Автор-исполнитель Игорь Николаев, написавший десятки популярных песен и отмечающий 17 января 60-летие, в интервью АиФ.ru рассказал о том, какой новогодний подарок для него «приготовил» Путин, зачем он летает в Майами и какие факторы влияют на написание песен, а также о том, что петь стал от большой нужды, и о том, что они делали во время совместных поездок в «Африку» с Аллой Пугачёвой, Владимиром Кузьминым и Александром Кальяновым.
Владимир Полупанов, АиФ.ru: Игорь, перед Новым годом тебе присвоили звание народного артиста. Это для тебя что-то значит?
Игорь Николаев: В моём Instagram много похожих комментариев от разных людей. «Как?! — удивляются люди. — Мы думали, вам уже лет 20 назад дали звание народного». Меня даже на концертах в Кремлевском дворце ведущие несколько раз объявляли: «Народный артист России Игорь Николаев». «Зачем? — возмущался я. — Могли уточнить хотя бы». Когда в 60 его присваивают, это случай скорее курьёзный. Хотя всё равно безумно приятно. Документы подают многие, но не всем присваивают. Для меня это знак внимания человека, который подписал этот указ. Артисты между собой иногда делятся воспоминаниями о том, при каком главе государства получали звания: кто-то — при Ельцине, кто-то — при Горбачёве. А я очень доволен, что при Путине.
Обычно не беру трубку, когда звонят с неизвестных номеров. Накануне Нового года прямо в аэропорту зазвонил телефон, и высветился неизвестный номер. Попросил водителя: «Спроси: „Кто?“» Он мне говорит: «Министр культуры». Я взял телефон, правда, оказался Мединский, который меня поздравил и зачитал указ. «Отличный новогодний подарок, большое спасибо», — сказал я. Приятно осознавать, что на весь остров Сахалин, откуда я родом, я единственный народный артист. Теперь и на малой родине перестанут спрашивать, почему я до сих пор не народный.
— В ноябре прошлого года ты побывал в родном Холмске. В такие места обычно приезжаешь с двумя чувствами: радостью от соприкосновения с родными местами, знакомыми с детства, и чувством горечи, потому что там десятилетиями мало что меняется. Это так?
— Обычно в таких случаях цитируют стихотворение Геннадия Шпаликова: «По несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайся в прежние места. Даже если пепелище выглядит вполне, не найти того, что ищем, ни тебе, ни мне».
Это всё понятно. Но с другой стороны, там есть тепло, которого больше нет нигде. Ощущение своей улицы, речки, в которой ловил рыбу в детстве, ни с чем не сравнимый запах. Я нанюхался всяких морей и океанов в своей жизни. Но в Холмске особый запах моря.
Когда я написал первую песню про родные места, — «Человек, влюбленный в Сахалин» — то был удивлен тем, как быстро она стала тотальным сахалинским хитом, хотя описывает мою личную драму. «Все его любили, а потом забыли, на земле остался он один», — ничего весёлого в этих строчках нет. Или: «Пусть в душе ненастье, но всё же верит в счастье человек, влюбленный в Сахалин». Поэтому мои земляки просили меня написать светлую песню. И недавно мы с поэтом Александром Вулыхом написали «Под Сахалинским небом», которая моментально стала популярной на острове. Очень рад, что теперь сахалинцы могут не грустить, а петь позитивную песню.
— Какие песни стали знаковыми в твоей судьбе?
— Каждая из первых песен переворачивала жизнь. Каждая по-своему. «Айсберг» была одной из первых, которую выпустили в журнале «Кругозор» в рубрике «По заявкам слушателей». «12 дней», исполненная Сашей Абдуловым, тоже вышла в «Кругозоре» и стала знаковой. «Пусть говорят» — дебютная песня Кристины Орбакайте, исполненная ею в возрасте 14 лет. С неё Кристина началась как певица. К категории знаковых относится и первая пластинка-миньон, где были изданы «Айсберг» и «Расскажите, птицы». Как ни странно, обе эти песни так и не вышли ни на одном альбоме Пугачёвой, только в сборниках. Большая пластинка-гигант «Счастья в личной жизни», где были «Сто друзей», «Две звезды», «Паромщик», тоже стала судьбоносной.
— На этом альбоме были одни хиты. Его выход сделал тебя состоятельным человеком?
