2-3 июля на ВДНХ пройдет рок-фестиваль SandlerFest, в котором примут участие десятки рок-коллективов и сольных артистов. В интервью aif.ru один из участников большого «оупен-эйра» Сергей Воронов (лидер группы Crossroadz) рассказал о жизни в ГДР, любимых машинах, молодой жене, а также том, сложно ли петь блюз на русском.
Владимир Полупанов, aif.ru: — Сергей, на презентации альбома Гарика Сукачева «Помнишь» я задал ему вопрос, нет ли желания сделать что-то похожее на клип «Все это рок-н-ролл», который был снят 30 лет назад? Кроме Гарика и тебя, в нем приняли участие: Кинчев, Шевчук, Бутусов, Шахрин, Скляр, Стингрей. Гарик мне ответил: «Будет такой проект — трибьют-альбом Сергея Воронова “Делай свое дело”», где вы вернулись к идее рок-н-ролльного братства. Расскажи, как было?
Сергей Воронов: — Так и было — инициатором выступил Гарик. Он мне всегда задавал вопрос: почему я мало пою на русском языке.
— Кстати, почему? Сейчас, в условиях санкций, можно сказать, что это тоже «импортозамещение».
— Я говорил об этом много раз. Так исторически сложилось, что я начинал свой музыкальный путь сначала как слушатель, а потом уже и как музыкант за пределами СССР, в Берлине. Я слушал там англоязычную и музыку на немецком языке. В ГДР по радио крутили много музыки на английском языке. А там я оказался вместе с родителями. Папа у меня был главредом «Комсомольской правды» (1959-65 гг.), пока не вляпался в скандал (в июне 1965 г. КП опубликовала критический очерк «В рейсе и после» о произволе директора китобойной флотилии «Слава» Алексее Солянике, вызвавший громкий общественный резонанс... Юрия Воронова перевели на должность ответственного секретаря газеты «Правда», а в 1968 году он был назначен заведующим корпунктом «Правды» в ГДР и Западном Берлине и занимал должность до 1984 года — Ред.).
— Я читал, что пока не умер член Политбюро Михаил Суслов, ваша семья жила в ГДР.
— Совершенно верно. По выходным в районных берлинских ДК проходили концерты немецких групп, которые пели кавер-версии известных мировых хитов на английском языке. Песен на русском попадало в поле моего зрения крайне мало. Родители слушали преимущественно русскую музыку, в частности Марка Бернеса.
— То есть образцы советской эстрады до тебя доходили?
— Бернес — это не совсем эстрада. Саму эстраду я очень не люблю. Бернес отличался от Кобзона и Лещенко, которые все-таки эту самую эстраду олицетворяли и пафосными хорошо поставленными голосами пели про партию, Ленина, комсомол и весну. Бернес негромко доносил чувства и мысли. У меня с детства было отторжение поставленных голосов. Я и в рок-музыке такое не очень люблю. Не люблю мелодический хард-рок, где все очень правильно спето. Поэтому когда я взял в руки гитару и пытался что-то воспроизвести, начал писать и петь на английском языке.
— Но Гарик убедил тебя, что тебе в твои 60 лет пора бы записать первый альбом на русском языке?
— Мы с ним часто говорили на эту тему. У меня есть песня «Сколько можно терпеть», которая стала хитом в 90-е годы. Я придумал фразу «Сколько можно терпеть», а Гарик сочинил текст, плюс моя музыка. У меня не было навыков. Хотя русский язык у меня приличный благодаря родителям. Многие люди подходили ко мне в течение многих лет и говорили: «Давай уже пой на русском». Проходили годы, ничего не происходило. И Гарик предложил не ломать голову, а спеть проверенные временем хиты русского рока. Я долго думал, а потом решил: «Почему бы и нет». Мы выбрали 10 песен...
— Одна из которых написана Алексеем Романовым, лидером группы «Воскресение». Она и дала название альбому — «Делай свое дело». У «Воскресения» есть масса прекрасных песен. «Делай свое дело», как мне кажется, в их число не входит. Я вообще не понимаю, о чем эта песня, честно говоря. Просветишь?
— Это песня о рок-н-ролльном образе жизни. «Мой дом на каждом углу...» — эта фраза о том, что у человека, который играет рок-н-ролл, как правило, нет своего дома. Раньше мы «зависали», а по сути, жили друг у друга неделями, а то и месяцами. Не было ощущения, что надо пойти домой. Диван, телевизор, плита — не имели смысла. Смысл имело только общение. Вот об этом песня.
— Сейчас такого общения стало меньше?
— Конечно. Потому что у людей свои семьи, проблемы. Да и времена сильно изменились. Люди перестали ходить друг к другу в гости.
— В силу возраста?
