Вполне возможно, что к 11 декабря (а именно до этого дня продлится выставка) будет установлен или побит ещё целый ряд рекордов.
Масштаб самой экспозиции невелик — восемь живописных работ и три графических произведения. Но ажиотаж понятен и объясним. Во-первых, это Рафаэль. Тот самый, который ещё при жизни удостоился от своих соотечественников эпитета divino — божественный. Во-вторых, видимо, сказывается «голос крови» или, если угодно, «зов предков». Дело в том, что среди наших соотечественников, создавших классическую русскую культуру, поклонение Рафаэлю было естественным и почти повсеместным.
Русский культ
Рафаэль присутствует в нашей жизни незримо, но постоянно. Всякий раз, когда кто-либо проифзносит знаменитое «гений чистой красоты», он повторяет слова поэта Василия Жуковского: «Час, который провёл я перед этой Мадонной, принадлежит к счастливым часам жизни... Гений чистой красоты был с нею». Впоследствии эту формулу подхватит Пушкин и облечёт в стихи. Но первоначально «сей поэтический алмаз» относился к «Сикстинской Мадонне» Рафаэля.
Поклонение Рафаэлю передавали как бы по наследству. Писатель Алексей Константинович Толстой, автор стихотворения «Мадонна Рафаэля», специально заказал большую фоторепродукцию картины и очень ею дорожил. Впоследствии его вдова подарила репродукцию Фёдору Достоевскому. «Мадонна» постоянно висела в его кабинете — «великий исповедник русской души» отошёл в мир иной под копией этого полотна.
Кстати, у наших поклонников Рафаэля не получится найти ни одного упоминания о «скандальной» детали. Даже те, кто, как Пушкин, видел только копии «Сикстинской Мадонны», были внимательны и точно знали — у римского папы Сикста на правой руке изображено не шесть, как многим кажется, а пять пальцев. Лишний мизинец — игра воображения. На самом деле это внутренняя сторона ладони.
И уж конечно, не подобные мелочные «загадки» делали Рафаэля столь близким русскому человеку. Было что-то иное.
Возможно, привлекательной казалась его любовь и бережное отношение «к родному пепелищу» и «отеческим гробам». Известно, что папа Лев X назначил Рафаэля «Комиссаром древностей и раскопок». Для постройки собора Святого Петра требовался камень. Брали его, разрушая античные постройки Древнего Рима варварски и безжалостно. Рафаэль, став куратором строительства, прекратил уничтожение античности. Он замыслил восстановить Вечный город во всём величии и порядке. И это ему отчасти удалось — было раскопано несколько фундаментов. Восторг папы и народа был неописуем: «Господь послал нам Рафаэля для спасения Древнего Рима!»
Возможно, русские, всегда ценившие находчивость и острое слово, вспоминали эпизод мелкой пикировки между гениальными соперниками и современниками. Нелюдимый Микеланджело как-то встретил Рафаэля, дорого и со вкусом одетого, в окружении толпы почитателей. И решил съязвить: «Вы, сударь, идёте по улице словно князь!» На что получил ответ: «А я и есть князь. Князь живописи. Но почему вы, гораздо более достойный, чем я, идёте одиноко, словно палач?»
Мастерство, любовь и гордыня
Нельзя исключить, что в Рафаэле привлекала чувственность и страстность. Александр Пушкин в 1819 г. пишет стихотворение «Недоконченная картина». Посвящено оно работе Рафаэля «Преображение». Полотно действительно не было закончено — смерть прервала работу художника:
Ты гений!.. Но любви страданья
Его сразили. Взор немой
Вперил он на своё созданье
И гаснет пламенной душой.
Установлено, что Пушкин, говоря о сразившей Рафаэля любви, имел в виду факт, который описывается всеми биографами живописца: «Он продолжал заниматься своими любовными делами, превыше всякой меры предаваясь этим утехам... Случилось так, что Рафаэль вернулся домой в сильнейшем жару, а так как он в своём распутстве не признавался, ему по неосторожности отворили кровь, что его ослабило до полной потери сил...»
Конечно, поражало мастерство. Вот как художник Джорджо Вазари говорит о впечатлении, которое работы Рафаэля производили на современников: «В это же время, пользуясь уже величайшей известностью, он написал маслом портрет папы Юлия, настолько живой и похожий, что при одном виде портрета люди трепетали, как при живом папе». Русский живописец Карл Брюллов тоже трепетал. Но не перед папой, а перед гением Рафаэля: «Чем больше смотришь, тем более чувствуешь непостижимость сих красот: каждая черта обдумана, соединена со строжайшим стилем...»
Но хочется думать, что больше прочего русским в Рафаэле нравилась его доброта. Смирение без унижения. И отвращение ко всякого рода гордыне — качества, которые ценятся нами испокон веков. Иногда кажется, что русские пословицы говорят как раз о нём. «Стоишь высоко — не гордись, стоишь низко — не гнись». Или «Гордым быть — глупым слыть». Тот же Джорджо Вазари отмечал: «Среди всех его редких качеств одно меня удивляет: небо одарило его способностью иначе себя вести, нежели это принято среди нашей братии художников. Он не переставал являть наилучший пример того, как нам следует обращаться как с равными, так и с выше и ниже нас стоящими людьми». И слова Челио Калканьини, секретаря папы Льва X: «Это молодой человек исключительной доброты и замечательного ума... Он настолько чужд горделивости, что дружески обходится с каждым».
Самый русский из всех философов, «доморощенный мыслитель» Козьма Прутков прекрасно обобщил: «На беспристрастном безмене истории кисть Рафаэля имеет одинаковый вес с мечом Александра Македонского».