— Нет, конечно. За пластинку «Счастья в личной жизни», тираж которой исчислялся десятками миллионов экземпляров, я получил 167 рублей. Тогда мне казалось, что это приличные деньги. Мои старшие коллеги, получавшие в советские времена хорошие авторские, Юрий Антонов и Михаил Танич, говорили мне: «Подожди, старик, вот-вот откроется кран. И на тебя прольется золотой дождь отчислений». Но кран все не открывался. Раньше была пословица: «О том, талантлив ли ваш папа, спросите у бухгалтера ВААПа». ВААП (Всесоюзное агентство авторских прав — Ред.) в 1991 году приказал долго жить, и «бухгалтера» не стало вместе с агентством. Авторскими правами стало заниматься РАО, но ситуация не изменилась в лучшую сторону. Все мои накопления, которые были на сберкнижке, куда-то испарились.
Я видел своими глазами, как седовласые маститые авторы с грустью подходили к окошечку кассы РАО, ругались, стенали. И, ничего не добившись, уходили. С развалом СССР поменялись и традиционные институты зарабатывания денег. Я продолжал писать песни, становившиеся популярными: «Комарово», «Паромщик»... Но денег всё равно не было. В составе группы «Рецитал» продолжал ездить на гастроли с Аллой Пугачёвой. И однажды трубач Павел Жагун, на тексты которого были написаны «Стеклянные цветы» и «Сто друзей», сказал мне: «Игорь, надо что-то делать. Так больше продолжаться не может».
Было очевидно, что только сольные исполнители получают хорошие гонорары за концерты. И я предложил Жагуну: «Давай напишем песню для неизвестного артиста, ну типа меня. Кабацкую, народную». Первые две страницы моей трудовой книжки — это штампы сахалинских ресторанов: «Космос», «Океан», «Вечер», «Сахалин». Я знал, какая песня нужна людям, чтобы они принесли тебе «пятёрку» или «десятку».
— И такой песней стала «Мельница»?
— Да! На следующий день после первого эфира я не мог выйти из подъезда неузнанным. Машины я не имел, и люди в общественном транспорте шарахались от меня как от чумного. Как это так, он с нами в одном автобусе?!
— «Мельница» — одна из самых простых песен, написанных тобой. Как ты сам к ней относишься?
— А ты попробуй написать такую простую песню, чтобы публика на рефлекторном уровне подхватывала её с первых строк. «Степь да степь кругом», «Во поле береза стояла» — сложные или простые песни? Скорее простые. Но они совпадают с генетическим кодом народа, естественным образом появляются и живут в народе десятилетиями. Паша Жагун, сочиняющий сложнейшую поэзию, может написать и такую простую песню, в которой схематично разложена история человека: детство, отъезд из родного края и возвращение к старой мельнице. Вся жизнь перед глазами за три куплета, написанных простыми словами. Эта песня и последовавшие за ней «День рождения» и «Незнакомка» развернули мою жизнь на 180 градусов. Благодаря им я попал на первые места в хит-парадах не как композитор, а как исполнитель, и заработал первые приличные деньги.
— Ты проработал с Аллой Пугачёвой 7 лет в составе «Рецитала», вы много лет дружите. Когда находишься в такой близости рядом с великой женщиной, «грань величия» в отношениях нивелируется?
— Несмотря на то, что мы знакомы с 1979 года (то есть две трети моей жизни), у меня не меняется к ней отношение. Я крестный отец её дочери, мы, можно сказать, родня. Но я никогда не перехожу на «ты». Не получается, не хочу, не вижу в этом потребности. И дело не в возрасте. Разница у нас всего 10 лет. С моим другом Сергеем Шакуровым, который старше меня на 18 лет, мы на «ты». А с Пугачёвой не могу. У меня сохранилась рефлексия 19-летнего мальчика, который пришел в коллектив Пугачевой, которая уже тогда была мегапопулярной артисткой. На моих глазах в конце 1979 года готовилась новая программа к Олимпиаде-80. Менялся репертуар. Появлялись такие сложные песни, как «Тише, прошу вас, тише» или «Я больше не ревную» на стихи Мандельштама. Я попал в такой креативный коллектив, который не просто исполнял песни советских композиторов, а экспериментировал.
Счастлив, что мне, по сути, пацану, доверили сделать аранжировку к песне Высоцкого «Беда». В исполнении Марины Влади это был вальс. А я сделал из неё медленную босса-нову. Придумал тему, которая звучала между каждым четверостишием вместо припева. У Высоцкого этого не было. Пугачева во время этих проигрышей осторожно передвигалась по сцене, словно по льду.
