— Эй, газеты! — крикнул он, высунувшись из окна своего номера на втором этаже одесской гостиницы.
— Это откуда вы высовываетесь? — удивился пожилой торговец-еврей.
— Старик! Я высовываюсь из вечности...
Произошла ли эта история на самом деле или была выдумана писателем-фантазером, только анекдоты и легенды о Юрии Олеше ходили еще при жизни. Даром, что большинство современных читателей знает его по «Трем толстякам» (и то, скорее, — по фильму незабвенного Алексея Баталова). Чуть меньше слышали про «Зависть». Настоящим же открытием таланта Олеши для многих ценителей стала вышедшая после смерти автора книга «Ни дня без строчки». В конце 1990-х доработанная и переизданная как «Книга прощания». Сделана она была из дневников, записок, размышлений, воспоминаний. Мастерски собранные литературоведом Громовым воедино, они представляют собой жизнь и творчество писателя, описанные языком художественной прозы. В них, отмечали критики, «сливаются биография автора и биография века».
«Нищий, у которого все отнято»
Но почему же сказка «Три толстяка», сочиненная в 25 лет, и роман «Зависть», завершенный в 28, так и остались двумя главными произведениями Олеши, изданными при жизни? Все-таки судьба отмерила ему 61 год.
Да, видел он «Потемкина» — броненосца, вставшего на рейде в одесском порту, — многие тогда опасались, что начнется обстрел города. Застал Великую Октябрьскую революцию и гражданскую войну. В 1919-м похоронил сестру Ванду. Однако сам не пострадал и вскоре покинул голодающую Одессу ради Харькова. Работал журналистом, писал стихи. Потом перебрался в Москву, где под псевдонимом «Зубило» сочинил больше 500 фельетонов для газеты «Гудок». Чудом, но все-таки избежал репрессий, потеряв многих друзей, в том числе Бабеля и Мейерхольда. Во время Великой Отечественной эвакуировался в Ашхабад и благополучно вернулся в Москву, хотя, потеряв право на жилплощадь, обитал у Эммануила Казакевича.
Судьба хранила его. Для истории страны. Для русской советской литературы. Даром, что испытывала на прочность, конечно. Хлестала. Измывалась.
Ведь что такое для писателя быть живым, здоровым... и при этом — не иметь возможности печататься? Да та же смерть! Только медленная. Когда хвост отрубают по кусочкам...
В 1934 году на первом съезде советских писателей Юрий Олеша устроил скандал. То есть, мысли у него, наверное, такой не было. Но выступление получилось... печально-обвинительным. Он говорил о судьбе интеллигенции. А себя назвал «нищим, у которого все отнято»... Потомок обедневших польских дворян, после революции Олеша не эмигрировал с родителями в Польшу, а с воодушевлением воспринял новую жизнь. Он был популярен — его пьесы ждали в лучших театрах страны.
Но в середине 1930-х мечты рухнули. Аресты, расстрелы, высылка друзей... Происходившее в стране угнетало его. Он был, мягко говоря, разочарован. Руки опускались. Да и власти постарались. После скандальной речи на съезде Олешу перестали печатать, его имя было запрещено упоминать официально. И эта блокада длилась долгих 20 лет — половину сознательной жизни, когда можно было еще столько сделать!
Писатель начал выпивать. Хотя и пытался работать, чтобы выжить. Писал сценарии к фильмам и мультикам, делал театральные инсценировки. Некоторые повести и рассказы так и остались незаконченными. По большому счету Олеша молчал. Спустя много лет Фазиль Искандер напишет: «Молчание порою требует от писателя не меньшего мужества и таланта. Просто писатель чувствует, что не имеет права говорить ниже того уровня, на котором говорил и писал раньше. А сказать лучше, больше — он чувствует, что пока не может. И предпочитает замолчать совсем. Я говорю о внутреннем контроле, отказе публиковать написанное. Как у Олеши, например. У Ахматовой это было. Годы молчания по своему собственному счету».
«А вы меня не бросили бы?»
Немало разочарований пережил писатель и в личной жизни. Однажды в окне соседского дома он увидел прекрасную незнакомку. 13-летняя Валя Грюнзайд была увлечена сказками Андерсена. Отчаянно влюбившись, Юрий заявил, что напишет не хуже датчанина, посвятит свое произведение Вале. И, расстелив рулоны типографской бумаги, начал сочинять прямо на полу. Наконец обещание было выполнено. Но еще четыре томительных года Олеша ждал издания «Трех толстяков» с рисунками Мстислава Добужинского и посвящением Валентине. За это время девочка выросла и вышла замуж за... Евгения Петрова — друга Юрия Олеши, брата Валентина Катаева и соавтора Ильи Ильфа.
С тремя сестрами Суок, дочерьми бывшего австрийского атташе, — Лидией, Ольгой и Серафимой — Олеша познакомился еще в Одессе. Девушки вращались в поэтических кругах и потом все вышли замуж за литераторов. Старшая Лида стала женой Эдуарда Багрицкого. А Юрий безумно влюбился в младшую Симу. Молодые стали жить вместе. Казалось, были счастливы. Но вскоре Сима ушла к бухгалтеру Маку — Олеша не находил себе места. Валентин Катаев тогда буквально за руку привел ее обратно. И опять счастье оказалось призрачным — женщина снова бросила Олешу, выйдя замуж за его друга — поэта Владимира Нарбута. Болезненно влюбленный, Юрий и в этот раз смог вернуть Серафиму. И, только когда на пороге появился Нарбут: «Если она не вернется, я застрелюсь», Олеша отпустил ее с Богом.
Нарбут был репрессирован. Пытаясь помочь ему, Лида Суок сама загремела в лагеря. А Серафима еще дважды выходила замуж за писателей.
В отчаянии Юрий Олеша спросил однажды среднюю сестру — Ольгу Суок: «А вы меня не бросили бы?» «Не бросила бы», — ответила женщина. И они пошли в загс. Ольга оказалась заботливой, любящей и верной женой. Но всегда помнила: новое посвящение на романе «Три толстяка» — «Ольге Густавовне Суок» — относится не только к ней. Вместе они воспитывали ее сына от первого брака. Но в 17 лет он добровольно ушел из жизни...
В середине 1950-х запрет на издание произведений Олеши сняли — он ощутил новую волну популярности. Но здоровье было уже подорвано борьбой со сталинским режимом и алкоголем — его все чаще видели в ресторане. Угощали более удачливые коллеги.
Написать роман или повесть Олеше уже было не суждено. Шутка ли — к «Зависти», считающейся его лучшим произведением, он сделал 300 вариантов начала. А выбрал 301-й.
«Олеша — один из тех писателей, которые не написали ни единого слова фальши, — заметил однажды Эммануил Казакевич. — У него оказалось достаточно силы характера, чтобы не писать того, чего он не хотел».
В этом есть большая доля правды. Хотя, если совсем честно, работать, как прежде, Юрий Карлович был уже просто не в состоянии. Хотя все равно писал: воспоминания об Утесове, Зощенко, Пастернаке. Заметки о смерти Бунина. И своей безвозвратно ушедшей молодости.
«В конце концов, неважно, чего я достиг в жизни, — важно, что я каждую минуту жил», — подвел итоги Олеша. И, наверное, он был в этом признании честен...