9 ноября 1818 г. появился на свет человек, которому суждено было ввести свою родину в клуб великих держав. Обстоятельства рождения описаны его матерью, помещицей Варварой Петровной: «В понедельник родился сын Иван – ростом 12 вершков, в Орле, в своём доме. Крестили Фёдор Семёнович Уваров с сестрою Федосьей Николаевной Тепловой».
В девичестве эта помещица носила фамилию Лутовинова. И была она женщиной настолько крутой и властной, что лишь строгость законов Российской империи помешала ей снабдить этой фамилией и мужа, и детей. Но закон законом, а домашний обиход – дело другое. И потому будущий классик русской литературы впоследствии постоянно слышал от неё заветное: «Помни, ты – Лутовинов!»
Будь те самые законы помягче, сейчас бы мы в школе писали сочинения по теме «Базаров и русские разночинцы в изображении Ивана Лутовинова», а иностранцы ломали бы мозги и язык в постижении загадочного определения «лутовиновские девушки».
Второразрядное величие
Впрочем, фамилия Тургенев и формула «тургеневские девушки» для европейского уха ничуть не комфортнее. Однако нежным европейцам пришлось смириться и с тем, и с другим. Поскольку именно Иван Тургенев сумел сделать свою Родину абсолютным лидером Европы и мира.
Возможно, кому-то это покажется обидным и даже оскорбительным, но до середины XIX столетия Россия, по всем формальным признакам относясь к категории великих держав, по факту таковой не являлась. Да, в её распоряжении была сильнейшая армия, загнавшая к тому моменту в политическое небытие Польшу, успешно теснящая Османскую империю и сломавшая хребет самому Наполеону. Да, Россия тогда не просто претендовала на роль политического арбитра, но и являлась им – выражение «жандарм Европы» родом как раз из тех времён. Но всё это – свидетельства одной только силы. В том, что касается ума и культуры, лидировала Франция. А место России было даже не во втором ряду. Так – где-то на задворках. Словом, в восприятии европейцев страна, не создавшая своей литературы, не сумевшая навязать свою литературную традицию другим, не могла считаться достойным партнёром и собеседником.
А вот с этим дела у нас обстояли неважно. Да, были Пушкин и Лермонтов, Грибоедов и Крылов, Гоголь и Карамзин. Но и они, и целый ряд литераторов попроще, в глазах Европы были всего лишь бледным повторением её собственных титанов – Байрона, и Гёте. Большая часть того, что переводилось с русского на основные европейские языки, проходило по разряду экзотики – дескать, смотрите, какие ужасы творятся в дикой Тартарии под сенью русской короны.
Примерно так же начинал свою европейскую карьеру и Иван Тургенев. Первый перевод его «Записок охотника» на французский язык от 1854 г. имел заглавие, больше подходящее сборнику фельетонов: «Воспоминания русского помещика или настоящее положение дворян и крестьян в русской провинции». Сам Тургенев по поводу своего французского дебюта высказался хлёстко: «Получил я, наконец, французский перевод своих «Записок», и лучше бы, если б не получил их! Этот переводчик чёрт знает что из меня сделал – прибавлял по целым страницам, выдумывал, выкидывал – до невероятности… Каков бессовестный француз – по его милости теперь я должен превратиться в шута!»
Этот инцидент прекрасно показывает, что уважение к русской литературе, и шире – к русской культуре как таковой – в тот момент измерялось отрицательными величинами.
Но вот проходит смешной по историческим меркам срок. Каких-то десять-пятнадцать лет. И тон меняется. Становится ясно, что состоялось большое событие – Россия усилиями одного-единственного человека врывается в клуб по-настоящему великих держав. Стран, которые могут транслировать и даже навязывать свою культуру. Вот немного отзывов от коллег-литераторов. «Острый и тонкий наблюдатель», – отзыв французского классика Проспера Мериме. «Гениальный романист, изъездивший весь свет», – это уже Мопассан. «Давно уже вы являетесь для меня мэтром, меня изумляет ваш талант», – письмо автора «Мадам Бовари» Флобера. «Если английский роман обладает какими-то манерами и изяществом, то этим он обязан Тургеневу», - Джон Голсуорси.
«Вы сами становитесь русским»
Одной Европой дело не ограничивается. Талант Тургенева оказался настолько велик, что он, по сути, если не создал, то во многом отформатировал литературу Америки. В США вообще наблюдалось что-то вроде литературного помешательства – романы Тургенева сразу же становились бестселлерами, а молодые писатели, зачитываясь русским классиком, уже не могли работать по-прежнему. Вот что говорит о своём знакомстве с романом «Дворянское гнездо» американский классик Уильям Дин Хоуэллс: «По мере чтения вы основательно знакомитесь с русской жизнью, хотя перед вами не справочник и не учебник; вы сами становитесь русским, и вам уже хочется обращаться к героям книги по имени и отчеству... Тургенев открыл нам новый мир – неповторимый мир реальности». Другой классик, поэт Уолт Уитмен, узнав о смерти русского, сокрушался: «О, если бы в Соединенные Штаты мог надолго приехать и пожить, прежде чем он умер, благородный и грустный Тургенев…». Мемуарист Фрэнк Харрис вообще ставит Тургенева выше всех его современников, сравнивая его с бесспорными литературными небожителями, лидерами мировой словесности всех времён и народов: «Для мировой литературы образ русского нигилиста Евгения Базарова не менее значителен, чем образ Гамлета или Дон Кихота».
Когда-то Антон Чехов, тоже не последний в литературной Табели о рангах, высказался о Тургеневе довольно жёстко: «После этого писателя останется восьмая или даже десятая часть от того, что он написал. Остальное же через 25-30 лет уйдёт в архив». Жизнь показала, что ошибаться могут все. Антон Павлович – не исключение. Прошло гораздо больше отпущенного им срока, а по поводу того же Базарова страсти разгорались нешуточные. Вот что пишет американец Синклер Льюис: «История Базарова и в 1943 г., как и в 1862 г., когда она была опубликована, проливает свет на загадку человеческого существования. Базаров называет себя нигилистом. Назовите его коммунистом или биофизиком, дайте ему сигареты вместо сигар и автомашину вместо почтовой кареты, в которой он мчится на свидание со своей задумчивой и изящной возлюбленной, Анной Сергеевной, и вы не обнаружите ничего устаревшего или наивного в горении его сердца и бунте его ума. Его имя одно из немногих в литературе, которое продолжает жить, как Дон-Кихот, Шерлок Холмс, более бессмертные, чем, за небольшим исключением, все исторические личности»
Другой американец, Эрнест Хемингуэй, подвёл своего рода итог. В ответ на вопрос начинающего писателя, что нужно читать, ответил в своей манере – ёмко и лаконично: «Прежде всего – Ивана Тургенева. Целиком».