Елена Драпеко — о съёмках «...А зори здесь тихие» и секретах оптимизма.
«Едем со съёмок грязные, усталые, как собаки. А Ростоцкий говорит: „Вот погодите, Закончим фильм, Повезут его в Париж“. А мы слушаем с девчонками и ржём», — вспоминает актриса.
Заслуженная артистка РСФСР Елена Драпеко хорошо знакома зрителям по фильмам «...А зори здесь тихие», «Вечный зов», «Безотцовщина», «Одиноким предоставляется общежитие». Актриса ответила на вопросы «АиФ».
У нас и сегодня есть замечательные фильмы. Но в основном снимается такое «муви», которое делается, абы деньги заработать.
«Всё лицо съели»
Ольга Шаблинская, «АиФ»: — Елена Григорьевна, картина Ростоцкого «...А зори здесь тихие», где вы сыграли Лизу Бричкину, давно уже вошла в золотой фонд фильмов о Великой Отечественной. И вроде поминутно уже знаю, что будет дальше, а каждый раз сопереживаю, реву. А вот современные фильмы о войне за душу не берут, хотя технические возможности современного кинематографа просто волшебные. Почему так?
Елена Драпеко: — Потому что кинематограф — это кентавр, который состоит из технической части и творческой. Если нет души, то нет и произведения искусства. И вопрос сегодня в этой самой душе, которая либо есть, либо нет. У нас и сегодня есть замечательные фильмы. Но в основном снимается такое «муви», которое делается, абы деньги заработать.
Что же касается «...А зори здесь тихие», мы, когда снимались, и представить не могли, что эту картину ждёт такой успех. Помню, едем со съёмок, грязные, комарами покусанные, усталые, как собаки, а Ростоцкий говорит: «Вот погодите, закончим фильм, повезут его в Париж. Представляешь, Ленка, объявляют: „Элен Драпеко, Советский Союз“. И выходишь ты в длинном платье». А мы все ржём, чуть не падаем от смеха, видя те ужасы и грязищу, в которых съёмки шли.
Какие гримёры раньше были фантастические! Они что угодно из тебя могли сделать — хочешь красавицу, хочешь кикимору.
А возвращаясь к вопросу, почему современное кино не берёт за душу... Есть ещё одна важная проблема. Упал общий уровень профессионализма среднего звена. Очень многое зависит не только от режиссёра, артистов, но от бутафора, от костюмера, от художников. Их сегодня мало осталось. Старые ушли, а новых не воспитали.
Какие гримёры раньше были фантастические! Они что угодно из тебя могли сделать — хочешь красавицу, хочешь кикимору. Помню, в киноэкспедиции на съёмках «...А зори здесь тихие» мы отъехали километров 60 от гостиницы. Помощник гримёра вдруг заплакала — ящик с гримом забыла. А мы едем в лес. И старый гримёр Смирнов разрисовал всех актрис обычными карандашами, которые нашлись в наших сумочках. Ростоцкий про это даже не узнал.
Хотя бывало, что и гримёры не могли спасти лицо. На съёмках картины «Вечный зов» меня поселили в гостиницу, где так расплодились комары, что меня буквально сожрали. В соседнем номере жила артистка Пенкина, которая в тот момент снималась в «Хождении по мукам», играла красотку. Чтобы уснуть, она спала под душем — вода лилась, и комары не могли пролететь к ней. А у меня лицо опухло так, что мы на 4 дня отменили съёмки. Потом, слава богу, меня оттуда переселили. Пока я приходила в себя, меня снимали в профиль. Потому что одна щека была напрочь съедена комарами.
Чтобы не обидели
— Кстати, насчёт «Элен Драпеко. Советский Союз». Вы действительно побывали во Франции после съёмок у Ростоцкого?
— Нас отправили в город Пуатье на кинофестиваль. Коля Губенко с женой Жанной, Всеволод Сафонов, замечательный артист, отец Лены Сафоновой, я и переводчица. Возглавлял делегацию СССР великий, замечательный Николай Трофимович Сизов, бывший генерал милиции, который «Чёрную кошку» ловил и про это книжку написал. (Н. Сизов — гендиректор киностудии «Мосфильм» в 1971–1986 гг. — Ред.) Госкино нам сформировало программу — 20 художественных фильмов, 20 документальных.
