Он случился на следующий год после смерти отца — в 1941 г., когда вокруг Ленинграда уже сомкнулось блокадное кольцо. Жена писателя, обессилевшая от голода, в феврале 1942 г. три часа добиралась пешком до тюремной больницы, где содержался муж. За пазухой она несла завернутый в платок маленький кусочек черного хлеба — невероятная драгоценность в блокадном Ленинграде. По дороге ей встретились два мальчика, которые упали в снег и от голода уже не могли идти дальше. У нее мелькнула мысль отдать им хлеб, но она передумала: «А как же Даня в тюрьме». Когда, качаясь, еле держась от слабости на ногах, она отдала в тюремное окошко передачу, ей выкинули ее через минуту обратно в снег: «Нет его! Умер два дня назад». Хармса не стало 2 февраля 1941 г.
Как вдову Хармса нашли в Венесуэле спустя 50 лет
Вернувшись в квартиру, пострадавшую от бомбежки, вместе с другом Хармса Яковом Друскиным, молодая вдова сложила в чемоданчик рукописи мужа. Это были его взрослые произведения, которые при жизни не публиковались. Марина исполнила свой долг — отдала наследие писателя в надежные руки. Она была уверена, что и сама скоро умрет. Но судьба распорядилась иначе. Она проживет еще более полувека. Друзья Хармса помогут ей эвакуироваться на большую землю. Потом она окажется на территории, захваченной немцами. Ее отправят на работы в Германию, в предместье Берлина. Немецкая хозяйка чуть не доведет Марину до самоубийства. И все же женщина сможет сбежать и найдет прибежище в лагере для военнопленных французов — поможет блестящее знание французского языка. После Победы она сумеет попасть в Париж, найдет там своих родственников по линии князей Голициных. А через несколько лет уплывет из Франции в Латинскую Америку, осядет в Венесуэле, где выйдет замуж за Юрия Дурново.
В 1996 г. вдову Хармса разыщет исследователь творчества Хармса Владимир Глоцер. Он прилетит к ней из России в Каракас, чтобы записать ее воспоминания о Данииле Хармсе. И сохраненные произведения Хармса (его друг Яков выжил в блокадном Ленинграде и сохранил заветный чемодан), и рассказ жены — все это стало чудесным возвращением Хармса к читателю спустя полвека после его физической смерти.