— Я бы не стал это сваливать на возраст. Я готов к общению всегда. Мой сын вырос — ему 30 лет. У меня молодая жена Ника. Поэтому дело не в возрасте, а в том, как ты себя ощущаешь. Основная часть людей нетворческих профессий, которых я знаю, постарела и повзрослела уже к 40 годам. У них в этом возрасте уже были такие интересы: диван, телевизор и кино на диване. Я не осуждаю, но просто это не моя жизнь.
— А какая твоя?
— Когда я разошелся с первой женой Верой, нашему сыну Пете было 3 года. И после этого я все время переезжал с квартиры на квартиру. Поэтому песня «Делай свое дело» про меня. Потому что если человек будет делать свое дело, он будет счастлив. Я счастлив.
— До какого возраста ты снимал жилье?
— Оно появилось у меня в сентябре 2021 года, когда мне было 59 лет. Я столько миллионов рублей отдал за съемное жилье. Сколько квартир можно было купить на эти деньги. Но у меня нет сожаления. Вот о чем сожалею, что в свое время не купил себе Ford Mustang Shelby. А очень хотел.
— На чем ездишь сегодня?
— Сейчас на MINI Cooper.
— Несколько раз ездил на этой машине. Она пижонская, но маленькая и неудобная.
— Я в ней прекрасно умещаюсь. Сзади еще две гитары и комбик прекрасно можно разместить. Когда их нет, туда можно посадить друзей приличного размера. У меня до этой машины были старые «Мерседесы» — в том числе — 230-й купе. Этой машине до того, как она бы стала «олдтаймером», оставался один год. Машина вырастает в цене, когда ей исполняется 30 лет. Я не собирался ее продавать. Она стояла у дома в переулке Сивцев Вражек, где я прожил 10 лет. Но в нее въехал какой-то человек, который не справился с управлением. Мой «Мерседес» стукнулся колесом о бордюр. Сломалась ось, и еще мой «мерс» наехал на впереди стоящий автомобиль. У меня не было денег на тот момент, чтобы ее отремонтировать. И я ее продал за копейки. Вот об этой машине я жалею. Она мне досталась недорого — за 550 тысяч рублей.
А «Мини Купер» появился так. Я как-то вышел покурить на балкон и посмотрел вниз на припаркованные машины, они стояли плотно одна за другой. Если с них убрать знаки лейблов, они все одинаковые — аэродинамические формы, фары-слезы. Мне ни одна из них не нравится. Поэтому либо «Мустанг Шэлби», либо старый «Ягуар», либо «Мини Купер». Я нашел прокат, меня там узнали. Стали мне давать иногда бесплатно машины, а потом возможность выкупа с большой скидкой. Я сел за руль «Купера» и понял, что она сделана очень стильно, в старой английской традиции. Она маленькая — ее можно везде припарковать. По стилю она мне нравится больше всех машин, которые я могу себе позволить.
— Ты «делаешь свое дело» слишком уперто — много лет поешь блюзы на английском языке. Но получилось, что ты изменил своей природе, записав русскоязычный альбом?
— Ни в коем случае. Я давно стал расширять границы музыкального сознания. Я пишу много музыки. К сожалению, тексты не получаются. В какой-то период стал писать русскоязычные тексты и потерял ощущение английского языка. Былой легкости уже нет. Я пишу и соул, и рэп, и фанк, даже электронику. Конечно, все это с блюзовой гитарой.
— Но ведь блюз ты играешь много лет. Откуда у тебя такая страсть к этому стилю?
— Это любовь на всю жизнь. А она складывалась таким образом, что на моем пути возникали люди или происходили какие-то события, которые подталкивали меня к этому выбору. Можно это назвать судьбой. Живя в Берлине, я услышал Джимми Хендрикса, Джонни Кэша, Roxy Music, Т-Rex, Slade, Suede, Uriah Heep, Pink Floyd.
— Ну, не все эти музыканты играли блюзы. Особенно Pink Floyd.
— Да, но когда на дискотеках звучала 7-минутная композиция «Shine On You Crazy Diamond», можно было пригласить девушку и обсудить с ней все что угодно, прижавшись к ней. Позже, как у взлетающей ракеты отваливаются ступени, отвалились интересы к любой другой музыке, кроме блюза. Оставался стержень, вокруг которого были Джимми Хендрикс, Джонни Уинтер, Rolling Stones. Я часто ходил на дискотеки в университет им. Гумбольдта в Берлине, где учился мой брат. Он переехал учиться в Лейпциг и оставил мне свой студенческий билет. Я отодрал его фото, вклеил свое, дорисовал фломастером печать и засунул в мутный чехольчик. По этому студенческому билету я ходил в общежитие университета к девушкам, друзьям и на дискотеки.