Станислав Ростоцкий перед поездкой во Францию позвонил Николаю Трофимовичу и велел за мной приглядывать, чтобы меня там не обижали.
— А кто вас мог там обидеть?
— Либо товарищи по кино — они это умеют, либо обычные граждане. Я же была самая маленькая там в группе, только окончила институт.
Отдельная песня, как мы с Николаем Трофимовичем поехали смотреть Париж. Посетили Эйфелеву башню, а вечером нам устроили прогулку на Пляс Пигаль. (Район красных фонарей. — Ред.) Мы же никогда живых проституток не видели. Кто-то из наших спросил: «А сколько стоит девочка?» Ему говорят: «Самая дешёвая — 50 франков, но ещё 50 ты заплатишь потом за лечение».
Мы там первый раз в жизни увидели магазины для взрослых. Мы же знать не знали, что такое в природе бывает. Меня вообще родители, что называется, в керосине хранили, охраняли моё целомудрие, поэтому я анекдотов не понимала, когда мне рассказывали.
Я так люблю свою профессию, а меня не приглашают. Говорят: «Ты начальница большая».
После Пляс Пигаль нас повели в кино. Шла картина «Последнее танго в Париже» с откровенными эротическими сценами, которая была везде запрещена, кроме Франции. Этот фильм даже папа римский проклял. Битком набитый кинотеатр. Садимся. Начинается кино. Артисты там, кстати, играли гениальные. Николай Трофимович Сизов достаёт большой носовой платок и им отгораживается от меня, чтобы я не видела его лица, — ему было стыдно. Смотреть это нашими советскими глазами было совершенно невозможно.
— А что же он не ушёл?
— Уйти мы не могли — мы же сидели на почётных местах. Нам французы лучшие билеты достали.
«Не хочу смотреть в паспорт!»
— Вы многие годы депутат Госдумы, первый зампредседателя Комитета по культуре. А как у Драпеко-актрисы сейчас обстоят дела?
— Не так давно был маленький эпизодик в кинокомедии. Я согласилась, даже сценария не читая. «Я не такая, а я не такой» называется. И вообще соглашаюсь на всё. Помню, как Валера Ахадов подошёл ко мне в Доме кино в ресторане: «Ленка, а ты чё, ещё снимаешься?» Я говорю: «Ну, если позовут, конечно, снимаюсь». И он меня снял в своём сериале.
Я так люблю свою профессию, а меня не приглашают. Говорят: «Ты начальница большая». Даже странно, честно говоря! Я уж думаю: может, агента нанять актёрского?!
— Елена Григорьевна, каждый раз, когда я с вами общаюсь, вы полны сил, юмора. Где черпаете позитив?
— Во-первых, генетика. У меня рабоче-крестьянское происхождение. По маминой линии рабочие, по папиной крестьяне. Поэтому я, несмотря на свой печальный возраст, ещё довольно здоровая.
— ...написаны в паспорте? А я не хочу смотреть в паспорт, я их не замечаю, мои года, они меня особенно не интересуют. И второе — позитивный взгляд на мир, который мне достался от моих родителей. Очень важно настроение в семье. Когда все всем недовольны, все брюзжат, то и ребёнок вырастет нытиком. А у меня в доме всегда было всем весело и хорошо. Я никогда не слышала мата. Папа был весёлый, его все любили, он был замполитом полка, а называл себя «комиссаром». Мама — жена офицера, активная, всегда проверяла, чистые ли простыни у солдат, какие книжки они читают. Если у кого-то не было среднего образования, надо было их устроить в вечернюю школу, чтобы они закончили десятилетку, пока в армии служат. Мы, семья военного, часто переезжали с квартиры на квартиру. Первое, что делали на новом месте, — обои обдирали, клопов выгоняли и заново всё клеили. А потом люди начинали ходить к нам в гости. По праздникам пели песни за столом. Очень позитивное детство у меня было, повезло. Многим повезло, наверное, больше, у них была среда интеллигентская, писатели, кинематографисты. А у меня офицерская, простая, но очень правильная. И ещё надо всегда чувствовать себя ответственным. За всё, что вокруг тебя. Окурок лежит — брось в урну. Ребёнка обижают — заступись. Это характер, который достался мне от моих родителей. И конечно, люди вокруг меня замечательные. Мне так везёт, столько людей хороших встречается! Поэтому ну никак стареть неохота!