Госоркестр Республики Татарстан стремительно ворвался в пятёрку лучших оркестров России. А ещё четыре года назад на его концертах народу на сцене сидело больше, чем в зале.
Николай Зятьков, «АиФ»: Александр, выступления Госоркестра Татарстана — будь это концерты в Казани в рамках фестиваля «Белая сирень», выступления в Москве, во Франции, Японии — всегда эмоциональны. Можно же всё сыграть очень качественно, но при этом особенно не выкладываться...
Александр Сладковский: Это наша русская дирижёрская школа, вернее, петербургское её направление. Валерий Гергиев, Юрий Темирканов — ярчайшие её представители. Это дирижёры, которые никогда не экономят на эмоциях.
Кардиограмма жизни
— Всё серьёзное, что сегодня существует в искусстве, как-то уходит на второй план. Так, в музыке классика если не капитулирует, то уж точно во многом проигрывает попсе. Были времена, когда после премьеры какой-нибудь из опер Верди люди ликовали очень бурно. А сейчас собирают стадионы и получают миллионные гонорары музыканты, скажем так, совсем другого направления. Какие оборонительные или наступательные действия нужно предпринять классике в таких условиях?
— Если говорить о Казани, то здесь тенденция, к великому счастью, другая. Говорю так, потому что знаю точно: продажи билетов на концерты тех, кто раньше собирал стадионы, очень упали. Фамилии называть не буду (смеётся). В классической музыке мы видим обратную реакцию. Когда в 2009 г. здесь, в Казани, я дирижировал первым концертом, в зале было 50 человек, а на сцене — 110. Я тогда испытал настоящий шок: почему народ не пришёл? Программа была роскошная — популярная классика, не какая-то суперсовременная заумь.
Сейчас же и в Казани, и на гастролях по России мы не играем в полупустых залах, где люди шуршат фантиками или разговаривают по телефону. Теперь тенденцию эту надо очень бережно удержать.
— Благодаря чему ситуация начала меняться к лучшему?
— Я думаю, это как кардиограмма: сперва скачок вверх, потом падение. Падение мы пережили в 90-е годы, когда людям было не до концертных залов — на еду денег не хватало. А в начале 2000-х годов постепенно всё начало стабилизироваться. Президент Путин дал тогда гранты Большому и Мариинскому театрам и семи оркестрам. По сути, было принято политическое решение — поддержать культуру. И люди поняли, что есть надежда (многие музыканты тогда разъехались по заграницам в поисках работы), и всё снова зашевелилось.
— Согласен, перемены есть. Но в любом сражении важно не только закрепиться на позициях, но и атаковать, захватывать новые плацдармы.
— Конечно! И вот тут уже руководителю нужно точно понимать, чего ты хочешь, какие цели ставишь, куда двигаешься. Ведь это глобальная проблема российская: руководители (чем бы и кем они ни руководили) ждут указов сверху. Но, если у человека нет точного плана, ему никто не даст средства на развитие той сферы, за которую он отвечает. Это сейчас самое важное — воспитывать руководителей, которые могли бы брать на себя ответственность. Тот же дирижёр — это человек, который берёт на себя ответственность за коллектив оркестра, а не просто сидит и ждёт, что кто-то придёт и что-то ему даст, а он будет почивать на лаврах.
Рахманинов на обед
— Предположим, что у нас есть и дирижёр хороший, и коллектив достойный. Но народ всё равно идёт не к ним, а на эстрадный концерт. Или просто сидит дома и смотрит «ящик». По разнарядке же не направишь людей в концертные залы.
— Верно! Мы и через это прошли. Когда три года назад я возглавил Госоркестр Республики Татарстан, многие здесь вообще не знали, что есть такой оркестр. Что мы сделали? Пошли в торговые центры, поехали по городам Татарстана, играли на заводах.
— Буквально? В цехах?
— Да. На КамАЗе. Там обеденный перерыв — 20 минут, потом снова включается конвейер. И тут мы в их обеденный перерыв врываемся. В цехе тысячи людей сидят: кто с кефиром, кто с булочкой... Я сразу советские времена вспомнил. И мы вместо отведённых нам 20 минут играли 40 — люди, услышав живой звук, нас не отпускали, кричали: «Давай ещё!» У меня ноты кончились — я ведь к такому долгому концерту не готовился (смеётся). Можете себе представить ситуацию — симфонический оркестр на КамАЗе играет финал Первой симфонии Рахманинова?!
На самом деле музыка действует на людей магически. Мы даём концерты для больных раком детей в Республиканской детской клинической больнице. Врачи нам говорят, что после концерта у детей улучшаются анализы крови.
А возвращаясь к вашему вопросу «как сделать так, чтобы люди пришли», скажу: они должны понять, что на сцене сидит настоящий оркестр, он играет в очень хорошем качестве настоящую музыку. И тогда слушатели уходят с концерта заряженные энергетически.
— Вы ездите к детям в больницу. А как молодёжь привлечь в залы?
— Через социальные сети. Молодое поколение — оно же совсем неглупое! Услышав что-то интересное в Интернете, они говорят: «Это круто, надо идти!»
Особая статья — наш образовательный проект. Мы придумали уроки музыки с оркестром. Мы подписали соглашение с Управлением образования города, и теперь практически все казанские школьники приходят в концертный зал, слушают живой оркестр. Кому очень повезёт, тот может поиграть на барабанах. А самый наглый даже может подирижировать. Я же очень прагматичный руководитель и забочусь о том, чтобы воспитывать аудиторию, которая через несколько лет придёт на наши концерты. Само ничего с неба не падает, в том числе и зрители, их надо собственными руками формировать.
— Александр, вы формируете будущую публику. А будущее классической музыки вам каким видится? Глава Российского национального оркестра Михаил Плетнёв, к примеру, уверен, что вся музыка закончилась в XIX веке. И действительно, никого равноценного Моцарту, Бетховену, Чайковскому пока не появилось.
— Безусловно, то музыкальное наследие, которое мы имеем в России, — на нём можно ещё не одно поколение воспитывать. Проблема в том, что те молодые, кто сегодня учится на композиторов, — они не ходят в концертные залы. Как в том анекдоте: два приятеля разговаривают: «Ну как тебе Паваротти?» — «Плохой певец!» — «А ты откуда знаешь?» — «Да мне Вася напевал — не понравилось!» И сейчас необходимо вернуться к академической основе, потому что без академической базы мы не сможем двигаться вперёд. Нужно сохранить здоровый консерватизм — и спустя какое-то время это даст результаты. Если же композиторы и дальше будут писать музыку, не слыша оркестра, а критики, не зная предмета, будут что-то критиковать, то, конечно, мы придём к полной разрухе. Этого ни в коем случае нельзя допустить.
Я уверен, что у нас появятся новые гении — композиторы, которые запечатлят вот это время, очень противоречивое и сложное. Это произойдёт, если мы будем помнить о том, что самое важное в каждом человеке — самосовершенствование и стремление к чему-то недосягаемому. Потому что совершенства нет — есть только движение к нему.