— С Высоцким удалось познакомиться?
— Высоцкого я видел один раз в жизни, — первый и последний — когда он пришёл на репетицию в Театр эстрады. Абсолютно не похожий на все рассказы о нём и его последних днях жизни: пьянстве и наркомании. Он хорошо выглядел: стильно и модно одетый, скромный, трезвый. Ему очень понравились моя аранжировка и проигрыш. Все его ждали на концерте, и он обещал прийти. Но, по трагическому совпадению, 25 июля 1980 года, в день премьеры, Высоцкого не стало. Был разгар Олимпиады, у людей был праздник. Все знали о его смерти, но со сцены нельзя было говорить об этом. Когда прозвучала его песня, не было аплодисментов. Возникла спонтанная минута молчания.
— Ты хоть раз ловил сам себя на плагиате?
— Глинка ловил себя на плагиате. Но при этом у него был известный афоризм, который мы заучивали во время учебы: музыку сочиняет народ, композиторы её только аранжируют.
— Основной массив твоих песен так или иначе про любовь...
— А у кого «основной массив» не про любовь?
— Но есть у тебя редкие исключения. Например, «Афганский ветер» на стихи Николая Зиновьева. Песня на злободневную в то время социальную тему войны в Афганистане. Это несвойственно тебе.
— Почему «несвойственно»? Мне свойственно всё, что вызывает отклик в душе. «Расскажите, птицы» тоже на социальную тему. Сейчас она даже актуальнее, чем когда я её написал. «Расскажите, птицы, времечко пришло, что планета наша — хрупкое стекло. Чистые березы, реки и поля, сверху всё это нежнее хрусталя...» В 1983-м её спела Пугачёва, спустя время — Батырхан Шукенов, потом — Дима Билан. И каждый раз она звучит по-новому и актуально.
«Афганский ветер» появился в 1988 году, когда уже была перестройка и якобы «гласность». Но все равно так нельзя было писать: «Не в сорок первом под Калугой, где холм высок, в восьмидесятом под Кабулом — лицом в песок». «Воронка... И ещё воронка... Сквозь лет разлом. Зачем стучишься, похоронка, в панельный дом?» Или: «И вот две тени появились среди рябин, на новом кладбище военном отец и сын. Сказал отец: „Хотел ты в космос, открыта дверь, одели в цинковый скафандр тебя теперь“».
Эта песня прозвучала в «Песне года-88», а потом её запретили. Знаю, Валера Леонтьев ходил в Министерство обороны и ЦК ВЛКСМ — органы, от которых зависела судьба песни. Но это не помогло, она всё равно была под запретом. Мне кажется, потому что она бередила раны людям, потерявшим близких на этой войне. «Одели в цинковый скафандр тебя теперь», — в этих строчках видели неуместную иронию.
— Ты как-то признался, что сбегаешь от плохой погоды в Майами, где у тебя квартира. И именно там, глядя на океан, пишешь песни. Там правда работается лучше, чем на родине? Насколько вид за окном влияет на то, какая песня в результате рождается?
— На меня влияет не вид за окном, а климат и уют внутри семьи. Видеть счастливые глаза маленького человечка (дочери Вероники — Ред.) для меня важнее любого океана. Я почти перестал летать в Майами. Езжу туда потому, что там живёт старшая дочь Юля. Мои дочери живут в разных странах и скучают друг по другу. Люблю всех своих девочек: жену Юлечку, дочку Вероничку и старшую дочку Юленьку. Хочется, чтобы все они проводили вместе как можно больше времени. Но часто не получается.
А вообще, Вероника родилась в Юрмале. Почти все лето мы проводим там, в нежарком климате, на берегу моря. Оттуда летом летаю на гастроли. Организаторам всё равно, какие билеты покупать: из Москвы или из Риги. Разницы в деньгах никакой. Для меня важен не океан, море или другой водоём. А чтобы семья была счастлива.
— Есть такие песни, от которых тебя тошнит? Свои, естественно.
— Такие песни можно найти в каждом альбоме. Но я никогда не жалел, что они были записаны. Я люблю все свои песни. И у каждой есть история и причина, по которой она была написана. Никогда не думаю: «А вот сейчас я напишу плохую песню». Зачем её писать, если заранее знаешь, что она плохая?