Мне было 15 лет, когда я встретил человека, открывшего мне окончательно глаза на блюз. Это был поляк Роман Рунович, основавший в 1964 году одну из первых польских рок-групп «Ромуальд и Роман». Мне было 15 лет, ему — 31 год. Мы стали друзьями. Он играл блюз и кантри-рок. Покидая Берлин в 1978 году, я устроил прощальную вечеринку, где были русские, немцы, поляки, кубинцы, болгары. И Роман подарил мне на прощание альбом Мадди Уотерса. И тогда я влюбился в эту музыку окончательно и бесповоротно. Другую музыку почти перестал слушать.
— Блюз — это не наша музыка и никогда ей не будет, особенно в свете последних событий. Поэтому и аудитория у тебя довольно узкая. В нашей стране достаточно любителей блюза?
— Их не может быть достаточно. На это есть ряд причин. Люди привыкают слушать то, что звучит по радио или по телевизору. В 90-е годы у нас была большая аудитория. Потому что люди были открыты ко всему новому. А потом в радио-бизнес пришли менеджеры, которые увидели потенциал в том, что приносит быстрые деньги. В поп-музыке. Нельзя сказать, что у нас миллионы людей слушают джаз, но он существует. Если бы кто-то сделал радио, где звучит блюз, об этой музыке узнавали больше людей и, думаю, с удовольствием ее слушали бы. Многие просто не знают о существовании блюза. На одном из концертов Гарика Сукачева, где я играл, кто-то меня представил: «Сергей Воронов — лучший джазовый гитарист». Но я никогда не играл джаз.
— Рэп тоже не у нас придуман, но сегодня очень популярен в нашей стране. Почему, на твой взгляд?
— Потому что его стали раскручивать. Можно раскрутить ножку от стула, заявив, что это самая популярная вещь в мире, и люди будут это покупать. Можно запудрить людям мозги, вложившись в раскрутку. Именно поэтому я перестал смотреть телевизор 10 лет назад. Просто избавился от «ящика».
— А как ты смотришь кино?
— На компьютере.
— Есть такая фраза «блюз — это когда хорошему человеку плохо». Насколько она соответствует истине?
— Это неполный перевод цитаты из фильма Crossroads 1986 года («Перекресток»), где пожилой блюзмен говорит молодому парню, который решил играть блюз: «Блюз — это когда хорошему человеку плохо, когда его бросила девушка». С одной стороны, блюз — грустная музыка. С другой стороны, мажорного блюза больше. Все первые черные блюзмены ехали с юга США (из Луизианы, Техаса, берегов Миссисипи) на север, где была работа и деньги. Они стремились к «огням большого города». Но, согласись, можно грустить от того, что от тебя ушла девушка, а можно радоваться — ведь ты теперь свободен (смеется). В этой музыке полно оптимизма.
— В каком-то интервью ты сказал: «Когда я столкнулся со здешней музыкальной пустотой, мне было тяжело. Там не было такого мракобесия». Что ты имел в виду?
— «Мракобесие» в том смысле, что в СССР запрещали рок. Даже само слово было запрещено. Концерты рок-музыкантов были полуподпольными. Помню, мы ездили на один такой концерт группы «Смещение», в которой играл Алик Грановский, а пела Олеся Троянская (ее называли русской Дженис Джоплин). Концерт разогнала милиция. Как можно гонять человека дубинкой за то, что он слушает музыку, которая ему нравится? С моей точки зрения, это не преступление.
В конце 70-х, когда я вернулся в СССР, у нас была только советская эстрада. Я и зарубежную эстраду невзлюбил, живя в Германии. Для меня это пустота. Поэтому я так и сказал. Я слушал и слушаю другую музыку.
— Сложно петь блюз на русском языке?
— Сначала я себе даже этого не представлял. К русской рок-музыке я адаптировался довольно долго, она была для меня чужеродным явлением. На Иняз, где я учился, поступил Володя Якушенко, барабанщик «Автографа». Мы с ним потом работали на иновещании на радио. Был еще один друг, который дружил с музыкантами «Машины Времени». Мы стали вместе ходить на концерты русских рок-групп. А потом записали с Гариком песню «Сколько можно терпеть», которая корнями уходит в блюз. Получилось отлично. Правда, мне многие говорили: «Ты поешь на русском, а звучишь, как будто по-английски». Я не понимал, это комплимент или, наоборот, критика — слишком непонятно пою, с плохой дикцией. Дело в том, что я всю жизнь пел по-английски. Поэтому есть такое ощущение.
— Будет ли у твоего русскоязычного альбома концерт-презентация, где ты соберешь всех, кто участвовал в записи — «Би-2», Шахрина, Скляра, Сукачева, Кинчева, Гребенщикова, Арбенину, Маргулиса?
— Презентация была — мы были хэдлайнерами на фестивале «Дикая Мята» 19 июня при участии Сукачева, Маргулиса, Шахрина, Чижа, Галанина, Тины Кузнецовой.