В домашнем архиве Раисы Ермолаевой нет ни грампластинок, ни кассет с её голосом — лишь одна любительская запись, сделанная осветителем областной филармонии — всё, что останется о ней на память. И ещё история её жизни, которую она тоже иногда «преподаёт» студентам на своих занятиях, отвлекаясь на минутку от техники пения. Грустно шутит: «Чтобы не уносить с собой».
…По вечерам парни и девки её умоляли: «Райка, крикни!» Её разбойно-высокий голос был слышен аж на другом конце деревни, и на этот клич на завалинку в её родном селе сбегались со всех концов с балалайками да гармошками. Вся семья Ермолаевых была певчая. Маму в деревне величали «Соловей». Брата уважали за виртуозное исполнение частушек, он их насочинял более двухсот. А про Раю говорили: «Поёт, как патефон!»
В Поволжье в 30-е лютовал голод. Отец забрал семью и в поисках лучшей доли стал колесить по стране. К началу войны Ермолаевы осели в Казахстане. Рая после семилетки пошла в педучилище, хотя всегда мечтала стать лётчицей. И в 1944-м, недоучившись, всё-таки бросила всё и на крышах и ступеньках товарных вагонов, шедших на фронт, поехала куда глаза глядят — жизнь посмотреть... Порой по неделе ничего не ела: спрыгнет с подножки, воды хлебнёт — и всё. Однажды так оголодала, что, увидев на полустанке женщину с корытом варёной свёклы для скотины, бросилась: «Можно я свёклы поем?» Та сыпанула варево на землю — на, мол, ешь. «Вкуснее той свёклы с кожурой ничего я потом в жизни не ела!» Помотало её в молодые годы: работала на покосе, уборщицей в конторе. В Белгородской области её на пару месяцев удочерила воинская часть. Повар ходил за ней с котелком щей и уговаривал поесть: больно тощая была.
На своих крутых виражах зарулила однажды в родное село проведать тётку. К той пришли сельсоветчики за картошкой. А у тётки ребятишек четверо мал мала меньше. Рая обидчиков и вытурила. На другой день председательша отобрала у неё паспорт и засадила под замок в сельсовете. Прибежала туда тётка. Не столько к племяннице, сколько за единственными в семье валенками, в которые Рая была обута. На улице — лютый мороз. Раю посадили на телегу и повезли в Чапаевск, на химзавод. Тётка уж на краю села нагнала подводу — натянула на девчонку отнятые валенки...
Зрители падали в обморок
На химзаводе Рая жёлто-оранжевая ходила: люизит, из которого делали взрывчатку, пропитал даже лёгкие. Но после работы летела не в общежитие спать, а в клуб — петь. На одном из смотров самодеятельности её подозвал солист Куйбышевской филармонии — надо бы, говорит, тебе учиться, голос-то уникальный. Начальство с завода не отпускало. Но главный инженер спросил:
— А Нежданову заменишь?
— Конечно, — уверила работящая сельская девушка Рая, хотя имя Антонины Неждановой, народной артистки, примы Большого, чья слава гремела по всему Союзу, слышала впервые — и не подозревала в тот момент, что главный инженер химзавода как в воду глядел...
Продравшись сквозь жесточайший конкурс (200 человек на 8 мест) в Куйбышевское музучилище, Рая днём репетировала до изнеможения, развивая своё лирико-колоратурное сопрано, а вечером зарабатывала на жизнь — мыла полы в училище. Спала тут же, на рояле, всплакнув над судьбой Марфы и Снегурочки, а затем подложив под голову клавиры этих опер и накрывшись заводской фуфайкой.
По ходатайству московской «шишки», услышавшей Раису на концерте, талантливую девушку некоторое время подкармливали в ресторане «Три вяза». Стипендия-то была 80 рублей — цена буханки хлеба на блошином рынке.
На одном из занятий по вокалу педагог сказала:
— Боже, как твой голос, Раечка, похож на неждановский!
Тогда-то Рая и махнула в Москву — послушать знаменитость и попытать счастья на вокальном отделении Московской консерватории. Шестьсот заявлений — и всего пять сопрано принято.
— Вам, Ермолаева, особенно повезло, — сказали ей в комиссии. — Вас берёт сама Нежданова.
Знаменитая певица пестовала учеников, следила за тем, что они читали, смотрели, слушали, водила их на концерты.
Рая старалась. На спектакле «Царская невеста», где пела Марфу — роль, когда-то принесшую славу Антонине Неждановой, в сцене сумасшествия героини в унисон с её «Ах, сон-то непростой» зрительница упала в обморок. Раисе потом выговаривали: нельзя на таких эмоциях играть.
«Раисочке Петровне в вокале нету ровни»
Когда Ермолаевой пришла пора выбирать между аспирантурой и работой, она выбрала сцену — Куйбышевский театр оперы и балета. В аспирантуру вместо неё попала Ирина Архипова. В Куйбышеве у певицы были лучшие партии — «Травиата», «Богема», «Золотой петушок». Зал рукоплескал стоя, когда она брала соль-диез второй октавы в опере Делиба «Лакме». Работала, как и училась, до упаду. Царевну Лебедь исполняла... на восьмом месяце беременности. Артисты шутили: «Лебедь-то у нас с лебедёнком». Когда великий пианист Эмиль Гилельс пригласил её в Москву, отказалась — одна с ребёнком на руках да с тяжелобольной матерью. Поэтому знаменитости сами ехали в Куйбышев, чтобы послушать Ермолаеву поначалу в оперном, а затем в филармонии. Мстислав Ростропович про неё четверостишие сочинил: «Во всех вопросах пенья нет места для сомненья: Раисочке Петровне в вокале нету ровни».
Когда она начинает вспоминать о встречах с великими музыкантами, певцами и дирижёрами, жившими в прошлом веке, внук шутит:
— Бабуль, а с египетскими фараонами ты не встречалась?
И хотя Раисе Петровне за восемьдесят, она по-прежнему преподаёт. Ученики её обожают, а она переживает за них. Талантливейший, по её словам, студент вынужден зарабатывать на учёбу и жизнь, развлекая пением прохожих в Германии и Швейцарии. Полгода «бродяжничает» по Европе, потом торопливо навёрстывает учёбу.
Лет пять назад певицу пригласили в родное село — то, из которого её, босоногую, когда-то увозили на телеге, без паспорта... Чтобы, не дай бог, не отказалась петь, специально купили в местный клуб новое пианино… Рая-то действительно стала звездой — и на старости лет ещё светит.
Смотрите также:
- Две жены, девять детей и миллионы поклонниц. История успеха Фёдора Шаляпина →
- Из слесарей — в кумиры. Где раньше работали звезды российской эстрады? →
- Елена Образцова: «Любовь вдохновляет на творчество и работу» →