31 января стартовал новый сезон культового сериала «Склифосовский». Гениальный хирург Олег Брагин бросает любимый Склиф и устраивается участковым в обычную поликлинику.
Роль Брагина многие годы играет Максим Аверин. С заслуженным артистом России «АиФ» пообщался в Благовещенске на фестивале «Амурская осень», куда известный актёр приехал с антрепризным спектаклем «Лев зимой».
«Запомнился врачом да глухарём»
Ольга Шаблинская, «АиФ»: Вы рассказывали, что жаловались другу: «Столько я сыграл, а всем запомнился врачом да глухарём». А он вас успокаивал: «Да не переживай, у тебя все фильмы хорошие — что один, что второй!» Не обидно такие шутки выслушивать?
Максим Аверин: Мне чувство юмора помогает. И потом, даже к этим двум сериалам совершенно разное отношение у зрителя. Многие мои друзья не любили, когда я в «Глухаре» снимался. А от «Склифа» оторваться не могли. Правда, фотограф Екатерина Рождественская говорила: «Я не тебя люблю в этом сериале, а твоего Брагина в медицине». (Смеётся.)
— После стольких лет в образе главного кинодоктора вы стали что-то понимать в медицине?
— Да, я умею делать искусственное дыхание рот в рот.
— А до съёмок не умели?
— Теперь я могу этим ещё и спасать.
— И много спасли уже?
— Ладно, пошутили и хватит. В чём плюс этого проекта? В том, что мы играем не врачей — людей с их судьбами и переживаниями.
— Лыков, сыграв в «Ментах», совершенно иначе стал после этой роли относиться к полицейским. А Максим Аверин как к врачам относится?
— До последнего тяну. У нас невежество процветает по отношению к собственному здоровью, совершенное невежество!
«Он так похож на Шукшина!»
— Максим, вы относитесь к актёрам, у которых огромное количество поклонников и неменьшее количество недоброжелателей...
— Всё время будут критиковать. Я когда снимался в первой своей картине, все говорили — о, похож на такого-то актёра. Снялся у Абдрашитова в «Магнитных бурях» — ой, он так похож на Шукшина. Всё время будут сравнивать, и это нормально. Если переживать, что кто-то мою работу не примет, тогда вообще ничего не надо делать, сидеть дома в четырёх стенах и бояться всего, даже собственных шагов. Надо каждый день что-то придумывать, идти дальше. Прислушиваться к мнению тех, кто тебя понимает, кто тебя любит, кто услышит. А то, что мы живём во времени, когда каждый второй гениальный Бетховен, опытный критик, влиятельный блогер, — ну что ж поделать. Надо ориентироваться на зрителей, которые приходят в зал со своим настроением, со своими мыслями по поводу жизни. Ориентироваться на тех, кто пишет гнусные пасквили в комментариях, глупо.
Мне интересен театр, живое общение. То сиюминутное, прямо на твоих глазах происходящее, оно меня возбуждает. В кино всё-таки по-другому, всё равно ты будешь там обманывать — выгодный ракурс в кадре, крупный или мелкий план, музыка.
— В кино есть, за чем спрятаться?
— Ну, там тоже особо-то не спрячешься, сразу видно, кто за чем пришёл. Но в театре вообще нет прикрытия. Можно обвешать сцену 3D-экранами, завуалироваться невероятными костюмами, декорации нагородить — но всё чуть ли не с первых реплик понятно, кто из актёров что собой представляет.
«Словно рухнула Берлинская стена»
— Сейчас Аверин в труппе Театра сатиры, активно гастролирует с собственными спектаклями. Но, помню, вы признались мне: самым сложным жизненным решением было уйти из «Сатирикона», от Райкина. Сейчас как? Отболело уже?
— Та внутренняя проблема оказалась выбита новой бедой. Я реанимировался за счёт другого несчастья.
— Даже боюсь спросить какого...
