Борис Тимофеевич Евсеев — писатель, лектор, преподаватель, автор книг «Отречённые гимны», «Евстигней», «Пламенеющий воздух», финалист «Большой книги», «Русского Букера», лауреат Бунинской премии и премии Правительства РФ в области культуры за 2012 год.
Анастасия Рогова, «АиФ.ru»: Почему ваш роман называется «Пламенеющий воздух»?
Борис Евсеев: Это точное название эфира, так его называли древние греки. Сегодня интерес к эфирному ветру вновь возрождается, что и предсказал в 1913 году изобретатель Никола Тесла — он говорил: человечество вернётся к нему ровно через сто лет. Эфиру и посвящён мой роман, хотя там вполне чёткий сюжет: история «литературного негра», который из Москвы переехал в маленький приволжский город и пытается приспособиться к новым условиям жизни. По сути, это плутовской роман, то есть один из способов сделать философские понятия доступными для неподготовленного читателя.
Я давно собирал материал для книги, меня вообще волнуют темы, связанные с запредельным существованием человека. Эфиром занимались Декарт, Морли, Тесла, Вавилов, Максвелл, который 1877 году написал о нём научную статью.
Ещё апостол Павел говорил о пребывании в «тонком теле». И когда Ницше писал о сверхчеловеке, он подразумевал новое существование человечества в эфирном, а не нашем материальном теле. Потом его мысли о сверхчеловеке грубо исказили нацисты. Многие философы и учёные предсказывали эру тонкотелесного человека. Этому в какой-то степени посвящена и христианская аскеза, и практики йогов, которые интуитивно понимают, что человечество может закончить своё существование, разрушив мир. Новая эфирософия говорит о переходе в иную форму бытия, в эфирном теле. Кроме того, эфир — неисчерпаемый источник энергии, делающий добычу газа, нефти и угля ненужными. Новые бестопливные техгнологии как раз и возникнут на базе эфира. В современной науке одни учёные подтверждают существование эфира, другие — опровергают. Эта сверхматерия никак не даётся в руки.
А. Р., «АиФ.ru»: А вы только с научной точки зрения к этому подходили или в романе есть мистика?
Б. Е.: Скорее, не мистика, а метафизика, которая затрагивает основные сущностные вопросы: природу, эрос, смерть, бессмертие. Также я консультировался с физиками, когда работал над «Пламенеющим воздухом». Сегодня возвращаются альтернативные формы науки — астрология или даже магия. Опережающее отражение действительности — одно из магических свойств литературы. И это касается не только фантастов, но и русских классиков, Достоевского, Толстого, Гоголя. Гоголь предсказал нашу жизнь на 150 лет вперёд. Я предлагал издать «Мёртвые души» с современными иллюстрациями — с портретами Гайдара, Чубайса и прочих. Они так соответствуют гоголевским персонажам.
А. Р., «АиФ.ru»: А насколько современный читатель подготовлен к чтению серьёзных романов?
Б. Е.: То, что сегодня понимается под словом «роман», романом не является. Вот есть общественная организация «Архнадзор»: когда разрушаются историко-архитектурные памятники, люди выходят на улицы и протестуют. А когда разрушали роман, никто не протестовал. Почему такое пренебрежение к литературной форме? Французы говорят: есть «дух форм». А в России сегодня — конфуз форм. Появившаяся «внежанровая» литература во многих случаях происходит от неумения владеть формой, да и содержанием тоже. Форма и есть «структурированное» содержание, а содержание не может существовать без формы. Потому и получила такое распространение профессия «литературного негра»: многие известные люди, политики, спортсмены, актёры и даже писатели не признаются в том, что за них пишут. Я дам тебе содержание, а ты, негр, придашь ему форму. Дудки! Так не бывает. Но за Брежнева мы знаем, кто писал, за Ельцина тоже. А другие не признаются. Проблема неавторства в литературе и мемуаристике — очень серьёзная. И вопрос литературной честности стоит на одном из первых мест. Нельзя диктовать и считать себя писателем. Задумки есть у каждого, замыслы — не у всех. А замысел — главное для книги. Вообще, литературное мастерство — это цепь приёмов, которые ничего не стоят без замысла.
Когда я выступал в Ростове-на-Дону, то спросил у зала: «Чем вы будете заниматься, когда потеряете работу?». Поднялся лес рук, многие говорили: «Выйду на пенсию — буду писать романы». Я спросил — а рассказы? Нет, отвечали, зачем? Сразу романы. Цена романа упала так низко, что любой думает, что может его написать. Это продолжение советской теории о том, что любая кухарка может управлять государством.
А. Р., «АиФ.ru»: А что вы думаете об известной теории — что роман как таковой умер, и читатель в нём не нуждается?
Б. Е.: Роман не умер. Умерли наши представления о нём. Роман как жанр нужно сохранить и модернизировать. Язык и время — две вещи, с которыми нужно сразу определиться писателю и которые полностью раскрыть позволяет лишь роман. И ещё. Жанр рождается вместе с замыслом. И форма, и содержание зарождаются в подсознании писателя, их нельзя выдумать, навязать извне. Подсознание — требует романа! Ну и наконец, ничего бесформенного нет — даже эфирные тела, и те будут иметь форму (смеётся).
