«То, что не убивает, делает нас сильнее», — уверен Народный артист России, музыкант и дирижёр, основатель двух хоров «Хор Турецкого» и «SOPRANO» Михаил Турецкий, который 12 апреля празднует 60-летие.
«Еврейский вопрос»
Ольга Шаблинская, АиФ.ru: — Михаил, у вас масса наград, гастролей по всему миру. Турецкого смело можно назвать self-made — сам себя сделал. А что осталось за кулисами? Какие трудности пришлось преодолеть на этом пути?
Михаил Турецкий: — В детстве больной проблемой было отношение к бедным евреям, с которым я постоянно сталкивался. Особенно тяжело было в подростковом возрасте. С таким диким антисемитизмом я не встречался больше никогда. В коммунальной квартире, где у нас была комната, обстановка была страшная: шла непрекращающаяся битва одного из соседей — 70-летнего пенсионера, старого машиниста с орденом Ленина прямо на пижаме — и моей мамы. Он орал на нее: «Ты — сионистка!» Приходил мой брат вместе с 3-4 друзьями из института, и сосед орал на всю квартиру: «Ну что, израилев черт, привел свою артель?» Я даже сейчас помню этот крик.
Мне тогда было 10 лет, я играл на флейте, а он с кулаками вламывался ко мне. Я быстро забегал в туалет, закрывался там, а он колотил в дверь и орал: «Выходи, черт, жидовская морда!» Мама говорила ему: «А ты — фашист». В коридоре у нас был телефонный аппарат — помните, раньше были такие, с эбонитовой трубкой, он брал эту трубку своей огромной рукой и говорил: «Фашист Алексей слушает». А кому-то из друзей жаловался: «Мы с сионистами живем». Вот такие были времена, моя дорогая. (Смеется)
— Вы такие жуткие вещи со смехом рассказываете...
— С добром. Сейчас рассказываю с добром. Да, тот сосед меня чуть не убил. А потом его паралич разбил. И знаете, какая история... Мне было тогда 14 лет. В один из дней он каким-то образом умудрился упасть с кровати, а у него в комнате в этот момент потоп случился — прорвало батарею. Старик начал захлебываться. И я, 14-летний подросток, которого он изводил, вытащил деда из комнаты, вызвал скорую помощь. Понимаете?.. Это и есть дружба народов, всепрощение. В иудаизме, думаю, меня Всевышний в этот момент отметил. Потом эту семью из нашей коммуналки отселили. Дед даже пришел в себя, его жена звонила моей матери и говорила: «Я хочу повиниться, вы такие люди хорошие. Чувство вины у нас, мы неправильно себя вели. Очень сожалеем».
— Кого вам было больше жалко — себя или маму — в том аду?
— Маму, конечно. Ужасно ей приходилось. Это было так тяжело всё... Маме страшно было вслух говорить о своей национальности. На генетическом уровне этот страх сидел. Мы же знали, что всех наших родственников в войну уничтожили, заживо закопали. Когда маме задавали вопрос: «А Вы кто?», она говорила: «Я из Белоруссии». Она боялась сказать: «Я — еврейка». В 16 лет — это был 1978-й год, я тогда учился в хоровом училище, у нас появилась возможность за определённую мзду оформить мне паспорт, в котором в графе «национальность» было бы написано «русский». Но я тогда совершил поступок и сказал: «Нет, пишите “еврей”! Буду отбиваться». А мне говорят: «Но бьют же не по паспорту, а по морде». Потом в обществе появились «люди кавказской национальности» — спасибо им! — и тема отношения к нашей нации ушла на второй план. А уже совсем потом пошли совсем другие шутки: «Еврейская жена не роскошь, а средство передвижения», «Спасибо, Миша, Рая, что жизнь пошла другая» и пр. Когда евреев начали выпускать, вдруг многое изменилось. Стало престижно иметь жену-еврейку. А дальше некоторые русские девушки с Рублевки начали заявлять: «Мы — Рапопорт» или «Мы — Гомберг». «Я — Светлана Гомберг», а не Светлана Локтева или Иванова.
«Я дамский а не женский психолог!»
— Не представляю, как всю эту травлю можно было в детстве вынести... Как это отразилось потом на вас?
— Ну, ничего. Я — парень. То, что нас не убивает, делает нас сильнее.
— Давайте теперь о хорошем, о женщинах, семье, добавим человечинки в наше интервью. У вас жена и одни дочки. Помню, вы в нашем прошлом интервью сказали: «Я — женский психолог».
— Дамский! Это важно.
— Хорошо, тогда исправлю на «дамский». Но какая между этими словами принципиальная разница?
— Ну, женский психолог — это менее интеллигентно и более глобально. А дамский — это уже более сокровенная психология. Это сложно объяснить. Просто я чувствую, что формулировка должна быть именно «дамский психолог». Когда хорошо знаешь русский язык, эти нюансы чувствуешь.
— Как дамский психолог что делаете, чтобы в собственной семье всегда царили мир и согласие?
— Сапожник же без сапог! Часто своей семье время уделяешь по остаточному принципу, потому что не хватает у тебя ресурса. Так бывает: человек, который принадлежит публике, недодает близким. Вот и я явно недодаю своей семье, я это чувствую, меня там мало. Но они как-то приспособились к тому, что я помногу дней отсутствую, что у меня нет времени на них. А в выходной у меня иногда нет сил поработать душевно. В выходной день я хочу помолчать. Мне бы надо энергию семье отдать, а я ее хочу наоборот внутри себя саккумилировать. Слава Богу, несмотря на это, у меня полное доверие с дочками. Хотя и у меня случаются какие-то эмоциональные всплески. Я знаю, о чем и как с ними надо разговаривать в любом возрасте. У меня такой колоссальный опыт отцовства, что я умею и со взрослой дочерью поговорить, и с полусредней, и со средней, и с младшей. Если захочу, умею расположить. И знаю, что сказать и как повести себя, чтобы было вот это доверие, которое очень важно в семье. Я это к чему? То, что моя дочь может рассказать лучшей подруге, она должна рассказать мне, невзирая на то, что я намного старше.
— То есть не маме, вашей жене, а вам?
— И мне, и маме. Это мамины проблемы, как она достигнет своего взаимопонимания и доверия с дочками. Я не сумасшедший, и у нас тут нет соревнования. Просто у нас у каждого свои пути, незримые тропки в души детей, и нужно найти их. Чтобы ребенок не боялся тебе сказать все, что он думает.