— Можешь рассказать историю создания песни «Две звезды»?
— В 1980-е у нас было нечто вроде тайного общества, в которое входили Алла Пугачева, Александр Кальянов, Владимир Кузьмин и я. Время от времени к нам присоединялись разные приглашенные гости. Но костяк был таким. Мы спонтанно уезжали в неизвестном направлении, чаще всего это было Подмосковье. Мы называли это «поехать в Африку».
— Почему в «Африку»?
— Это значит уехать куда-нибудь, подальше от всех. Каждый из нас по очереди находил такие места. Это могли быть дома отдыха и пансионаты, которые закрывались на зиму. Мы договаривались с руководством, и для нас специально открывали банкетный зал, куда мы привозили аппаратуру. Приезжаешь в какой-нибудь заснеженный пансионат, где ни души. А внутри — поляночка накрыта, аппаратура подключена. Сели, выпили, закусили, поиграли, попели. А потом поехали куда-нибудь кататься. Это такой кайф! И все очень ждали, когда будет следующая «Африка». Кстати, совместный альбом Пугачевой и Кузьмина «Две звезды» — это детище «Африки».
Мы могли с Аллой в 2-3 часа ночи поймать на Тверской грузовик и отправиться в съёмную квартиру на Алтуфьевском шоссе, которую мы снимали с первой женой. Она располагалась на первом этаже, и в ней почти ничего не было: ни телефона, ни холодильника. Зимой сетка с продуктами, вложенными в несколько пакетов (чтобы птицы не склевали), висела за окном. И при этом не было никакого комплекса нищеты и ощущения безысходки.
— Там и родилась песня «Две звезды»?
— Нет, в другой съёмной квартире на улице Новаторов в Москве. У нас была традиция отмечать мой день рождения по сахалинскому времени, то есть на 8 часов раньше, чем в Москве. Мы гуляли в ночь с 16 на 17 января в квартире, где с мебелью тоже было негусто. Но там были рояль, который служил нам ещё и столом, и ковер, на котором все лежали. Ранним похмельным утром я взял лист бумаги и написал весь текст начисто, без правок. Володя Кузьмин и Алла были у меня в гостях. И прямо за завтраком я сыграл им эту песню. А вечером этого же дня мы поехали в студию Пугачёвой в «Олимпийском» и записали её. Песня родилась в январе. А в феврале Пугачёва и Кузьмин поехали с ней на фестиваль в Сан-Ремо.
— Кому легче писать: себе или другому исполнителю?
— Мне всегда было интереснее писать песни кому-то, чем для себя. Так было всегда. Для себя я писал в последнюю очередь.
— Как будешь отмечать юбилей?
— Лет 10 назад я купил на DVD запись юбилейного концерта к 60-летию Элтона Джона в Madison Square Garden. Смотрел и размышлял: «Как может человек чувствовать себя в 60 лет, продолжая „рок-н-роллить“ на концертах: запрыгивать на рояль, надевать блестящие пиджаки и т. д.? Может, так вести себя неприлично в этом возрасте? Наверное, надо надеть смокинг и сидеть задумчиво за роялем, играя одним пальцем?» Это очень хороший концерт Элтона Джона, но я все-таки увидел там некую возрастную вялость. Возраст берет верх над духом.
В моём юбилейном концерте, который пройдёт 11 ноября, прозвучат 20 лучших песен, сделанных в новых аранжировках. Плюс 8-10 совершенно новых песен. Чтобы доказать прежде всего себе, что могу по-прежнему это делать. А чтобы новые песни были знакомы, их нужно записать и с лета начать знакомить с ними публику. Хочу их сделать так, чтобы они звучали современно и бескомпромиссно, без скидок на то, что мне 60. А старт продажи билетов на этот концерт начнётся 17 января, в день моего рождения.
— Сформулировал ли ты для себя основное правило жизни?
— Главное правило — Бог милостив. Он тебя всегда выведет на правильную дорогу даже из самой тяжёлой ситуации. У меня по этому поводу есть песня. «Если тебе не везёт в мелочах, не обижайся, не плачь. Это пройдёт. И бессмысленный страх, и полоса неудач. Будет всё хорошо. Будет губам от любви горячо. Всё хорошо, будет всё хорошо. Лишь бы жизнь продолжалась ещё. Если беда чёрной птицей к тебе вдруг постучится в окно, ты не сдавайся на милость судьбе, счастье придёт всё равно».