А. Р., «АиФ.ru»: Может ли роман быть коммерчески востребованным?
Б. Е.: Ещё Пушкин говорил о том, что рукопись можно и нужно продать. Я с ним согласен. Но это — другая сторона дела. Бернард Шоу верно подметил: корова, которая даёт молоко, не может продавать его в молочном баре. Тот, кто пишет, не должен продавать написанное. Есть искусство писать книги, есть искусство их продавать. Однако писатель не должен быть собственным менеджером. Это какое-то горе, когда писатель стоит на Арбате и продаёт свои книги. За него это должны делать издательства. У нас сегодня тяжёлая ситуация в литературе. Примерно такая же, как в 30-е годы в СССР: подсиживание, подсматривание, доносы, нравственное и информационное уничтожение конкурентов. Российский сальеризм расцвёл громадным чертополохом и захватил немалое культурное пространство. Слишком уж часто комплекс Сальери у нас стал встречаться. В России несколько мощных литературных кланов, которые не пускают чужих. И внеклановый писатель всегда ощущает сложность и даже безысходность своего внекланового и внепартийного существования в литературе.
Коррупция и нечестность присутствуют сегодня не только в экономике, но и в культуре, потому что культурные деятели не отделены от коммерции. Снижение уровня культуры идёт от проникновения коммерции в сферы, в которые она не должна проникать. Коммерция не должна разъедать культуру! А у нас сплошь и рядом по пятнадцать лет люди в разных жюри сидят. И не сменяются. За рубежом такое мало где встретишь.
Читатель идёт в магазин и надеется, что профессионалы отберут для него лучшее, а профессионалы коррумпированы и повязаны круговой порукой. И, к сожалению, среди них — много писателей. Вообще, понятие писатель сейчас, после всех скандалов, оболгано и оплёвано. А ведь это высшая квалификация литератора. Сейчас писателем просто неловко называться. Писатель должен получать за книги законный гонорар. А многие хотят получать бесконечный навар и дикие барыши.
А. Р., «АиФ.ru»: А что должен делать профессиональный критик? Нужна ли критика читателю и писателю?
Б. Е.: Писателю отзыв профессионала необходим. Мне нравится западная модель, в которой критика свободно существует на страницах СМИ, крупных журналов и газет, есть неангажированное серьёзное рецензирование. Там система отработана лучше: есть работы учёных-литературоведов из престижных университетов, а есть быстрое и точное газетное рецензирование. У нас сегодня хороший критик — редкость. Критикуют все подряд, делая какие-то странные выводы по поводу литературы. И другая странная ситуация: за лесом не видно деревьев. За частоколом премий не видно литературы. Премий очень много, а литературы почти нет. Хотя у нас есть очень хорошие писатели, их, правда, немного.
А. Р., «АиФ.ru»: Поможет ли госзаказ улучшить ситуацию?
Б. Е.: С Госзаказом в культуре может произойти то же, что в советские времена. Я бы мечтал о госзаказе на фильм «Евстигней Фомин», чтобы показать жизнь России через культуру, а не только через битвы, указы, интриги. Фигура забытого на 200 лет композитора, героя моего предыдущего романа, очень подходит для этого. Но, боюсь, госзаказ будут получать такие фильмы, как «Распутин». Григория Ефимовича в этом фильме пытались отмыть добела, сделать едва ли не святым. Он действительно был не таким пугалом, как его раньше представляли, но был человеком страшноватым. Нужно отдать должное: Распутин был прозорливым человеком, убеждал царя не воевать с немцами, интуитивно чувствовал будущее России. Но и дремучие инстинкты в нём бушевали, и безумства просматривались. И тут поступил заказ сделать из него едва ли не ангела.
А. Р., «АиФ.ru»: Что необходимо, чтобы вернуть читательский интерес к литературе?
Б. Е.: Есть парадоксальный выход: нужны малые формы, новелла и рассказ. Новелла — вообще потрясающий жанр. Идеально совпадает с информативной напряжённостью нашего времени. Когда народ устал читать Писемского, Успенского, Златовратского — появился Чехов. Его стали читать запоем. Чехов изменил взгляд читателя на мир. Толстой сразу понял это, он сказал: «Чехов создал новые, абсолютно новые для всего мира формы письма».
Он пришёл с коротким рассказом, его стали печатать в «Биржевых новостях» — а это была серьёзная газета. Сейчас — время рассказа. Не романы вернут читателя в литературу. Человек, который регулярно будет в газете читать новеллу или рассказ, привыкнет к чтению и уж тогда возьмётся за серьёзные романы.
Меня часто спрашивают — как приохотить человека к чтению? Я говорю — никогда не начинайте с классики. Начните с того, что написано сегодня. И если вам хоть что-то понравится, вы обязательно придёте и к классике. Вообще, во всех странах культура поддерживается на высоком уровне, в неё вкладываются огромные деньги. Человек не читающий — не может принимать решений, не может руководить. Для государства важно, чтобы читающих людей было много. Тогда можно будет выбирать из читателей, а не из прогнившей насквозь комсомольско-либеральной элиты. Сейчас культура недооценивается. А ведь ещё Павел Флоренский говорил, что культура — это борьба со всемирным усреднением, а значит, со смертью.