Инициатива по «излечению душ малолетних преступников» принадлежала председательнице Общества распространения полезных книг Александре Стрекаловой. Она арендовала у Симонова монастыря старый деревянный дом, который единовременно мог принять не более 10 воспитанников. Срок аренды — всего один год.
Если рассуждать здраво, то это начинание обязано было провалиться ещё на стадии согласования. В самом деле — какие-то книголюбы нагло пытаются подорвать монополию государства в сфере исполнения наказаний! Но книголюбам неслыханно повезло. Редчайший в нашей истории случай — инициатива снизу совпала с подвижками на самом верху. Вот что написал Александре Николаевне министр внутренних дел Пётр Валуев: «Назначение школы соответствует видам правительства и ожидаемым преобразованиям в нашей карательной системе, с осуществлением коих потребность в подобных заведениях сделается настоятельной».
Профессия — хороший человек
Впрочем, этого было мало. Первоначальные восторги по поводу «доброго дела, пронизанного истинным человеколюбием», сменились рутиной. Монастырские деятели поссорились с руководством приюта, монахи, начавшие было безвозмездно преподавать воспитанникам закон Божий, вдруг потребовали оплаты, а потом и вовсе отказались учить малолетних преступников. Директор приюта, университетский профессор права Михаил Капустин, констатировал, что поток пожертвований практически иссяк «ввиду равнодушия почти всего русского общества». Впору было закрывать проект и разводить руками: «Ну, не смогли мы, не смогли!»
Но тут приюту повезло вторично. И тоже неслыханно. Михаил Капустин, будучи посредственным администратором, оказался превосходным пиарщиком. Весной 1870 г. он читает в Московском университете публичную лекцию о значении исправительного воспитания малолетних преступников и о том, что подобные учреждения в России, оказывается, есть. Лекцию в числе прочих слушает молодой человек, которому суждено будет прославить этот приют и своё имя на весь мир. Николай Васильевич Рукавишников, 24 лет от роду, средний сын крупного золотопромышленника, недоучившийся студент Петербургского Горного института.
Как правило, выражение «недоучившийся студент» используется как довольно-таки стыдное клеймо — дескать, совсем никчёмный. Робкие возражения вроде: «Но зато он человек хороший» высокомерно отметаются презрительным: «Хороший человек — не профессия!»
В случае с Рукавишниковым эта стройная логика дала осечку. Внезапно выяснилось, что хороший человек — очень даже профессия. Престижная, уважаемая, и даже способная вписать имя этого самого человека в Большую Историю. В том же 1870 г. Николай Рукавишников, движимый чувством сострадания и природной добротой, становится директором приюта. О том, как он себя проявил на этом посту, ярче прочего говорит один любопытный факт. Когда в 1885 г. его брат, Константин Рукавишников, поехал в Рим на Конгресс благотворительных учреждений, занимавшихся перевоспитанием и социальной адаптацией заключённых, его поджидал сюрприз. В парадном зале Конгресса состоялось торжественное открытие некоего бюста. Когда с изваяния сдёрнули ткань, Константин Рукавишников увидел скульптурное изображение своего брата. И надпись: «Первый гуманист мира».
Тюрьма или школа?
И это было вполне заслуженным. Чтобы понять, как обстояли дела в Европе с исправлением малолетних преступников, можно вспомнить письмо Оскара Уайльда, опубликованное газетой Daily Chronicle 28 мая 1897 г. Живой классик только что отмотал свой тюремный срок в два года, и писал по свежим следам: «Я, разумеется, перевидал в тюрьмах немало детей. Но такого малыша, как в понедельник 17 мая в Рединге, я не видел никогда. Ему даже одежду не смогли подобрать по размеру! Во время завтрака я слышал его рыдания и мольбы об освобождении. Он звал отца и мать. Он рыдал от голода, но не мог и взглянуть на хлеб и воду, поданные на завтрак... Безусловно, ребенка до четырнадцати лет вообще не следует посылать в тюрьму. Если уж никак нельзя обойтись без тюрьмы, днём дети должны находиться в мастерской или классной комнате под присмотром надзирателя. Гулять им нужно не менее трёх часов в день. Детский рацион должны составлять чай, хлеб с маслом и суп».
Аристократ и эстет, безмерно далёкий от педагогики, Оскар Уайльд, конечно, не знал, что в России все эти пожелания вот уже без малого тридцать лет как стали реальностью. Причём Николай Рукавишников счёл бы требования Уайльда заниженными. Какой ещё суп, если московское купечество стараниями директора снабжало приют мясом и мясными продуктами, в том числе копчёностями? И если частные пожертвования при нём выросли в 6,5 раза, общественные — в 13 раз, а сам директор тратит на приют до 7 тыс. руб. собственных денег в год? Какие ещё «три часа прогулок», если Рукавишников лично водит своих подопечных на экскурсии в Кремль или на Воробьёвы горы на целый день? А о прочем даже и говорить смешно. В приюте Рукавишников наладил работу сапожной, портняжной, столярной, колёсно-гужевой, футлярной, а также переплётной и брошюровочной мастерских. Причём это были не «обучающие» занятия, в процессе которых большая часть изделий идёт в брак, но чётко ориентированные на рынок и на сбыт заказы, что повышало мотивацию в разы. Впрочем, с обучением дела обстояли тоже как минимум неплохо. Воспитанникам преподавали русский язык, арифметику, географию отечественную и всеобщую, русскую историю, рисование и черчение. Словом, Рукавишникову удалось найти точный баланс обучения, труда и отдыха, который базировался на доверии к малолетним преступникам. В результате рецидивов у выпускников его приюта было не более 8%. Это отличный результат, поскольку после обычной тюрьмы количество рецидивов у детей и подростков достигало 96%.
Предтеча Макаренко
Именно по этой причине Рукавишникова часто сравнивают с Антоном Макаренко и его системой. Правда, делают это не совсем честно. Дескать, всё, чем прославилась трудовая школа Макаренко, было уже придумано до него, а сам он — в лучшем случае последователь Рукавишникова, в худшем — бессовестный плагиатор.
На самом деле система Макаренко была независимой. Труд — да, доверие — да. Однако Антон Семёнович ввёл такие базовые понятия, как воспитание игрой и воспитание коллективом, что Рукавишникову показалось бы дикостью. Но всё-таки есть одна вещь, которая безусловно роднит этих выдающихся педагогов. То, что они по-настоящему вкладывали в своё дело душу. И никаких фигур речи здесь нет. Тело без души, как известно, мертво. Это произошло с колонией им. Горького — когда Макаренко был отстранён от руководства, она превратилась в заурядное исправительное учреждение тюремного типа. Это произошло и с Рукавишниковским приютом, когда место директора занял «эффективный менеджер», бывший пастор, латыш Неандер. Он, выезжая на зимнюю охоту, не стеснялся использовать воспитанников приюта в качестве гончих. Он посылал воспитанников на совместные заработки с подёнщицами Хитрова рынка, большую часть которых составляли проститутки. Он, в конце концов, своими руками жестоко избивал детей, а воспитатели при нём разошлись настолько, что до смерти забили железной кочергой маленького мальчика.
Николай Рукавишников до этого не дожил. В 1875 г. он поехал со своими ребятами на очередную экскурсию, где подхватил простуду, которая перешла в воспаление лёгких с летальным исходом. Ему было всего 29 лет.
