«Когда меня любят - удивляюсь, когда не любят - удивляюсь, но более всего удивляюсь, когда ко мне равнодушны» - так писала она о себе.
К гениальной личности и гениальному творчеству Цветаевой и вправду невозможно быть равнодушным. Она затягивает в свои миры, образы, страсти, в вечный роман с собственной душой. Опаляет огнём, уносит ураганом.
Сказка детства
«Красною кистью рябина зажглась. Падали листья. Я родилась». 26 сентября (8 октября по н. с.) 1892 г. в тихом Трёхпрудном переулке Москвы появилась на свет девочка, которую назвали редчайшим по тем временам именем Марина.
Отец Иван Владимирович - известный учёный, профессор трёх университетов, основатель и создатель ныне знаменитого на весь мир Музея изящных искусств.
Мать, Мария Александровна, урождённая Мейн, вдвое моложе его, была прекрасной пианисткой. В своём раннем стихотворении Марина написала, обращаясь к Богу: «Ты дал мне детство - лучше сказки и дай мне смерть - в семнадцать лет!» Она точно предчувствовала свою трагическую, мучительную, со столь страшным финалом судьбу.
Следом за Мариной в семье появилась Анастасия - Ася. Жизнь в их «трёхпрудном доме»… Деревянном, с забором и калиткой, с колодцем, с раскидистым тополем и акациями во дворе, с няней и прислугой, с морозным запахом дров и ёлки на Рождество и куличами на Пасху, с колокольным звоном, с игрой матери на рояле («Мать затопила нас музыкой»). Дом снесли в 1919-м. «Слава прабабушек томных, домики старой Москвы, из переулочков скромных всё исчезаете вы...» Летом выезжали на Оку, в Тарусу, где теперь по пути на цветаевскую дачу - камень: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева» - об этом она не раз говорила.
Девочек Цветаевых воспитывали строго, особенно Марину. В крупной, полноватой, близорукой дочери мать видела несостоявшуюся себя - музыкантшу, тем более что одарённость ребёнка как пианистки была очевидна. Но, когда ей было года четыре, мать записала: «Муся всё время рифмует. Может быть, будет поэт?» Стихи «пошли» у неё с 6 лет - на русском, немецком, французском. Первый сборник Марины 1910 г. «Вечерний альбом» она издала на скопленные «карманные» деньги сама.
Встретила судьбу
Сёстры рано начали взрослую женскую жизнь. В 1911 г. Марина, уже занявшая место в московском литературном мире, отмеченная и Максом Волошиным, и Валерием Брюсовым, приехала к Волошину в Коктебель. И там встретила свою судьбу (и рок на всю жизнь) - 17-летнего Сергея Эфрона.
«Если бы вы знали, какой это пламенный, великодушный юноша! Наша встреча - чудо. Мы никогда не расстанемся», - писала она. Сергей, романтический красавец, приехал «отдышаться» от чахотки и прийти в себя после двух самоубийств в семье - 14-летнего брата и матери, не выдержавшей утраты. Марина загадала, что выйдет замуж только за того, кто угадает её любимый камень - сердолик. При знакомстве Сергей протянул ей именно его. В январе 1912 г. Марина и Сергей обвенчались, купили дом на Полянке, съездили в Италию, Германию, Францию. А в сентябре у Эфронов родилась дочь Ариадна - Аля. Они были будто не мать и дочь - скорее душевные подруги, нежные сёстры. «Аля! - Маленькая тень на огромном горизонте. Тщетно говорю - не троньте!» Но - тронули. В 1939-м
Алю, добровольно вернувшуюся в 1937-м в СССР из Парижа, фанатично влюблённую во всё советское, арестовали. Пытали, били, «выбили» показания на отца. 15 лет лагерей и ссылки. Расстрел гражданского мужа. Сломанная жизнь несломленной женщины, талантливой художницы, писательницы.
А тогда…
В 1914-м началась война. Сергей ушёл добровольцем, в санитарный поезд. Вернее, бежал в трагическом смятении: любимая и любящая жена (о любви она твердила ему и в стихах всю жизнь: «...Что ты любим! любим! любим! любим! - расписывалась - радугой небесной») успела за 2 года брака пережить страсть к его брату Петру, умершему вскоре от чахотки, а теперь страстно влюбилась… в поэтессу Софию Парнок. Сергей ту любовь ей простил, как прощал жене всё и всегда: «Мою жену нельзя судить по обычным меркам. Она - Поэт». В 1922-м он писал Волошину: «Марина - человек страстей». Писал о её «ураганах страсти» и о «гигантской печи» - бездонной душе Марины, алчно требующей «материала на растопку»: «Нечего и говорить, что я на растопку не гожусь уже давно».