— Уход мамы. Будто рухнула Берлинская стена. Вдруг раз — и ты уже стоишь первый у этой черты. И нет никакой защиты. Пока мама была рядом, живёшь и думаешь: смерть — это где-то, это не про тебя, ты вечный. Уже 5 лет прошло, а я не могу сказать, что свыкся с её смертью. Это как 25-й кадр. Всё время, даже в моменты счастья, ты думаешь: а мама как, всё хорошо у неё? А теперь это навсегда — что её нет. Я в какой-то момент понял, что это всё тлен, мишура. Не надо, боже упаси, держаться за то, что было. Я вообще слово «было» не очень люблю, оно в профессии артиста самое неверное. Невозможно со вчерашним успехом жить. Актёр не может беспрерывно твердить: «Вчера у меня были аплодисменты!» Артист может говорить только о сегодняшнем дне. Сегодняшний час, минута, когда ты встаёшь и идёшь на сцену, — только это настоящее. И важное.
Что же касается вашего вопроса про «Сатирикон»... Это огромная часть моей жизни. Поэтому никогда в жизни не скажу дурного слова, никогда не брошу камень в то место, которое меня взрастило. Райкин — мастер, который всегда со мной. Адаптировался ли я к новому месту работы?
Я по-другому стал к этому относиться. Если раньше я говорил: театр — это дом, то сейчас говорю, что театр — это профессия. Это не чашечка любимая, не полотенчико в гримёрке, а профессия, и не надо путать. Многие артисты врастают в стул попой, они театр домом считают. Нет, театр — это профессия, которая требует полной отдачи. Я ругаю службы, которые сейчас все постоянно сидят в телефоне и при этом ещё и пытаются работать, — это ж кошмар! Я говорю: «Подождите, вы представляете себе хирурга, который стоит у операционного стола и одновременно пишет эсэмэску? То же самое и здесь, в театре». Но... другие времена настали, с другим отношением к профессии.
— Многие актёры рассказывали, как сложно играть после ухода близких.
— А для меня это было спасением. Потому что иначе сошёл бы с ума. А тут я просто работал — много работал, директор меня загрузил по полной. И на следующий день после похорон я уже стоял в кадре и пел «Мурку». Живой оркестр играл, несколько дублей писали. В голове вдруг мелькнуло: боже мой, ведь никто же не знает, что у меня случилось...
— Вы никому не сказали о смерти матери?
— А зачем? Это только моя история. Пока дубли писали и оркестр играл, я думал: какое счастье, что я сейчас могу все свои эмоции тут выкричать. Мне казалось, что во мне будто 5 стадионов энергии. На самом деле я никогда ничего стараюсь не рассказывать, что касается меня лично. Потому что каждый второй в ответ скажет: «А мне ещё больнее было, но я же справился!» Мне кажется, я родился на свет, чтобы радость нести, — вот я её и несу. В чём мой плюс: у меня никогда не бывает депрессии. Потому что у меня есть возможность сублимации. То, что меня волнует или тревожит, влюблён ли я или разочарован, готов упасть с 20-го этажа или, наоборот, долететь до космоса, — все эти чувства можно прожить в профессии. Я выхожу на сцену и отпускаю чувства. Мои роли дают возможность мне самому расти, меняться, становиться, может быть, лучше. Знаете, я благодарен Богу. Вот все говорят: проси у Него, проси... А я ничего не прошу, Он и так щедро всё даёт. И самое главное, что Он мне дал, — это возможность любить то, что ты делаешь.
Если любишь по-настоящему, твоя профессия тебе платит взаимностью — поверьте, это очень круто. А ты ещё и деньги за это получаешь (смеётся).
— Слышала, у вас готовится новый спектакль.
— В апреле премьера в Театре сатиры — пластический спектакль «Маскарад» по Лермонтову. Поставит его режиссёр и хореограф Сергей Землянский. Я сыграю Арбенина.