В 1917-м у них родится вторая дочь Ирина, странный, несчастный ребёнок. Революцию Сергей встретил в боях с красными. А потом ушёл с Добровольческой армией, исчез на 4 года. Марина осталась с двумя детьми в холодном доме в Борисоглебском переулке - без электричества, воды и отопления. Без средств. Как-то в дом зашёл вор и, ужаснувшись нищете… предложил ей денег. В 1922-м Марина с Алей уедут к нашедшемуся Эфрону в Берлин. Ирочка, младшая, к тому времени умерла. Поистине её стихи росли не из сора - из боли и страданий.
Мытарства не закончились и в эмиграции. И в Чехии, и во Франции - бедность. В 1925-м в домике под Прагой рождается вымечтанный, наколдованный, долгожданный сын Георгий. С младенчества и до юности все звали его Мур. Он стал для Марины кумиром, божеством. Она любила его слепо, страстно, ревниво. И баловала: «Мальчиков надо баловать - им, быть может, на войну придётся». Мур после её гибели голодал, болел и погиб в апреле 1944-го в возрасте 19 лет.
В парижской эмиграции Эфрона и Цветаеву невзлюбили. Сергей, герой Белой гвардии, был завербован в агенты НКВД и возглавил в 1935 г. Союз возвращения на Родину. А в 1937-м, после провала одной из акций, сбежал в СССР. Марина оказалась в изоляции. Она боялась России. В полиции на допросе после исчезновения мужа ответила: «Его доверие к кому-то могло быть обмануто. Моё к нему - неизменно. Это самый честный и благородный человек». Добившись паспорта, в 1939-м Марина с Муром отплывают на Родину: «Я погибла», - произнесла она, взойдя на борт парохода. Поселили их всех на даче НКВД в Болшеве. Вскоре арестовали Алю, через месяц с небольшим - Сергея. Марина с Муром зимой остались на холодной даче совсем одни. Сестра уже получила 10 лет. Начался ужас - ночные страхи, бессонница, поездки затемно в мёрзлых поездах с передачами. Сергея расстреляли в октябре 1941-го. За месяцы допросов и пыток он не выдал никого.
Когда Марина с сыном съехали из Болшева, затем из Голицына (в писательском Доме творчества им милостиво выделили один обед в день на двоих, и то без права есть со всеми в столовой), им стало негде жить. Ночевали порой вдвоём на сундуке в комнатке у сестры Сергея. 1941 год, война, стремительное приближение врага - Марина словно окаменела.
«Ты похожа на страшную деревенскую старуху», - бросил ей как-то сын, бурные ссоры с ним были постоянными. А она… «Никто не знает - вот уже почти год, как я ищу глазами крюк». Мур из Москвы уезжать не хотел - снова ругань. Марина же просила своих отъезжающих друзей и знакомых взять её кем угодно: «Могу быть сиделкой, санитаркой, мыть полы, окна». В Елабуге их ждал отгороженный ситцевой занавеской угол в покосившейся избе. В Чистополь, куда отплыла «элита», её «не взяли». Есть версия, что её вызывали в Елабужское НКВД и предложили стать переводчицей в местном лагере военнопленных. За это Марине разрешили прописку в Чистополе, и они с Муром 30 августа должны были переехать. Она тогда всё продумала, написала три записки («Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже… Люблю тебя безумно. ...Попала в тупик»), не забыла и про «150 рублей в сумочке», и - «не похороните живой! Хорошенько проверьте».
31 августа Марина осталась дома одна. Успела нажарить Муру рыбы. И нашла глазами в сенях - крюк. А крепкая бечёвка была, от Пастернака, она просила, он принёс, помогая ей в Москве собираться в Елабугу: «Вот, Марина, крепкая, хоть вешайся!»
Всю жизнь он помнил об этой своей пророческой «шутке»…
Мур на похороны не пошёл. Точное место захоронения Марины неизвестно.